– Я еще не разучилась писать сама, – сердито бросила королева. – Ступайте!
Фрейлина удалилась, но Алексей заметил, что, уходя, она неплотно притворила за собой дверь. Елизавета написала короткое письмо, запечатала его и вручила Алексею.
– Я хотела бы попросить вас об одолжении, – после короткой паузы промолвила королева.
И опять Нередин почувствовал на себе ее прямой, открытый взгляд. И сказал, что готов исполнить все, о чем его попросят.
– То, что я рассказала о моем сыне…
Алексей заверил ее, что дальше его это не пойдет. Елизавета грустно улыбнулась.
– Кажется, мы еще не говорили с вами про современных русских поэтов, – заметила она.
И разговор вновь вошел в мирное литературное русло, не касаясь более ни материнского горя, ни самоубийства единственного сына, ни видений, которые преследуют по ночам сильных мира сего.
…Когда Нередин наконец покинул виллу, голова у него шла кругом. Поэт жалел Елизавету, потому что женщина была несчастна, и в то же время она была так красива и величава в своем горе, что Алексей невольно восхищался ею еще сильней. Кроме того, он никак не мог взять в толк, какие причины могли побудить ее сына покончить с собой. Из слов королевы стало ясно, что брак принца Руперта оказался неудачным, но ведь ничто не мешало ему разъехаться с женой и держать ее в почтительном отдалении. Да и вообще, если бы все неудачные браки оканчивались самоубийством, то вскоре на земле не осталось бы ни одного человека.
«Нет, там было что-то еще, – смутно подумал поэт. Туман почти съел дорогу, фиакров не было, и он двигался наугад сквозь белую пелену. – Возможно, и впрямь несчастный случай, возможно, припадок безумия… – Тут мысли его приняли совершенно другое направление. – У нее красивые руки и замечательные волосы. А бриллиантовые бабочки очень ей идут».
Он остановился, испытывая смутную тревогу; но тревога эта не была связана ни с его мыслями, ни с видением несчастного молодого человека, который прострелил себе сердце, и вообще явилась откуда-то извне. Нередин не зря служил в армии, и теперь, когда он шел, окутанный туманом, неким шестым чувством учуял, что за ним кто-то крадется.
Кажется, отмахнулся поэт.
А вот и нет, шепнул поручик.
И тут Нередин и впрямь услышал чьи-то шаги, очень осторожные, как будто кто-то ступал едва ли не на цыпочках. И его обдала волна липкого, противного, холодного страха. Он повернулся – и тут увидел в пяти шагах перед собой одного из братьев Хофнер. Карман серого хофнеровского сюртука как-то странно оттопыривался, и обладатель держал в нем свою руку.
«Пистолет или револьвер», – моментально сообразил бывший поручик. Во рту у него разом пересохло. Он сделал шаг назад и почувствовал, что за спиной у него уже кто-то стоит. И, бросив взгляд через плечо, увидел второго Хофнера.
«Нет, это…»
Он не успел подумать, нелепо это, или смешно, или странно, потому что ему внезапно неодолимо захотелось бежать. Бежать немедленно, куда глаза глядят. Но он не мог пошевелиться, потому что недостойно, понимаете ли, поэта, чьими стихами зачитывается вся Россия, мчаться куда-то сломя голову, как заяц. А первый Хофнер меж тем подходил все ближе…
– Господин Нередин!
Рыжие братья застыли на месте, не веря своим ушам. От тумана отделилась тень в голубом платье.
– Ваше величество! – вырвалось у поэта.
– Вы не можете идти пешком, да еще в такую погоду, – проговорила Елизавета, подходя ближе. – Я сказала Елене, чтобы вас отвезли в моем экипаже.
Хофнеры переглянулись с красноречивой яростью в глазах. «Они хотели меня убить, – понял Нередин. – Убить за то, что я…» И ему сделалось по-настоящему страшно. Секреты чужого монаршего двора могли слишком дорого ему обойтись.
Но вот подъехала карета с гербом графа Эстергази.
– Я провожу вас, – обронила Елизавета спокойно, так, словно королеве одного из могущественных государств Европы ничего не стоило проводить русского поэта до санатория. Но что-то было в ее тоне такое, что ни братья, ни фрейлина, тоже вышедшая из тумана, даже не подумали ей перечить.
Хофнер услужливо растворил дверцу, другой помог поэту забраться внутрь следом за королевой. Братья улыбались, но, вероятно, из-за тумана их улыбки походили скорее на гримасы.
– Трогай, – велела Елизавета кучеру.
В руке Нередин по-прежнему сжимал книжки и письмо, которое она ему вручила для передачи Шатогерену. Он положил их на сиденье. В голове у него неотвязно маячила одна и та же мысль: почему королева пошла за ним? Ведь только ее вмешательство спасло ему жизнь, в том нет сомнений.
– О чем вы думаете? – нарушила молчание Елизавета.
Алексей увидел, как в полумраке кареты блестят ее глаза, и ответил честно:
– О вас.
А потом наклонился к ней и поцеловал ее. Так просто, словно они были знакомы много лет.
– Вы сумасшедший, – прошептала Елизавета, когда он наконец отстранился от нее.
– Нет, – ответил поэт. – Вы спасли мне жизнь.
– Значит, только из-за этого?
– Нет, – повторил Алексей.
Он поцеловал ее руку, ее пальцы, ее волосы, ее глаза. Неожиданно она расплакалась, и Алексей стал вполголоса успокаивать ее. От ее платья пахло какими-то тяжелыми, дурманящими духами, от которых у него немного кружилась голова.
– Ты странный. Но ты настоящий, и это хорошо, – неожиданно сказала Елизавета.
И погладила его по лицу – легко, кончиками пальцев, – и на сей раз уже ему захотелось плакать. И еще он подумал, что, наверное, больше никогда не увидит ее.
Карета подъехала к санаторию и остановилась. Нередин вышел, и Елизавета из кареты протянула ему книги и письмо, которые поэт едва не забыл.
– Прощайте, сударь.
Они опять были на «вы».
– Прощайте… госпожа графиня, – пробормотал Алексей.
Он стоял на месте, провожая глазами фонари кареты, пока те не скрылись из виду, и только тогда двинулся к воротам. Но, не дойдя до них, замер на месте.
Возле ворот стоял высокий блондин с военной выправкой – тот самый, которого Алексей прежде видел на берегу.
Глава 34
«Еще один», – мрачно пошутил Нередин-поручик.
Нередин-поэт ничего не ответил. По правде говоря, ему было сильно не по себе.
Меж тем неизвестный блондин, видя, что вышедший из кареты мужчина застыл как статуя и не сводит с него глаз, надменно выпрямился и заложил руки за спину.
«Офицер, точно офицер», – обреченно помыслил поручик.
– И нечего на меня пялиться, – холодно проговорил незнакомец на чистейшем русском языке. – Проходите, месье. А еще лучше, катитесь к черту.
Если бы он сказал еще что-нибудь более крепкое и заковыристое, то и тогда бы радость Нередина на стала больше.
– Вы… вы русский? – пролепетал поэт, не веря собственным ушам.
Офицер перестал улыбаться. Теперь, вблизи, Алексей видел, что перед ним красивый голубоглазый блондин весьма аристократического вида. Одет он был безукоризненно, но манера держаться все равно выдавала в нем военного.
– Вот так штука, – с некоторой растерянностью проговорил офицер. – Послушайте, вы из санатория?
– Да, а что?
– Точно! – вырвалось у офицера. – Ведь я же видел, как вы спустили с лестницы… но из-за тумана не сразу вас признал. Скажите, вам что-нибудь известно о баронессе Корф?
– Об Амалии Константиновне? Да.
– С ней все в порядке? – быстро спросил офицер. – Я имею в виду ее болезнь…
– Доктора говорят, она поправляется. Простите, – спохватился Нередин, – а с кем имею честь?
– Барон Александр Корф, – пояснил офицер. – Я ее муж.
Нередин поглядел ему в лицо и решил не уточнять, что госпожа баронесса, насколько ему известно, пребывает в состоянии развода. И вместо того предпочел назвать свое имя.
– А, наслышан, наслышан о вас… – протянул Корф. – Вы не против, если мы пройдемся? Я торчал тут едва ли не час и успел порядком озябнуть.
Мужчины медленно двинулись вдоль ограды.
– Я вас видел тут раньше, – заметил Алексей. – И другие больные тоже.
– А она?
– По-моему, нет.
Корф пожал плечами:
– Что ж, может быть, и к лучшему. Кстати, что происходит в санатории? В Ницце я такого о нем наслушался, что уши вянут.
– Погиб один из пациентов, возможно, встретил ночного грабителя, – уклончиво ответил Нередин.
Корф коротко взглянул на него и усмехнулся.
– Не завидую я тому… грабителю. Она еще его не нашла?
– Нет, – удивленно откликнулся Алексей.
– Значит, найдет.
Поэт остановился:
– Послушайте, может быть, вы хотите войти? Я приглашаю вас.
– Нет, – коротко ответил Александр, и поэт увидел, как дернулась жилка на его виске.
– Но если вы хотите с ней увидеться…
– Нет. Я хотел только знать, что с ней все в порядке. А видеть меня она все равно не захочет.
– Почему? – поразился Нередин. – Ведь вы проделали такой долгий путь…
– Вы плохо знаете женщин, – снова усмехнулся Корф. – Думаете, ее это тронет? Она решит, что я приехал нарочно, чтобы посмотреть, как она умирает, хотя, видит бог, я жизнь отдал бы, чтобы с ней все было хорошо. Мы расстались не самым лучшим образом… то есть она настояла на разводе, я-то никогда его не хотел. А теперь она знать меня не желает. Если я напишу ей письмо, она порвет его в мелкие клочья и выбросит, не читая. Если я попрошу встречи с ней, ответит, что нам не о чем говорить. Честное слово, мне проще иметь дело с ее взбалмошной матерью, которая тайком передает мне вести о ней, чем с Амалией. Вы женаты?
