– Итак, у нас есть два пути, – начала Мариша. – Если пойдем первым, то нам придется считать Петечку виновным в убийстве Милы, а шантаж рассматривать лишь как средство депутата обелить себя. Мне лично это не очень по сердцу. Второй путь – иметь в виду, что убийца и шантажист един в двух лицах, но это не Петечка. И искать его нужно, соответственно, не здесь. А еще есть вероятность в несколько процентиков, что убийца и шантажист никак друг с другом не связаны. Например, убил Милу некто «а», Степу, соответственно, «б», а шантажом занимался третий тип – «х». Но этот путь самый трудоемкий, и убийцу Степы мы при таком раскладе можем вообще не найти, потому как никто ничего толком не видел, а друзей или врагов у него вообще не было. Если, конечно, не считать Аполлона.
– И что ты предлагаешь? – спросил Кротов, который забыл, кто тут милиция, и с надеждой смотрел в рот моей подруге.
– Разделиться: кто-то будет следить за Петечкой, если он и в самом деле виноват, то в ближайшее время может выдать себя. Кто-то другой еще разок опросит соседей Степы и Милы. А лично я…
Но тут очнулся Петечка и протрусил мимо нас в ванную комнату.
– А лично я займусь операцией под названием «Провокатор», – продолжила Мариша, когда за Петечкой захлопнулась дверь в ванную.
– И в чем она заключается? – спросил Вольдемар.
– Ну, провокатор – это просто. Как обычно, нам нужно…
Но что именно нужно, Мариша не договорила, так как из ванной послышался стук какого-то упавшего предмета, а следом раздалось сдавленное хрипение, которое нам всем очень не понравилось, так как напоминало хрип удавленника. То есть не подумайте, что у всех нас был большой опыт на это счет, но каким-то шестым чувством мы все поняли, что такой хрип явно не к добру, и бросились на опасный звук.
К сожалению, Мариша недавно поставила всюду новые двери, в том числе и в ванной комнате. Раньше тут стояла тощая фанерная дверка, выбиваемая несчетное количество раз, когда Маришин папаша пытался прикончить свою супругу и ее животных, а они всегда прятались от него в ванной.
Папашу нейтрализовывали всегда одним-единственным способом, роняя ему на макушку старинный чугунный утюг, после чего папаша становился очень тихим и спал до утра. Утром он первым делом мчался покупать любимой жене цветы, а животным еду, а потом чинил дверь и долго вымаливал у своих семейных прощения, вплоть до следующего запоя.
После появления на свет Мариши они прятались в ванной комнате уже все вместе, и там стало чуточку тесновато от пеленок и бутылочек с детским питанием, запас которого всегда приходилось держать под рукой в месте убежища. Но папаша исправно ломал дверь, получал по кумполу утюгом и успокаивался. Так что старую дверь выбить не стоило никакого труда, а эту, изготовленную из натурального массива, мы ломали минуты три, прежде чем турецкая задвижка не выдержала нашего напора и сломалась.
– Господи! – ахнула Мариша, когда мы одолели дверь.
И было от чего прийти в ужас – под самым потолком на красивом светильнике висел Петечка на длинном вафельном полотенце. Лицо у него от печальных размышлений и нехватки воздуха приобрело цвет сушеного чернослива, но ноги еще дрыгались, что внушало определенные надежды. Его спасением мы занялись немедленно.
Дело нашлось каждому. Вольдемар намертво вцепился в ноги Петечки, пытаясь приподнять того повыше, чтобы ослабить узел и дать ему возможность вдохнуть немного воздуха. Мариша забралась на бортик ванны, чтобы ослабить узел, но не удержала равновесия и грохнулась с него, еще сильней затянув узел. После этого она попыталась перерезать полотенце бритвенным лезвием, но, надо отдать ей должное, довольно быстро поняла, что на эту операцию у нее уйдут чуть ли не сутки.
Я в это время металась по квартире в поисках ножниц или какого-нибудь другого режущего инструмента. Кротов притащил ручную пилу, а Вольдемар стоял и страшно ругался, уверяя, что у него затекли руки и вообще силы на исходе и нам надо поторопиться. Не найдя ножниц, я притащила табуретку, чтобы подставить ее под ноги Петечке, но тот стоять не желал, его ноги все время подкашивались. Мариша за это время уже второй раз грохнулась с бортика ванны, причем второй раз она ухватилась за Петечку, сведя на нет все усилия Вольдемара.
Ручная пила не хотела пилить слабо натянутые волокна, а Вольдемар отказывался отпустить Петечку и тем самым натянуть полотенце посильней. Наконец Кротов притащил из стенного шкафчика кувалду, потребовав от Мариши, чтобы она «к чертям собачьим сломала крюк». Увы, он переоценил силы моей подруги, та не удержала кувалду в вертикальном положении, промахнулась и чудом не снесла Вольдемару полголовы.
После этого цвет лица Петечки ясно показал, что тому не жить, если мы и дальше будем спасать его такими темпами.
– Дайте же огня! – вопила Мариша, держась за потолок и раскачиваясь на бортике ванны. – Надо его сжечь!
Не вполне понимая, кого она собирается сжигать, я сунула ей зажигалку из нагрудного кармана Вольдемара. У того были заняты обе руки, поэтому он не смог мне помешать. Зажигалка у него была фирменная зипповская, которая заряжалась бензином и горела наподобие неугасимого маленького факела. С его помощью Марише удалось пережечь половину полотенца, уже пострадавшую от пилы и бритвенного лезвия. Вторую половину Мариша просто оборвала, и Петечка был свободен.
Разумеется, карета «Скорой помощи», которую вызвал Кротов, прибыла к тому времени, когда Петечка уже сидел на диване и равномерно вдыхал и выдыхал воздух под пристальным наблюдением Мариши.
– Ну и свинья же ты, – выговаривал ему в это время Вольдемар. – Мог бы до дома потерпеть, зачем девушке жизнь портить, ей ведь в этой квартире еще жить. А как бы она мылась, если каждый раз, входя в ванную, она бы мысленно видела бы тебя, висящего под потолком? Грязью бы заросла, бедняжка.
– Прости меня, Маня, – шептал Петечка, к которому еще не вполне вернулись силы. – Я ведь не хотел, меня бес попутал. Конечно, мог бы и до дома дотерпеть. А так только хуже получилось, жаль, что вы меня спасли.
– Теперь ты видишь, что он не виноват, – сказала я Кротову, отведя его в сторону.
– Ничего я не вижу, – заявил упрямец. – Вот если бы он у себя дома в одиночестве повесился, тогда бы я поверил, а так он мог рассчитывать, что мы услышим странные шумы в ванной и успеем его спасти.
– Ну и черствый ты тип! – возмутилась я.
– Я не черствый, я рассудительный, – объяснил мне разницу Кротов. – В любом случае за депутатом, раз он все равно жив, следует проследить, денег-то шантажист от него не получил. И если у преступника нет никаких личных причин ненавидеть депутата, а основным мотивом является жадность, то, может быть, еще явится за своими тысячами долларов.
– А что на квартире у Головиной? Удалось узнать что-нибудь интересное? – спросила я, глядя, как Петечка полностью монополизировал внимание Мариши и, приободрившись, напевает ей, что не в деньгах, мол, счастье, а с милым рай и в шалаше.
– У Головиной нового немного, – очень охотно начал Кротов. – Судя по силе удара, ее убийца физически сильный мужчина. Еще раз опросили всех, кто был на поминках Милы. Все в один голос клянутся, что и не думали рассказывать про ту мерзость, которую видели на пленке. Но лично я думаю, что нагло врут. Такой пикантный анекдот как не поведать знакомым?
– Не слишком-то ты высокого мнения о людях, – заметила я. – А в клинике, где когда-то работала Головина, ничего не знают о левых операциях?
– Вообще-то, главврач отделения хирургии отрицает возможность проведения такой операции в частном порядке. Так как для нее нужно специальное оборудование, которое есть только в операционной другого отделения и которое настолько громоздко, что в сумке не вынесешь, а в операционной, кроме официально назначенного и утвержденного на всех уровнях времени, не разрешается находиться. И вообще она закрывается на ключ, который хранится лично в сейфе у главврача, – рассказал Кротов. – Но этот же мужик подтверждает, что руки у Головиной были золотые, а сердце отзывчивое. Тогда я спросил его, а как выходили из положения раньше, когда не было этого громоздкого оборудования? И он сказал, что в ход шел скальпель и местная анестезия. А это, как сама понимаешь, можно устроить в любом месте. Так что Головина могла удалить эту родинку прямо у себя на дому – и так, что никакого следа не осталось бы.
– А ты не знаешь, Головина не была вегетарианкой? – спросила я.
– Странно, что ты об этом спрашиваешь, – заметил Кротов. – Хотя чего я удивляюсь, вы же были в квартире и видели, что мясные блюда не были предусмотрены в том ужине на двоих, который она приготовила к приходу убийцы. Но в холодильнике мясо имелось, так что вегетарианцем скорей был ее убийца.
– А среди знакомых Головиной удалось найти хоть одного любителя овощей? – спросила я.
