скоро набрел на перекинутый через него мост – значительно больше тех, что поддерживали валы. Он пересек этот мост и пошел вдоль забора, пытаясь сосчитать, сколько таких валов сходилось к центру. Так он мог понять количество механизмов, которые приводились в движение «жерновом». Впрочем, это было скорее мельничное колесо, опущенное в быстро текущую воду. От шума немного закладывало уши, но Федя не обращал внимания. Время от времени он подвешивал фонарь к затейливой ковке забора, изображавшей переплетения струй, и лихорадочно зарисовывал все детали, оказавшиеся в его скудном поле зрения. Когда вызволит Луизу и выберется с ней из этого подземелья – а юноша ни секунды не сомневался в этом, – он приведет эти рисунки в порядок и… дальше его воображение умолкало.
Он потерял счет времени, но неожиданно что-то мелькнуло слева и впереди. Юноша с недоумением повернул туда голову и увидел тусклый луч света, прорезавший мрак подземелья сверху вниз. Тонкие пылинки танцевали в этом луче. Потом луч на секунду пропал, как будто его загородили.
В голове мелькнула мысль – это Луиза! Она поняла, что здесь, внизу, есть пространство, и решила сбежать через зал с механизмами. Федя быстро сунул блокнот за пазуху и повыше поднял фонарь, чтобы показать девушке, что он тут, что ждет ее. Что спасение рядом. Но даже сквозь гул колеса вдруг услышал грубую брань, выкрикнутую мужским голосом. И увидел, как в дыру протискиваются ноги в широких рваных штанах. Юноша в один момент открыл дверцу фонаря, задул фитиль и пригнулся. А потом начал медленно пятиться в сторону, не отрывая взгляда от дыры в потолке. Он не знал, кто эти люди, но вдруг почувствовал озноб опасности. Беспомощно оглядевшись, он с ужасом понял, что спрятаться за механизмами не получится – при всей своей величине они состояли из удивительно тонких деталей. Требовалось уйти как можно дальше – к противоположной стене. И молиться, что пришельцы быстро сообразят идти к выходу вдоль потока. Если, конечно, они планировали уйти отсюда. А вдруг это разбойники, которые устроили тут, внизу, свое жилище, где укрывались от полиции после отчаянных нападений? Но что, если они – каторжники, что, если они догнали там, в Обители, Луизу?.. Что они сделали с ней? Сердце юноши так сильно начало стучать о ребра, что он чуть не задохнулся и не выронил фонарь. И вдруг в голове зазвучал голос отца. Его спокойный, ласковый, но удивительно твердый голос, которым он обучал маленького сына премудростям географии, рисования и литературы.
– Не отвлекайся, пожалуйста. Решение нужно принимать взвешенно и во всеоружии.
– Да, батюшка, понял, батюшка, – как в детстве, кивнул Федя, повернулся спиной к дыре и быстро пошел вперед, выставив перед собой руку, чтобы не ткнуться в очередной мостик или механизм. Впрочем, он прошел несколько шагов и понял, что идти таким образом просто невозможно. Необходимо было хоть немного света. Сев на корточки и согнувшись как можно ниже, он снова разжег фонарь и прикрыл его полой. Быстро осмотревшись, он наметил себе путь и, не выпрямляясь, пошел вперед.
Через несколько минут Федя чуть не наткнулся на гнилую толстую палку, торчавшую из земли. Он остановился перед ней и перевел дух. Неподалеку виднелась другая палка. Вернее, это была не палка, а покосившийся крест. За ним – еще один. Федя крался вперед, все так же прикрывая фонарь полой одежды. Он насчитал не менее дюжины крестов – одни сохранились лучше, от других остались только обломки. Кладбище? Здесь, в подземелье? Но кого тут хоронили?
Наверное, он должен был испытать страх, но вместо этого снова пришло любопытство. Федя не боялся мертвых. Отец учил, что навредить могут только те, у кого есть душа. А если душа покинула тело, то оно становится безвредным.
Он уперся в стену. Подземелье закончилось. Федя погасил фонарь, убедился, что отсюда совсем не видно дыры в потолке, и уже собирался сесть, устало привалившись спиной к стене, как вдруг подумал – что, если разбойники придут похоронить сюда подстреленного полицией товарища? Нет, кладбище было не лучшим местом, чтобы прятаться. Он тяжело вздохнул и собрался снова зажечь фонарь, чтобы поискать место более укромное, как вдруг сквозь гул центрального колеса прорвался сильный треск.
Выстрел из ружья!
Останкино. 1794 г
– Только ты, барыня, не серчай, старик мой совсем глухой стал. Кричи ему громче, – сказала бабка, принимая полтинник. – Сейчас я его выведу к тебе. Уж прости, что внутрь не зову – не прибрано у меня.
Агата плотнее запахнула воротник. Лицо ее стало жестким и унылым, волосы больше не были убраны в кокетливую прическу – она стянула их на затылке простым узлом. Бабка, бормоча что-то под нос, скрылась в сенях и долго не появлялась. Девушка даже хотела пойти за ней внутрь избы, но послышалось шарканье ног, и бурчание старухи снова стало приближаться. Наконец она вывела своего мужа наружу и посадила на грязный серый табурет.
– Вот он, мой Ляксеич, спрашивай, о чем хотела. Только кричи погромче.
– Здравствуй, дедушка, – нервно сказала Агата. – Ответь мне на вопросы.
Дед ошарашенно посмотрел на гостью, а потом всем телом повернулся к жене. Та ткнула в сторону Агаты коротким пальцем и крикнула:
– Ляксеич! Барыня тебя спрашивает.
– Чего? – старик приложил ладонь к уху.
Агата Карловна чуть не выругалась. Едва ли она добьется от этого чурбана хоть какой-то информации. Она наклонилась ниже – прямо к самой стариковой голове – и прокричала:
– Ты, дедуль, правда охранял Чертов дом?!
– А! – просипел старичина. – Правда! Было. Но давно уж!
– А кто внутри был, знаешь?
– Нет! Говорили, Каин там сидит. А тот ли Каин, что Авеля убил, или какой другой – нет, не говорили!
«Каин! Значит, Обитель действительно служила тюрьмой какому-то важному узнику! Дело пошло на лад», – подумала Агата.
– А ты его видел, дедушка?
– Кого?
– Каина этого?
Старик посмотрел на Агату Карловну как на сумасшедшую.
– Как – видел? Ты что! Это ж секретный узник!
Агата решила задать самый главный вопрос.
– А к нему кто-нибудь ходил, дедуль?
Старик замолчал.
– Да не помнит он, – сказала старуха. – Это ж когда было-то? Его ж еще молоденьким тогда в охрану взяли…
– Помолчи! – зло сказала Агата. – Не мешай, мамаша.
– Сам не видел, – признался старик. – А вот капитан мой… запамятовал… Бобровский! Что-то такое рассказывал…
– Что рассказывал? – нетерпеливо прокричала Агата Карловна.
– А перед тем как нас распустили… Потому как узник преставился…
– Это в каком году?
Дед с недоумением посмотрел на нее.
– Откель мне помнить-то? Я и своих годов сосчитать не могу.
