том, что ее дочь никчемна.
Первой она вызвала для дачи показаний Аврору. Дрозд ожидала, что та будет вести себя надменно, возможно, яростно, и опасалась, что не сможет с ней справиться. Из материалов дела Виталина знала, что Аврора заявила на своего законного мужа о неуплате большой налоговой суммы. Как оказалось, предприятие, а именно открытое акционерное общество «Аврора», никаким финансовым местом к самой Авроре не относилось, принадлежало ее супругу, ну и малой частью приходилось на долю некой Елены К. С ней следователь планировала познакомиться позже.
Дрозд помнила свои впечатления от перформанса, на который пошла спонтанно. Да, пассажи, которые Аврора несла в толпу, возможно, были общими, поверхностными, но яркими и вдохновляющими. Такие речи управляют массами. Тогда, на ее шоу, следователь понимала это, потому что была хорошо осведомлена в том, что та делает. В юридическом она брала дополнительные занятия по предмету «Психология масс», там неглубоко, но достаточно ознакомилась с ее адептами: от француза Густава Лебона до последних отечественных исследователей, имена которых просто не указывались на методичках, но дела которых были очевидны. Потому на представлении следователь не услышала ничего нового для себя, однако была восхищена тем, как обычные слова, выстроенные в нужном порядке и создающие акценты на базовых потребностях человека, могут погрузить толпу вокруг в состояние почти экстатического переживания. Через пару дней после шоу Дрозд призналась себе, что просто позавидовала этой девочке, слегка обесценив мероприятие. А теперь понимала, что завидовала не девочке, но основному организатору процесса, который проходил главным подозреваемым по делу о серии убийств.
Аврора ей сразу показалась странной. Внешне слегка похожая на одну из загадочных белокурых актрис современности далеко забальзаковского возраста, которая разговаривала с придыханием и вела себя жеманно, в отличие от нее, Аврора была гораздо моложе и даже при беглом взгляде казалась умнее.
– Вы, наверное, хотите меня спросить, почему вас вызвали на дачу показаний в отдел по тяжким преступлениям против личности, а не в отдел по экономическим преступлениям, куда вы написали донос на своего мужа? – задала вопрос Дрозд, специально употребив едкое и вызывающее чувство страха и омерзения слово «донос», когда девушка села на стул напротив следователя.
Та пожала плечами, будто ни разу не была удивлена происходившим и в то же время словно отстраняясь от вопроса, пребывая то ли в отчаянии, то ли в равнодушии.
– Так да или нет? – твердо спросила Виталина.
Аврора положила руки на подлокотники, выпрямила спину, и Дрозд показалось, что та посмотрела на нее как дочь-подросток, если бы та у следователя была: то ли с обидой, то ли с надменным вызовом.
– Возможно, – ответила девушка.
– Ну хорошо, – сказала Дрозд тоном собственной матери, которая умела убеждать и на краткие мгновения давать ощущение безопасности. – Тогда расскажите мне о том, Аврора, что вы вкладываете в термин «возможно».
Аврора заговорила. Первым, что она сказала, было признание в том, что она не очень хорошо понимала про налоговые преступления и какие-то разорванные материалы, счета, выписки, декларации просто отдала с пояснительным письмом, в котором достаточно абстрактно прописала несоответствие доходов и расходов по одной из компаний мужа, о чем узнала из компьютера, когда тот не закрыл его перед отъездом из дома.
На выяснение этого события ушло более часа ответов и вопросов, и следователь с опаской посмотрела на телефон. Виталина понимала, что у нее осталось не больше трех часов, а они не коснулись самого главного.
Аврора, будто понимая ее беспокойство, резко ответила, что не будет молчать и расскажет все так, как было, и зачем ей это было нужно. Только попросила не путать вопросами, а задать их в самом конце ее рассказа, если вдруг они останутся.
Дрозд почувствовала, что напирает себе во вред. Подумала, что правда погрузилась в роль своей маман, забыв, кем она является «здесь и сейчас». Некоторые убеждают, что такое состояние определяется миром чувственных переживаний, но Дрозд четко понимала, что «здесь и сейчас» определяется той ролью, а значит, той осознанной ответственностью, которую она на себя взяла. А сейчас она была человеком, который взял на себя обязательство найти убийцу.
– Аврора, я поняла, – сказала следователь, – говори то, что ты хотела сказать. Я была не права, когда давила. – Она решила поиграть в «доброго полицейского», но осознанно, а не просто расшатывая человека, сидевшего напротив, в эмоциональных качелях. – Мы можем вернуться к началу. Ты в убойном отделе, а заявление писала в органы по борьбе с экономической преступностью. Хочу спросить еще раз: тебя это не смущает? – Следователь, для того чтобы услышать Аврору, попыталась представить, что разговаривает с подругой, но поймала себя на ощущении, что сложно представить себе то, чего никогда не испытывала, ведь у нее не было подруг.
– Я просто хотела от него избавиться, – сказала девушка, взглянув на следователя, будто ожидая осуждения.
Дрозд четко поняла ее взгляд. Она тоже так всегда смотрела в сторону матери. Ну или почти всегда.
– Почему? – спросила она откровенно, искренне не предполагая, зачем нужно отказываться от человека, с которым ты рука об руку много лет. Такое можно проворачивать разве что из корыстных побуждений. Дрозд их понимала чисто теоретически и в Авроре почему-то видела себя в смысле неспособности сделать человеку плохо, а тем более его уничтожить только из-за денег.
Аврора долго молчала, будто хотела подобрать самые правильные слова, а потом начала говорить, сначала медленно и неуверенно, а потом все больше напирала и убеждала, словно отсеивала то, что другие не смогут услышать и понять.
Она рассказала, что ее муж, Исай, познакомился с ней в библиотеке. Тогда он ткнул пальцем в рисунок, который она рассматривала, и сказал ей, что она должна пойти за ним и он сделает ее счастливой.
– Рисунок? – переспросила Виталина. – Какой рисунок?
Аврора прищурилась, будто усомнилась в нужности задаваемого вопроса, и ответила то ли нехотя, то ли с опаской:
– Я рассматривала Древо Жизни – Сефирот. Слышали что-нибудь?
Дрозд отрицательно покачала головой.
– Тогда неважно, – ответила девушка. – В общем, с того вечера мы были всегда вместе. Он стал мне как отец.
Дальше следователь узнала подробности всей жизни той, которая еще несколько дней назад со сцены большого зала представлялась ей человеком, способным руководить если не пространством, то людьми, наполнявшими его. А оказалось, что жизнь ее была наполнена тоской, болью и печалью. Девушка не помнила матери и совсем рано, в возрасте двенадцати лет, осталась без отца. Он пропал, и его не нашли. Аврору определили туда, где проживают дети без родителей. Она выросла и должна была влиться в
