Майор выругался матом и прикрыл меня грудью. Выстрела я не услышал. Я увидел, как из груди Юрика вылетел рваный клок пиджака. Майор упал навзничь.
Человек в черных очках, облокотясь обеими руками на крышу восьмерки, целился в мотоциклистов из короткого незнакомого автомата.
— Не стрелять! — хрипло крикнул ему генерал.— Взять живыми!
— Есть! — звонко ответил автоматчик и прыгнул в машину.
Мотоцикл с ревом поворачивал на Инженерную у Музея этнографии. Красная восьмерка, визжа протекторами, рванула за ним..
Я помог подняться с асфальта Юрику.
Он, обхватив руками грудь, скорчившись, шумно дышал широко открытым ртом. Сейчас он был совсем не страшным. Мне его стало жалко.
Проводив взглядом скрывшуюся за поворотом «восьмерку», генерал звонко шлепнул майора по спине.
— Глубже дыши, глубже. Сейчас пройдет.
— Что пройдет! — возмутился я. — У него же грудь разорвана! Его в больницу надо срочно!
Генерал костяшкой пальца постучал по спине майора.
— Бронежилет.
Зеленый Юрик с трудом выпрямился, улыбнулся виновато, сказал с расстановками:
— Такая… дура… «Магнум»… калибр сорок четыре… дышать… не могу…
— Контузия, — хлопнул его по плечу генерал. — До свадьбы заживет. Непосредственно.
— Прямо… в сердце… целил… гад… — тяжело дыша, Юрик показал генералу вырванный нагрудный карман пиджака.
Я-то знал, что прямо в сердце киллер целил мне, а не майору.
Генерал подхватил Юрика под руку.
— Идем на скамеечку. — И он повел контуженного к скверу.
— А я? — спросил я зачем-то.
— А вы с нами, Слава, — обернулся генерал. — Мы теперь навеки вместе. Непосредственно. Помогите мне.
Я беспрекословно подхватил Юрика с другой стороны. И мы теперь его, как пьяного, повели к скамейке рядом с Пушкиным. Бронзовокудрый поэт нам понимающе улыбался… И тут мне все стало ясным!
Мне стало понятно, почему Дантес остался живым после точного, прицельного выстрела Пушкина…
Мы опять уселись на ту же скамейку. Только теперь Юрик сидел в центре, широко раскрыв рот. Ему было совсем плохо. Он расстегнул до пупа рубашку, отогнул край бронежилета:
— Блин… даже… синяка нет… а дышать… не могу…
Генерал не слышал его — разговаривал с кем-то по сотовому.
— Пройдет, — успокоил я Юрика словами генерала, а сам думал о другом.
«У Дантеса была прострелена рука… а была ли у него контузия?… Если была, значит, пуля Пушкина попала ему в грудь… Значит, Дантес — подлец!»
Генерал выключил сотовый и обратился ко мне:
— Вы поняли, Слава, как опасно оставлять вас в городе неприкрытым?
Я спросил:
— А кто же эти?… Кто меня преследует?
Генерал улыбнулся саркастически.
— Иностранное кино. Иностранное — непосредственно.
Он мне ничего не объяснил.
— Эти исполнители, А заказчик-то кто?
Майор Юрик хотел мне ответить, но с трудом откинулся на спинку скамейки. Генерал наклонился ко мне через него.
— Мы же с вами только что выяснили, Слава, кто является чужим агентом. Забыли?
— Кто?
Генерал дотронулся до кармана моей рубашки.
— Что за бумагу вам передала мадемуазель?
Я тут же сообразил, что скрывать тринадцатую страницу от генерала бессмысленно. Ведь это он сам подложил ее в гарнитур. И я достал из кармана бумагу.
— Копия,— оценил бумагу генерал,— А подлинник у кого?
— У Критского.
Генерал брезгливо улыбнулся.
— Понятно. Подлинник он нам сегодня на Литейный принесет. Подонок старый.
И Юрик, пересиливая боль, тоже презрительно улыбнулся. Генерал спросил меня строго:
— Как попала копия к мадемуазель?
С трудом я восстанавливал в памяти извилистый маршрут копии.
— Мне ее дал Критский…
— Зачем? — насторожился генерал.
— Он думает, что я на кого-то работаю… Он хочет через меня выйти на этих людей…
Юрик заволновался.
— Это… самодеятельность… он все испортит…
— Успокойся, майор, — строго приказал ему генерал.— Выслуживается, старый ловелас… Я лично ему такое перо за это вставлю! Непосредственно.
За спиной Пушкина у сквера остановилась черная «ВОЛЬВО» с антеннами. Из нее выскочили люди в штатском, побежали к нашей скамейке. Генерал остановил их рукой:
— Всем оставаться на местах! Мы сейчас подойдем.
И люди в штатском беспрекословно пошли обратно к машине.
— Дальше, — уже мне приказал генерал. — Кому вы передали эту бумагу?
— Никому, — вспомнил я. — Ее взял у меня Константин.
— Зачем Белый Медведь взял бумагу?
— Он хотел проверить профессора.
Генерал понимающе улыбнулся.
— А оказалась бумага у мадемуазель? Непосредственно.
Я заступился за Натали.
— Константин попросил ее передать мне копию.
— Зачем? — задумался генерал. — Не догадываетесь?
— Чтобы я дальше работал.
Генерал менялся на глазах, он стал теперь «деловым человеком», четким и кратким.
— А вы уже с бумагой работали?
Я кивнул.
— И что же вы выяснили? Поделитесь с нами.
Мне не хотелось болтать о раскрытой мной загадке роковых цифр… Но радость открытия оказалась сильнее меня.
— В бумагах предсказана судьба России… Высчитаны поворотные годы. Зная их, они хотят влиять на нашу судьбу…
Генерал и майор-Юрик переглянулись.
Генерал спросил меня недовольно:
— Вы уже этим поделились с мадемуазель?
— Нет.
— Ваше счастье,— зловещим шепотом объяснил мне генерал. — Мадемуазель хочет узнать — известна ли вам их тайна. Как только она в этом убедится, вас немедленно ликвидируют!
Я ничего не понимал.
Глаза Юрика снова стали странными, страшными.
— Скажите откровенно, Ярослав Андреевич… — он отдышался, — она вам себя уже предлагала?… Она уже отдалась вам?…
Я увидел стриженую мальчишескую головку на моей подушке, полузакрытые перламутровые глаза, ее влажные губы… Я услышал обольстительно перекатываюшийся во рту шарик: «К сегодняшнему вечер-ру, да?» — и сказал горько:
— Ошибаетесь… Как вы ошибаетесь… Ей совсем другое от меня нужно! Совсем другое!
— Что?! — одновременно спросили чекисты.
Я посчитал, что, защишая ее, имею право сказать им правду.
— Натали просит меня к сегодняшнему вечеру подготовить статью… Статья ей нужна от меня! Статья!
— О чем? — опять одновременно среагировали чекисты.
И я ответил гордо:
— Натали просит меня разоблачить происки Дантеса и Геккерна! Натали чувствует, что дуэль — провокация против России! Она так и сказала: «Провокация!» Разве может такое сказать чужой агент?
Генерал спросил строго:
— А почему вы должны подготовить статью к сегодняшнему вечеру?
— Не знаю, — откровенно признался я. — В шесть часов вечера она придет за статьей.
Генерал засмеялся и стал потирать ладонь о ладонь, как тогда, на Каменном.
— Гениально!
— Круто, — зло подтвердил майор.
Я понял, что опять сделал глупость! Про заветное время расчета с Натали я не должен был им говорить! Я проклинал себя…
Генерал обнял меня за плечи и снова стал другим человеком, мягким и ласковым.
— Все так и оставим, Слава! Поездка на Каменный отменяется. Мы доставим вас домой. Сидите и работайте! К шести статья должна быть готова! Я надеюсь на вас, Слава.
Я дернулся было, но генерал меня обнял крепче.
— Ничего не бойтесь. Прикрытие вам обеспечим. Договорились, Слава?
Я посмотрел на него укоризненно.
— Вы хотите сделать меня подсадной уткой? Так это, кажется, у вас называется?
Генерал отмахнулся от меня, как от мухи.
— Да какая разница, как это называется? Вам-то что, Слава?
Я вскрикнул возмущенно:
— За кого вы меня принимаете?!
Генерал сказал со сталинским акцентом:
— За патриота! Непосредственно!
Майор под руку поднял меня со скамейки. Он уже совсем оправился от контузии.
— В машину, Ярослав Андреевич! В машину!
В просторной «вольво» меня поместили на заднем сиденье между майором и людьми в штатском. Генерал сел рядом с водителем.
— На Мойку. Напротив дома Пушкина, — приказал он весело.
А мне было муторно и тревожно.
Из-за своей несдержанности я снова попал в передрягу. Я искренне хотел спасти Натали, а оказалось — подставил ее чекистам… Но если она не «чужой агент», чем это ей может грозить?… А в том, что она — не «чужой», я был просто уверен! Я готов был голову на отсечение дать за нее!…
У моего дома генерал вернул мне копию тринадцатой страницы.
— Возьмите, Слава. К шести статья должна быть готова. Вы обязаны это сделать как патриот! Непосредственно!
Я поглядел на ту сторону Мойки, на знакомый с детства желтый пушкинский особняк. Я надеялся увидеть Натали. Они с профессором спешили сюда, на открытие «пушкинской тропы». Но Мойка была пуста. Серая поливальная машина смывала остатки праздника. Исчезли куда-то старинные ландо, дамы в кринолинах, гусары в малиновых ментиках. А кудрявый лжеАлександр, получив за свое выступление положенный гонорар, уже пил, наверное, в этот сказочный день очередную банку теплого иностранного пива…
