— Мои родители развелись, когда мне исполнилось восемнадцать. Казалось бы, я была достаточно взрослой, чтобы справиться. Но что-то при этом происходит в твоей жизни. Все меняется. Ты навсегда теряешь уверенность в будущем. — Она улыбнулась. — А это именно то, чего хоть отбавляй в атмосфере Бенхойла. Сами стены источают эту уверенность. Думаю, это отчасти зависит от людей, которые тут жили и живут сейчас, и от того, как они живут, ведь, пожалуй, за столетие здесь ничего не изменилось.
— Вы правы. Во всяком случае, на моей памяти здесь действительно ничего не изменилось. Даже запах сохранился.
— Что же теперь будет с Бенхойлом?
Джон ответил не сразу. Помолчав немного, он произнес:
— Я продам его.
Виктория взглянула на него в недоумении. Его темные глаза смотрели в ее глаза не мигая, и под этим неотрывным взглядом она поняла, что он уже все решил.
— Как же можно, Джон?
— А что еще делать?
— Оставить его себе.
— Я не фермер. Не охотник. Даже не чистокровный шотландец. Я американский банкир. Что я буду делать с Бенхойлом?
— Вы можете управлять им…
— С Уолл-стрит?
— Нанять управляющего.
— Кого именно?
Поразмыслив, она, естественно, пришла к мысли о Родди.
— Если я банкир, то Родди писатель, дилетант. И больше он ни на что не способен. Другое дело Джок. Неординарный человек, он всегда был опорой семьи. Он не только прогуливался по окрестностям с собакой, отдавая распоряжения. Он работал. Он поднимался с Дейви Гатри в горы, чтобы пригнать овец. Он помогал во время окота принимать и обмывать ягнят. Он ездил на рынок в Лэрг. Он же следил за лесными угодьями, за садом и сенокосом.
— Можно ведь нанять садовника?
— Есть тут пенсионер, который приезжает на велосипеде три раза в неделю из Кригана, но его сил и времени хватает лишь на уход за огородом и заготовку дров для дома.
Но Виктория не унималась.
— Родди столько обо всем знает. Вчера вечером…
— Он много знает, потому что прожил здесь всю свою жизнь, но значение имеет только то, что он может сделать. Боюсь, без Джока, который всегда его всем обеспечивал и время от времени подстегивал, Родди просто пропадет.
— Пусть хотя бы попробует.
Джон с сожалением покачал головой.
— Это же очень крупное поместье. Двенадцать тысяч акров пашни, которые надо обрабатывать, загороди, за которыми нужно следить, более тысячи овец, за которыми нужно ухаживать. Не говоря уже о рогатом скоте, об урожае, о дорогостоящей технике. Все это требует больших капиталовложений.
— То есть вы не хотите рисковать деньгами?
Он усмехнулся.
— Как и всякий банкир. Но дело не в этом. Я могу позволить себе потерять какую-то часть денег. Дело в том, что за собственность стоит держаться только тогда, когда она является жизнеспособным предприятием или, по крайней мере, может окупать себя.
Виктория отвернулась от него и, обняв руками колени, смотрела на старый дом. Какой он теплый, гостеприимный, этот дом, какие замечательные люди в нем живут. Ей совсем не хотелось думать о том, может ли он быть жизнеспособным предприятием.
— А как же Эллен?
— В этом-то и проблема. Не только Эллен, но и семейство Гатри.
— Они знают, что вы собираетесь продать Бенхойл?
— Пока нет.
— А Родди?
— Я сказал ему вчера вечером.
— И что он ответил?
— Он не удивился. Сказал, что так и думал. А потом налил себе неимоверную порцию коньяка и сменил тему.
— А как вы думаете, что станет с Родди?
— Не знаю, — признался Джон. Впервые за все время его голос звучал печально. Виктория обернулась к нему, и снова их глаза встретились. Его взгляд был хмурым и унылым, и ей стало жаль его: да, Джон оказался перед трудным выбором.
Она вдруг выпалила:
— Он слишком много пьет, я имею в виду Родди.
— Знаю.
— Мне он нравится.
— Я тоже люблю его. Всех их люблю. Вот почему все так не просто.
Она чувствовала, что должна подбодрить его.
— Может быть, все как-то разрешится.
— Чудес не бывает. Вы кто? Мистер Микобер?[3] Я продам его, у меня нет другого выхода. Сейчас Роберт Маккензи, адвокат из Инвернесса, составляет объявление. Оно будет опубликовано в центральных газетах в середине следующей недели. «Продается роскошное шотландское поместье для занятий спортом». Видите, уже ничего нельзя изменить.
— Если бы я смогла…
— Не сможете, поэтому не будем больше об этом говорить.
Томасу начинала надоедать игра. К тому же он проголодался. Он бросил пластиковую крышку и взобрался к Виктории на колени. Джон посмотрел на часы.
— Почти час дня. Пойдемте посмотрим, чем можно перекусить…
Они медленно поднялись. Виктория отряхнула от галечника джинсы.
— А как же Родди и Оливер? — спросила она и посмотрела в сторону холма. Родди и Оливер уже спускались, двигаясь гораздо резвее, чем при подъеме.
— Тоже проголодались и наверняка захотели пить. Пойдемте.
Он наклонился, взял Томаса на руки и повел их назад, к тлеющему костру.
— Посмотрим, что положила Эллен нам в корзинки.
Скорей всего, благодаря удавшемуся на славу пикнику, напомнившему былые времена, беседа за ужином шла не о литературной лондонской жизни и не о будущем Шотландии, а превратилась в праздник воспоминаний.
Насытившийся свежим воздухом, раскрасневшийся от вина и вкусной еды, Родди превзошел себя, подгоняемый к тому же племянником — он без остановки сыпал анекдотами и забавными историями из прошлого.
Они сидели за полированным, освещенным свечами столом. Все с удовольствием слушали Родди. В его рассказах возникали, как живые, старые соратники и соседи, чудаковатые, надменные вдовы. Вспомнили, как однажды на рождественском празднике загорелась елка; как некий нелюбимый всеми племянник на охоте влепил почетному гостю заряд дроби и был с позором отправлен домой; о давней зиме с метелями, отрезавшими дом от всего мира на целый месяц, когда его обитателям приходилось растапливать снег, чтобы сварить кашу, и играть в бесконечные шарады, чтобы скоротать время.
Всплыла история о перевернувшейся лодке, которую шериф Бентли забыл поставить на ручной тормоз, в результате чего она оказалась на дне; о даме благородного происхождения, находившейся в стесненных обстоятельствах, которая приехала погостить на субботу-воскресенье, а прожила два года в лучшей гостевой комнате.
Истории долго не кончались, но даже когда они вроде и закончились, Родди невозможно было остановить. Только Виктория хотела предложить разойтись спать, поскольку было уже заполночь, как Родди отодвинул стул и повел всех через холл в пустую и пыльную гостиную. Здесь стоял большой, накрытый старой простыней рояль. Родди откинул ее, пододвинул стул и начал играть.
