Помолчав, фальшивый монах задумчиво огладил аккуратную черную бородку, отчасти скрытую нижним краем маски:
— Так вот откуда… М-да, узнаю дядюшку. Нет, почтенный Анри, мы с вами видимся впервые.
Банкир и сам уже понял свою невольную промашку: и маска была другая, и рисунок на ней, да и голос — немного похож, но все же иной, без памятной хрипотцы и глухоты. Опять же, длинные иссиня-черные волосы чуть ниже плеч; ну и вообще манера держаться, более присущая аристократам…
— Но цель нашей встречи, предполагаю, все та же. Итак, сколько вы хотите? Миллион? Три?.. А может, сразу десять?!?
— Утишьте свой гнев, почтенный.
Увы, но непробиваемое спокойствие масочника лишь еще сильнее разжигало праведный гнев престарелого финансиста.
— Ведь речь пойдет о тех сокровищах, что несколько лет назад похитили из вашего Лувра.
Моментально остыв, мсье Жермен осторожно осведомился:
— Они у вас?
— О да. Выполняя заказ, я случайно узнал их местонахождение и забрал у недостойного владельца. В путевых заметках моего дядюшки вы указаны как человек, с которым возможны взаимовыгодные дела…
— Хм!!!
— Поэтому я и решил обратиться к вам, почтенный Анри, с просьбой о посредничестве.
Собираясь с мыслями, старый, но отнюдь не утративший хватки и остроты ума делец дернул для порядка сигнальный шнурок. А потом вообще демонстративно выглянул в окошко, проверяя границы дозволенного.
— Вы хотите вернуть сокровища?
— О да, всем сердцем.
— Как я понимаю, за соответствующее вознаграждение?
— Всякий праведный труд достоин награды, почтенный Анри.
— Кхе-кха?.. М-да!
— К тому же, я не буду возражать, если к моей цене вы добавите и свой законный интерес.
Внимательно оглядев «скромного труженника» удавки и кинжала, Жермен сварливо поинтересовался:
— И какова же сумма?
— Мои пожелания достаточно скромны, и ничуть не обременят правительство вашей прекрасной страны.
Сунув руку в невидимую доселе прорезь на сутане, лже-монах достал из ее глубин незапечатанный конверт из дорогой бумаги с золотистыми разводами.
— Здесь все, что необходимо знать для совершения обмена. На этом позвольте…
Вцепившись в конверт, банкир невежливо прервал довольно приятного в общении масочника:
— Постойте! Вы можете раскрыть личность того, кто ограбил Лувр?
— За дополнительное вознаграждение это вполне возможно.
Тяжело поглядев на белую поверхность веницианской маски, Жермен саркастически уточнил:
— Разумеется, оно тоже будет скромным?
— Вы весьма проницательны, почтенный Анри.
— М-да. Все украденное будет возвращено в полном объеме?
— Вернется все, что я нашел и забрал из недостойных рук. В конверте, среди прочих бумаг, есть список… Он порадует ваше сердце и успокоит разум, почтенный. А теперь, все же позвольте вас покинуть.
Ловко крутнув откуда-то взявшийся в руке стилет, «смиренный монах» выбил его оголовьем по стенке кареты короткую дробь — после чего банкира прижало к спинке сидения от резкой остановки экипажа. Пожелав удачи в делах и крепкого здоровья, масочник растворился в парижских сумерках, а спустя пару минут в открытую дверцу осторожно заглянул слуга мсье Жермена, бывший довольно недурным кучером, но, как выяснилось на практике, совершенно отвратительным охранником:
— Вы живы!!!
— Но не вашими стараниями, Жак! Везите меня домой… И побыстрее!
Стоило карете с разожжеными фонарями скрыться вдали, как из неприметного закоулка вышли двое клириков католической церкви, один из которых был отягощен невеликих размеров саквояжем. Оглядевшись по сторонам и тихо переговорив, они довольно энергичным шагом направились по параллельной улице вслед за уехавшим экипажем — однако в парижские трущобы только зайти легко, а вот покинуть их!..
— А мы вообще где?
— Да черт его знает?.. Этот водитель кобылы больше на мой револьвер смотрел, чем на дорогу!
— Н-да, я даже Эйфелевой башни не могу разглядеть… О, погоди-ка.
Сменив направление, клирик приблизился к изрядно потрепанной жизнью проститутке, подпиравшей грязноватую уличную стенку. Видно было, что сия «куртизанка» больше полагалась на ночную темноту и невысокую цену «услуг», нежели на свои порядком потасканные прелести — как и несколько ее товарок по одной из древнейших профессий. При виде сразу двух возможных клиентов (ну мало ли?) жрица продажной любви оживилась и непроизвольно начала прихорашиваться, но стоило лже-монаху задать вопрос, как мигом поскучнела и что-то вяло ответила. Вновь вернуть прежний задор помогла банкнота в десять франков, ради которой женщина охотно поработала живым справочником и указала подробный путь к центру города. Как нельзя кстати, с неба закапал мелкий дождик…
— Чертов Париж!..
Держась подальше от подозрительных кучек различного мусора, то и дело валяющегося посередке не особо широкой улочки, черноволосый монах понимающе покосился на спутника. Вечерние сумерки постепенно сменялись ночной темнотой, и вступить в какие-нибудь местные «достопримечательности» было очень просто — так что и шагать приходилось крайне осторожно, и вдыхать местами исключительно через платок… Только выйдя на достаточно чистую и ровную улицу, князь Агренев позволил себе проявить любопытство:
— Вляпался?
Недовольно сопевший все это время господин Главный инспектор условий труда, известный так же как Григорий Дмитрич Долгин, чуточку несчастным тоном ответил:
— Бог миловал — я же все больше за тобой шел.
— А что тогда?
— Да… Все никак из головы тот мужеложец не выходит, с которым мы вчера так мило общались. Веришь, командир: пока ты справлялся о дороге у той французской бляди, я все думал — что даже такая потасканная шаболда выглядит приятнее и порядочней, чем тот… Как он там себя отрекомендовал? Литератор в изгнании?
Коротко хохотнув, князь легко перепрыгнул небольшую, но очень пахучую лужу, и согласился с повторившим его упражнение другом:
— О да, Оскар Уайльд умеет произвести впечатление. А уж эти его облизывающие взгляды…
— Вот-вот! На что я привычный, а все равно пробрало. Чертов англичанин!.. И чертов Париж, который просто притягивает к себе всех этих⁉ М-мать, да я даже определения толком подобрать не могу!!!
— Хе-хе!.. Вот он, минус образованности. Раньше просто высказался бы от души, да и все.
— Так в том и дело, что у меня даже матюгов не хватает, чтобы…
Григорий сделал сложное движение руками, будучи не в силах описать «этажность» предполагаемой матерно-словесной конструкции. Но судя по всему, предполагалось нечто очень величественное и монументальное — размерами никак не меньше знаменитых египетских пирамид, или даже древнего Александрийского маяка.
— Я ведь помню, каким счастливым был, когда в первый раз сюда приехал: ух ты, настоящий французский шик и блеск! Башня эта Эйфелева, кабаре с доступными девицами, отличные бордели, экскурсии в городской морг[3]— стыдно вспомнить, но ведь как последняя деревенщина ходил, и на все с открытым ртом таращился!
Вступив по недосмотру в какую-то склизкую кочку и едва не подвернув «поехавшую» в сторону ногу, лже-монах изрыгнул гнусное богохульство и удвоил осторожность:
— А что теперь? Сейчас, стоит только кому-то упомянуть Париж, так в голову сразу же лезут воспоминания про наглых парижских попрошаек — и ту переперченную тухлятину, которую мне в прошлом году подали в ресторане под видом старинного блюда французской кухни! Еще и тот сардинский сыр с живыми личинками… Брр!
Весьма кстати в качестве наглядной иллюстрации им попалась навстречу поломанная бочка — что называется, с горочкой наполненная гнилыми овощами.
— Вот-вот! Теперь еще и английский мужеложец добавится. Непризнаный гений, мать его за ногу да поперек… Литератор, мля, в изгнании!
Забравшись на небольшое крылечко со сломанными перильцами, и внимательно вглядываясь в уже практически ночное небо, темоволосый клирик тихо заметил:
— Вообще-то, он ирландец.
