и мог бы стать большим ученым, если бы не его печальные обстоятельства…
— Какие обстоятельства? — насторожилась я.
— Я не вправе их разглашать. — твердо ответила Наталья Павловна. Ясно было — она ничего не скажет.
— Он был тогда совсем молодым врачом, но уже подавал большие надежды. — продолжила она уже мягче, — Настоящий подвижник. Он буквально не отходил от Каргопольского. Он помогал ему шевелиться, учил его каким-то хитрым упражнения, читал ему книги. Они подолгу беседовали о чем-то. Именно тогда началась их дружба. Если бы не Вадим Алексеевич… Каргопольский не ходил бы сейчас своими ногами. И он это понимает. И очень благодарен своему спасителю.
Последнюю фразу Наталья Павловна произнесла медленно и значительно.
— А вы не пробовали узнать у Вадима… Алексеевича, зачем Каргопольский… — осторожно начала я, но Наталья Павловна замахала на меня руками.
— Вадим Алексеевич под страхом увольнения запретил трогать эту тему. И говорить об этом с Каргопольским.
— А сам он знает? Как вам кажется?
Наталья Павловна помялась.
— Не знаю, имею ли я право… Профессиональная этика, ты понимаешь…
— А по-человечески?
— Я думаю — да, известно. Может быть не все. Но что-то он знает.
Тут замолчала я. Вадим не раз говорил, что бабушка хотела меня от чего-то уберечь. И он знает от чего, но правды от него не добьешься. Надо копать с другой стороны.
— А бабушка? Что было известно ей?
— Серафима узнала правду лишь в свой последний день.
— В последний? Почему вы в этом так уверены?
— Я много лет уговаривала ее насчет дома. Он пустовал, а у меня подрастал внук… Но Серафима не решалась расстаться с фамильным гнездом. Когда-то она была здесь счастлива…
Пальцы Натальи Павловны крепко сжали подлокотники кресла.
— А в тот день к ней пожаловал Каргопольский. Он пробыл у нее долго. Как только он уехал, Серафима пришла ко мне. Она едва могла говорить — ее буквально трясло. Я напоила ее чаем, она немного успокоилась и спросила — хочу ли я все еще купить у нее дом. Я сказала — да, конечно. “Он твой.” — сказала она, — “Приходи вечером, мы все обсудим, завтра поедем в Воронин, все оформим.” Я пыталась выпытать у нее, что произошло между ней и Каргопольским, но она ничего не сказала. Она всегда делилась со мной, а тут — как скала. Сказала только, что это для твоей безопасности. Что вы сюда уже не вернетесь. И что есть вещи, которых лучше не знать никому.
Я никогда не прощу себе, что не добилась от нее правды… Но могла ли я знать, чем все обернется?
Она поникла в кресле, опустила голову. Мне стало ее жаль.
— Бабушка умеет хранить секреты. — попыталась я ее утешить, — если он решила молчать, то правды не добьешься.
Наталья Павловна взглянула на меня с благодарностью
— Да… И вот теперь… Ты здесь. И ты в опасности. А Серафима жизни своей не пожалела, чтобы защитить тебя. Получается, ее жертва была напрасной.
Она смотрела на меня напряженным, вбирающим взглядом. Она ждала от меня… чего? Что я сию минуту решу избавиться от дома, вокруг которого словно ядовитый туман клубятся загадки?
Бабушкина смерть будет напрасной, если я не разгадаю этих загадок. Я должна узнать, что связывает мою семью с Каргопольским, иначе это будет продолжаться до последнего Блаженного.
Но приглашать Наталью Павловну в шкаф с семейными скелетами пока что не входит в мои планы. И про дневник я ей ничего не скажу. И вообще — что-то уж очень прочно она здесь обосновалась, даже кресло хозяйское к рукам прибрала.
— Ну так что, Тиночка? Как насчет дома? — не выдержала Наталья Павловна моего молчания.
— Насчет дома… — я словно вынырнула из глубокого сна, — Не знаю пока. Подумаю.
— Подумай. Я деньги хорошие дам.
Проводив Наталью Павловну, я вернулась в гостиную и села в бабушкино кресло. Как будто оно могло мне помочь понять, что чувствовала, о чем думала бабушка в свой последний вечер.
Во мне кипела дикая злоба на Каргопольского. Этот человек — кошмар моей семьи и мой кошмар. Получается, папа и мама и бабушка погибли по его вине? Он погубил всех моих близких и любимых людей… а я теперь служу в его театре. Я ведь тоже оказалась здесь не случайно. Этот гад все подстроил.
Попадись Каргопольский мне сейчас, кажется, душу бы из него вытрясла.
Вовремя он уехал! Ничего, вернется, куда ему деваться. Тогда он у меня попляшет. Но сначала я найду этот чертов дневник. Может быть, злой гений нашей семьи заслуживает, чтобы его выслушали.
Я поднялась с кресла и решительно направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Я облазила все известные мне бабушкины тайники.
Дневника не было.
ГЛАВА 16. "Ты очень плохая подруга!"
Я вдруг поняла, что смертельно устала. Мое тело будто превратилось в одну большую гирю. Все-таки обморок — не шутка. Мне сегодня досталось слишком много впечатлений и переживаний.
Мой неверный друг, внутренний голос, завел свою волынку.
“ — Уезжай отсюда, дура. Твоя бабушка была не дура. Если она была готовы бежать отсюда, унося тебя в зубах, лишь бы не допустить твоей встречи с Каргопольским, значит для этого была очень веская причина. Разве тебе не достаточно того, что ты услышала?
— Не достаточно. — отрезала я, — Я не услышала главного: кто такой этот Каргопольский и что ему надо от моей семьи. Пока я не получу ответы на эти вопросы, опасность так и будет висеть надо мной, и, по всему выходит, что и над моими потомками.
— Беги отсюда, глупая, беги как можно быстрее и как можно дальше, пока он не вернулся. Засядь в какой-нибудь глуши, смени имя, внешность и профессию!
— А голову ты мне тоже предлагаешь сменить? Как я выкину из нее все, что знаю?
— Голову тоже смени. Твоя все равно не работает.
— Заткнись! Мне надо все обдумать.
— Так ты еще и думать собираешься?
— Я еще и дневник искать собираюсь.
— Ну-ну. Желаю удачи. Она тебе понадобится.”
Наконец-то затих, зануда! Но, если честно, он прав. Три поколения женщин моей семьи расстались с жизнью и Каргопольский каждый раз маячил где-то поблизости. Теперь очередь дошла до меня. Страшно. Сменить имя и профессию, как советовал мне голос? Что ж, возможно, я останусь жива, но что это будет за жизнь?
Нет уж, дудки! Если я и ввяжусь в эти прятки, то буду тем, кто ищет.
Но только не сегодня. Я вернусь сюда завтра
