— Нет, — смеялась она. — Вина не надо… А ты, если хочешь, пей. Только совсем немного. Да? Мне нужно с тобой говорить. Да?
Только тут я понял, что серьезный разговор, за которым она пришла ко мне, еще и не начинался, до сих пор она меня только проверяла. И я заторопился.
— Подожди. Я быстро.
Она улыбнулась загадочно.
— Я тебя жду, Слава. Да?
2
Лямур-тужур
Пропадал я совсем недолго. Котяра сложил в картонный ящик из-под вина закуску, фрукты, бутылку шампанского и бутылку коньяка. Вручая мне коробку, Котяра сказал торжественно:
— Я был прав, Славик. Ты ее трахнешь. Только не забывай, Славик, человека, которому ты обязан своей жизнью!
— Заткнись, Котяра! — рассердился я. — Она пришла по делу!
Котяра оскалился:
— Ну-ну… Только помни, Славик, что ты со мной еще не рассчитался. Ты обещал поговорить…
— Поговорю! — бросил я уже на ходу, поднимаясь по спуску.
Было еще совсем рано. Наш дом спал. А на той стороне Мойки, у дома Пушкина, суетились люди в синих комбинезонах. Готовили к юбилею старый желтый особняк…
Я ногой открыл дверь в свою комнату и вошел, прижимая к груди картонную коробку с едой И питьем. Вошел и застыл на пороге. На кресле у окна аккуратно висели короткая юбочка, светлая блузочка, блестящие русалочьи колготки… А сверху всего — белые трусики…
— Слава, я здесь. Да?
Я чуть коробку не уронил.
Натали лежала на моей тахте за стеллажами. В шкафу она нашла белье и постелила единственную, оставшуюся у меня чистую смену. Накрывшись одеялом до подбородка, она смотрела на меня серьезно, изучающе.
Я поставил коробку на стол.
— Ты же сказала, что хочешь есть?
— Я это сказала, чтобы ты вышел из комнаты. Да?
— Зачем? — не понял я.
Она чуть откинула одеяло и приподнялась на локте. На ней была белая шелковая рубашечка, сквозь кружева просвечивала маленькая грудь.
— Я готова тебе хорошо заплатить, Слава. Да?
Я растерялся.
— Ты меня так поняла?
Она засмеялась.
— Не надо притворяться, Слава. Да?
Я подошел к тахте.
— Сядь, Слава, — хлопнула она рукой по одеялу. — Сначала договоримся. Да?
Я сел на краешек тахты.
— Слава, — решительно сказала она. — Мне очень нужно, чтобы к сегодняшнему вечеру ты написал статью о Дантесе и Геккерне. Мне очень нужно. Да?
На моей подушке лежала стриженая мальчишеская головка. Перламутровые глаза были полузакрыты, влажный рот обольстительно перекатывал звонкий шарик:
— К сегодняшнему вечер-ру. Да?
Меня в жар бросило. Я переспросил, ничего не понимая:
— О чем тебе нужна статья?
— О пр-р-ровокации, — звонко раскатился шарик. — О пр-ровокации пр-ротив Р-р-россии. Да?
Не помня себя, я стащил потную рубашку сафари.
— Натали! За такую цену тебе будет убойная статья! Убойная! Я уничтожу этих педерастов!
Она тихо засмеялась.
Дрожа от возбуждения, я забрался к ней под одеяло. Она обхватила мои ладони.
— Не сразу, Слава… Не сразу, да?…
Она стала целовать меня в шею…
И в этот момент за окном пронзительно заорал Котяра:
— Славик! Сла-вик! Ёк макарёк!
Она вздрогнула и оттолкнула меня от себя. Я успокаивал ее, целовал ей грудь,
— Славик! — надрывался Котяра.
Она закрыла лицо руками.
— Что-то случилось. Иди посмотри. Да?
Согнувшись в три погибели, я доковылял до окна.
Борт о борт с нашим катером стоял широкий бело— синий глиссер речной милиции. Котяра, увидев меня в окне, завопил еще фомче:
— Славик! Полундра! Менты нас гонят. Давай вниз, Славик. Я без тебя не уеду!
Я ничего не понимал. На той стороне Мойки собралась уже небольшая толпа. У пушкинского подъезда стояло открытое ландо, полное дам в разноцветных старинных кринолинах. В пролетке сидел молодой курчавый парень с бумагами в руках, с цилиндром на голове. Издали я узнал Пушкина. От Дворцовой площади к его дому подходил строем оркестр, одетый в малиновые гусарские ментики. Оркестр по знаку тамбурмажора грянул вдруг почему-то марш из кинофильма «Гусарская баллада». Пушкин в пролетке зажал уши руками и уставился в бумаги на коленях. Он учил свою роль.
Все походило на дурной сон.
— Славик, скорей! Сейчас губернатор приедет. Менты оборзели, Славик! Ёк макарёк!
— О-ля-ля!
Натали, уже одетая, стояла у окна, рядом со мной.
— Сегодня открытие праздника. Я совсем забыла, Слава. Мы тоже должны быть здесь. Помоги мне скорей попасть в отель. Да?
Я кое-как оделся и схватил со стола картонную коробку.
— Это оставь, — сказала Натали. — До вечера оставь в холодильнике. Я рассчитаюсь вечером. Да?…
По Мойке мы помчались к каналу Грибоедова. Там шусков не было, и Котяра причалил к плавучему ресторану напротив валютной пивной «Чайка». Натали узнала за мостом Казанский собор и обрадовалась:
— Я почти дома, да?
Натали хотела бежать к Невскому, но я потащил ее к Итальянской, до подъезда гостиницы отсюда было ближе. До угла она лихо неслась за мной на своих высоких каблучках. На углу остановилась, запыхавшись.
— Все! Больше не могу. Да?
По пустой поутру Итальянской мы пошли шагом к площади Искусств.
— Слава, — сказала она, — мне очень нужна твоя статья. В шесть часов вечера я за ней приду. Я рассчитаюсь. Да?
И тут вдруг до меня дошло.
— Ты хочешь опустить Жорика!
— Что я хочу? — не поняла она.
— Ты хочешь отомстить своему красавцу за то, что он потерял голову от Людмилы. Все очень просто, как огурец, — и я засмеялся.
Она остановилась и строго посмотрела на меня.
— Все очень не просто, Слава. Ты плохой психолог. Любовь здесь совсем ни при чем. Да?
«Тук-тук-тук», — застучали ее каблучки. Она пошла вперед, не дожидаясь меня. Только у подъезда гостиницы она обернулась.
— Да, я совсем забыла. Константэн просил тебе передать эту бумагу, — и она протянула свернутый вдвое ксерокс тринадцатой страницы.
Она подождала, пока я спрячу бумагу в карман рядом с «мандатом» Котяры.
— Слава, ты сделаешь то, о чем я тебя просила?
Я посмотрел в ее тревожные перламутровые глаза.
— Я же обещал.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала меня в губы.
— Мерси… О-ля-ля, — она испуганно вздрогнула.
От скверика к гостинице бежал через дорогу мсье
Леон, что-то на ходу гортанно кричал ей по-французски. Она ему ответила, махнула мне рукой и скрылась за дверями отеля.
Профессор подбежал к гостинице, испепеляюще посмотрел на меня и подошел к знакомому белому лимузину, сказал в окно:
— Еще минуту. Она сейчас будет.
Я тоже пошел к лимузину, надеясь увидеть Константина. Но в машине был только шофер Боря и профессор, уже забравшийся на заднее сиденье. Он отвернулся от меня.
Чтобы не раздражать его, я пошел в сквер. Ни о каком разговоре с ним не могло быть и речи. Выполнить поручение Котяры сегодня было невозможно. Я сел на пустую скамейку в сквере у памятника Пушкину. Я хотел хоть издали еще раз поглядеть на нее, когда она будет садиться в машину. Вернее, не столько на нее я хотел посмотреть, сколько на белокурого красавца. Он-то как воспринял ее ночное исчезновение?…
Скоро она вышла из подъезда в строгом сером платье. Одна. Белокурого красавца с ней не было. Она остановилась у лимузина, обернулась и помахала рукой. Она знала, что я не уйду, не проводив ее. Профессор открыл ей заднюю дверцу. Лимузин задом отъехал от стоянки и, сделав полукруг у памятника Пушкину, завернул к Садовой.
— Поздравляю, господин конспиролог, — сказал кто-то за моей спиной…
Я и не заметил, как на мою скамейку подсел какой-то шикарный иностранец в кремовом летнем костюме, в клетчатой тирольской шляпе. Смуглый иностранец улыбался моему изумлению.
— Кто бы мог подумать, что вы пользуетесь таким бешеным успехом у дам?
Говорил он тихо, спокойно, абсолютно без акцента. Неожиданных знакомств за эти дни мне хватило по горло. Я хотел встать и уйти, но иностранец настойчиво задержал меня за руку.
— Вы нарушили наш договор. Мы же договорились о небольшой консультации. Вы меня очень подвели. Непосредственно.
Только тут я узнал в иностранце генерала Багирова. Только по его любимому слову. Генерал подсел ко мне поближе.
— Согласитесь, Слава, вы должны выполнить наш договор. Непосредственно…
3
Иностранное кино
Опять я был кому-то должен. Опять мои долги росли, как на дрожжах, с самого утра. А день обещал быть сказочным. Над бронзовой курчавой головой Пушкина в синем-синем небе распороли подушку легких облаков…
На скамейке напротив, подавшись вперед, приготовясь к броску, сидел Юрик. Он не отрывал от меня своих странных, страшных глаз.
Генерал сделал знак рукой, и Юрик сорвался с места. Он подошел ко мне и достал из кармана пиджака наручники. Генерал огляделся и поморщился.
— Не надо. Слава умный человек. Он и так все понял. Ведь правда, Слава?
Юрик спрятал наручники и устроился на скамейке рядом со мной, с другой стороны от генерала. И я спросил их обоих:
