Было тихо, лишь шумел водопад у каменной чаши. Луч утреннего солнца бил в окно, окрашивая комнату зелёным сквозь бутылочные донца, и когда Золтан выглянул наружу из-под одеяла, дом имел самый странный вид, какой только можно себе представить.
Усталость и невзгоды миновавшего дня сделали своё: остаток ночи Золтан проворочался на нарах, но уснуть не смог, лишь впадал время от времени в тяжёлое глухое забытье.
Что касается Жуги, то он, похоже, не ложился вовсе. Как только удалось немного успокоить девушку, он загорелся мыслью истопить ей баню, и до самого рассвета топал за стеной, таская воду и дрова. Об ужине все как-то незаметно забыли. В соседней комнате оказалась не то старая кухня, не то в самом деле баня (интереса ради Золтан заглянул туда). Там были печка с каменкой, большой котёл и даже лавки, вот только старый деревянный водосток давно разрушился, швы разошлись, доски прогнили; вода сюда не поступала. Всё то время, пока травник возился с плитой, девушка недвижно сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и лишь бросала изредка в сторону Золтана опасливые взгляды.
Чуть только печка протопилась, она сгребла в охапку свою одежду и удалилась мыться, затворившись в бане изнутри. Из-за двери донёсся плеск воды. Зашипел пар. Золтан потянулся и зажмурился. «Самому потом помыться тоже, что ли?» — вдруг подумалось ему.
Старею...
— Не угорит? — участливо поинтересовался он, лишь теперь садясь и опуская ноги на пол. Раньше встать он не решался, опасаясь, что испугает этим девушку ещё сильней.
— О ней позаботятся, — также загадочно, как в прошлый раз о лошади ответил травник.
Золтан нахмурился. Потянулся за сапогами.
— Она что, боится меня?
Лис поднял взгляд. Усмехнулся. Золтан молча и сосредоточенно всматривался в его лицо, ища следы тех перемен, что произошли за эти годы.
Жуга изменился мало. Добавилось морщинок возле глаз, грубее стала кожа, складка залегла на лбу. Старый-престарый шрам на виске стал почти незаметен. Усмешка у него, однакоже, осталась совершенно прежняя — ни добрая, ни злая, такая, словно бы он знал чуть больше собеседника, но говорить ему об этом не хотел.
— Ты себя в зеркале видел? — спросил вдруг травник.
— Нет... А что? Хвост у меня что ли вырос?
Рыжие брови сошлись.
— Не шути так.
Он встал, прошёл к камину, отыскал среди россыпи безделушек маленькое зеркальце, подышал на него, потёр о рубаху на груди и протянул Золтану:
— На.
Глаза того изумлённо расширились. В следующее мгновенье он схватил зеркало обеими руками и весь подался вперёд.
— Аллах милосердный... — выдохнул он, коснулся щеки и тотчас же торопливо отдёрнул пальцы, словно боялся обжечься или продавить ненароком кожу. Перевёл взгляд на Жугу. — Что... это?
Было от чего удивиться, даже — испугаться. Кожа Золтана была мертвенно-бледной, как у мертвеца, под ней синели вены; губы посерели, на лбу выступил пот, глаза с кровавой жилкой лихорадочно блестели. Двухдневная щетина и обгоревшие волосы дополняли открывшуюся его взору картину и очарованья ему, естественно, тоже не добавляли.
— Жуга, что это?!
— Та дрянь, которой ты хлебнул. Ладно, что хоть вовремя додумался срыгнуть обратно. Да и то, наверное, не спал сегодня, а?
Золтан отложил зеркальце, сложил ладони на коленях и некоторое время сидел неподвижно, стремясь унять сердцебиение. Сглотнул тягучую, вдруг набежавшую слюну.
— Что у тебя здесь происходит? — спросил он тихо, глядя вниз. Руки его подрагивали. — Что было на той поляне? Кто эти «они», о которых ты всё время говоришь, Жуга?
— Потом объясню, — уклончиво ответил травник. — Это долгий разговор. Да не дёргайся ты так! Я же сказал, что объясню. Мне тоже надо собраться с мыслями. Слишком много всякого разного случилось в последние дни. Глотни вина, прогуляйся, проветрись. Лошадь, вон, свою сходи проведай. Я пока завтрак приготовлю.
Все остальные попытки Золтана продолжить разговор закончились ничем, Жуга установил над очагом котёл и принялся возиться с овощами. Поразмыслив, Золтан решил последовать его совету и вышел на крыльцо. У чаши водопада поплескал в лицо студёной, пахнущей как будто огурцом водой, утёрся рукавом и направился в сарай, оставляя на свежем снегу отчётливые оттиски следов.
Снаружи дверь была подпёрта колышком, Золтан убрал его, вошёл и тут же убедился, что травник не соврал: за лошадью и в самом деле присмотрели. Рыжая кобыла стояла вытертая и накрытая попоной, хрустела меркою овса, а хвост её и грива были расчёсаны, а кое-где — заплетены в косички. Седло и сбруя были тут же, висели аккуратно рядом на доске. За спиной хихикнули, совсем как тогда, на поляне. Золтан стремительно развернулся на каблуках, так стремительно, что закружилась голова, и с подозрением оглядел сарай, но никого не обнаружил. Окно и дверь были закрыты. Покачав головой, он потрепал лошадь за шею; та доверчиво потянулась к хозяину, тронула рукав, зашарила губами по ладони. Золтан мысленно обругал себя за то, что не захватил ей со стола хоть хлебной корки, погладил шелковистую гриву и вышел вон.
Снег у порога сарая был девственно чист, следы принадлежали только Золтану.
Он постоял немного просто так, хватая грудью свежий воздух. Размял в руке колючий снежный ком, с размаху запустил им в стену. Снег подтаял и был липкий, на стене осталась белая отметина. Хагг посмотрел на небо, на верхушки высоченных старых сосен. Лёгкий ветерок ерошил волосы, всё тело била мелкая неудержимая дрожь, дышалось сбивчиво, рывками; Золтан вдруг поймал себя на мысли, что давно не чувствовал себя таким разбитым.
Ещё вчера, по пути домой травник в нескольких скупых словах обрисовал ему, как обнаружил девушку в лесу. И всё бы ничего, но вся история смотрелась странно.
— Она едва не замёрзла, — говорил Жуга, легко шагая через лес без всяких троп. — Залезла в лес, ты представляешь? Мокрая, простуженная, без огня. Я шёл за нею следом: там клубок у ней в котомке размотался, нитка уцепилась за забор. В деревню ей было нельзя, мне ничего не оставалось, кроме как тащить её к себе и выхаживать.
Золтан брёл за ним следом, как лунатик, почти не разбирая дороги, и думал только об одном — только бы не выпустить ненароком поводья лошади. Только бы не выпустить... Упаду... При воспоминании о том, что по ночам творилось на той поляне, его всякий раз пробирала дрожь.
— Тащить... — бездумно повторил он вслед за травником, понимая, что надо хоть что-то говорить, если он не хочет рухнуть и забыться прямо здесь. — Кто... она? Откуда? А почему... не в деревню?
— Не знаю, — бросил тот, не останавливаясь и не оборачиваясь. На какой из трёх вопросов он ответил осталось загадкой. — Сдаётся мне, что это долгая история. Я сам в ней до конца не разобрался. С тех пор она ни разу не пришла в себя настолько, чтоб её можно было расспросить. Только и сказала, что искала меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
