— Только как вам выбраться из города, — продолжил он строить планы, — в нашей форме ехать нельзя, и вам нужны фальшивые документы…
— Прохоров дал мне паспорт своего знакомого, вольная одежда у меня тоже есть, Елена Даниловна презентовала мне платье своего сына, — успокоила — единственно, что мне не хватает, это лошади.
— Вы собираетесь ехать верхом? — поразился Воронцов.
— Нет, я поеду в рыдване со штатом слуг! — в тон ему ответила я. — Конечно верхом, на перекладные у меня нет денег, правда, на верховую лошадь тоже. Ничего, как-нибудь доберусь! Главное, чтобы было куда ехать.
— Лошадь, деньги, это пустяки, у вас ни в чем не будет недостатка, — пообещал богатый наследник знатного рода, — монастырь я вам тоже приищу. Меня волнует другое, как я смогу жить без вас! — нежно сказал он, почти со слезами в голосе.
— Ничего, мы с вами еще обязательно встретимся, — легкомысленно пообещала я. — Только боюсь, вы скоро меня забудете!
— Я вас забуду?! Никогда в жизни! — воскликнул юноша и попытался заключить меня в объятия.
— Поручик! — засмеялась я, увертываясь от его рук. — Что вы делаете? На нас смотрят и вас могут неправильно понять!
— Да, пожалуй, — печально улыбнулся он, — вы, наверное, правы.
На этом мы и простились. Миша уехал, а я вернулась к Барановым, слушать рассказы о подвигах Николая Ивановича.
Глава 15
К вечеру все как-то начало устраиваться. Николай Иванович, утомленный бесконечными пересказами своего подвига и слабостью после ранения, наконец, уснул и престал досаждать пустой болтовней и капризами. От Миши приходил курьер и передал записку, в которой тот писал, что как только стемнеет, он будет у Барановых. К записке прилагалось письмо к настоятельнице Владимирского Всехсвятского женского монастыря в городе Шуе, игумене Феоктисии, родственнице Воронцовых, с просьбой приютить меня в ее обители.
Когда стемнело, я переоделась в штатское платье и с нетерпением ждала Мишу. Он задерживался, и я начала волноваться. Елена Даниловна, помогавшая мне коротать время рассказами о своих знакомых, отправилась спать, а Воронцова все не было. Я не стала ложиться, сидела возле окна и сама себя пугала ночными страхами.
Когда совсем стемнело, я услышала, как к нам во двор въехало несколько всадников. Они негромко переговаривались и не спешили будить хозяев. Это меня насторожило. Миша, как я предполагала, должен был приехать один, но с двумя лошадьми.
Не дожидаясь, когда постучат в дверь, я, действуя скорее по наитию, чем осознанно, вылезла через окно во двор. В нашем флигеле уже не светилось ни одно окно и крутом было темно. Прячась в кустах палисадника, я пробралась к входу. Отсюда стало видно, как, спешившись, ночные гости о чем-то совещаются. Мне показалась, что их не менее четырех человек, хотя точное количество я определить не смогла. Негромко заржала лошадь, но ее тотчас успокоили.
Стояли эти люди довольно далеко от флигеля, и о чем они говорят, я слышать не могла. Тогда попыталась понять, о чем думают, но ничего конкретного из их мыслей не узнала. Было похоже, что они просто кого-то ждут. Единственное, в чем я была почти уверена, эти люди не были убийцами, и больше походили на стражников. Впрочем, и с полицией я не хотела иметь никаких дел. Если меня задержат, то совсем не обязательно, что доставят живой к графу Палену.
Между тем ночные гости продолжали стоять на месте, ничего не предпринимая. Я, само собой, сидела в кустах и наблюдала, чем все это кончится. Над ухом надоедливо звенели комары, трава становилась ощутимо мокрой от росы, а в небе загадочно мерцали звезды.
Наконец послышалось неспешное цоканье копыт, и к незваным гостям присоединился еще один всадник. Разговор у тех сразу оборвался, и я догадалась, что это прибыл начальник.
— Чего здесь? — громко спросил он, тяжело спрыгивая с лошади.
— Так ничего-с, ваше высокоблагородие, ждем-с ваших распоряжений, — ответил заискивающий голос. — Кругом тишина-с!
— А сами, без меня, ничего не можете сделать, остолопы?
Остолопы ничего на вопрос не ответили.
— Ладно, окружите дом, да так, чтобы мышь не проскочила! А ты, Ахрамеев, пойдешь со мной, — решил его высокоблагородие.
Я не стала дожидаться, пока подчиненные выполнят его приказ, и поползла назад. Оказавшись за углом флигеля, вскочила на ноги и припустилась к недалекой ограде. Выяснять, зачем сюда среди ночи явились «остолопы», я предоставила Николаю Ивановичу.
Зады Барановского двора выходили в переулок, куда я попала, протиснувшись в заборную щель. По ночному времени он был пуст. Однако тихо уйти мне не удалось, в соседнем подворье остервенело залаяла собака. Как водится, тотчас ей начала вторить соседская, и скоро мое передвижение по Каменному острову, сопровождалось большим собачьим концертом.
Я старалась идти не спеша, хотя меня так и подмывало броситься наутек.
— Ты чего это бродишь среди ночи? — вдруг раздался из темноты грубый, простуженный голос и на дорогу вышел солдат в треуголке и с ружьем.
— Ой, как ты меня напугал, служивый! — испуганно вскрикнула я. — Барыня помирает, послала за лекарем!
— Что она, днем не может помереть? Все ходют и ходют, то туда, то сюда, покоя от вас нет, — проворчал караульный и исчез в темноте.
Я пошла дальше, прикидывая, как выбраться с острова. Пройти ночью через мост было невозможно, а оставаться здесь до рассвета — опасно. К тому же я не спала уже вторую ночь и начала чувствовать, как сильно устала.
Скоро дома и усадьбы кончились, дорога спустилась к реке, и я оказалась на берегу неширокой речки. Дальше идти оказалось некуда. От безысходности я просто побрела по берегу, приискивая подходящее место провести остаток ночи. Возле воды было сыро и промозгло, ноги у меня скоро промокли, но ничего подходящего, чтобы хотя бы просто посидеть, все не попадалось. Вдруг впереди, возле самой воды, я заметила небольшой костерок и возле него двоих людей. Ночных бродяг я не боялась и направилась прямо к ним. Когда я подошла, два мужика, гревшиеся возле костра, быстро встали, но, разглядев меня, тотчас успокоились и опустились на свои места.
— Доброй ночи, — сказала я, останавливаясь возле них.
— Здорово, коли, не шутишь, — ответил один из них, а второй только что-то неразборчиво пробурчал под нос.
— Вы меня не бойтесь, — попросила я, — мне бы только погреться.
Бродяги посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— А мы тебя и не боимся, это тебе, паренек, положено нас бояться, — добродушно сказал тот, что ответил на приветствие. — А место здесь не куплено, если хочешь — садись, грейся.
Я поблагодарила. Бродяги потеснились, и я опустилась на сено возле самого огня. Над костерком висел котелок, в котором что-то булькало и от которого аппетитно пахло рыбой. От света и тепла, на душе сразу стало легче и веселее.
— Замерз, малый? — наблюдая, как я грею руки, спросил разговорчивый. — Что ж ты один среди ночи бродишь?
— Да так, немного заблудился, — ответила я. — Хотел попасть на ту сторону, да не нашел переправу.
— Смотрю я, одежда на тебе благородная, — продолжил он, — в такой опасно ходить по ночам, вдруг наскочишь на лихих людей!
— Она у меня старая, ей в базарный день грош цена, а денег у меня нет, чего же мне бояться! — спокойно ответила я. — Да и постоять я за себя сумею!
Моя самоуверенность явно насмешила мужиков, они многозначительно переглянулись и вновь рассмеялись. Я сделала вид, что не придала их веселью никакого значения и продолжала спокойно греться.
— А сам-то ты кто будешь? — подбросив веток в огонь, спросил словоохотливый.
— Считайте, что никто, был в учении, теперь к родителям возвращаюсь, — ответила я. — У меня батюшка сельский священник.
— Стало быть, и ты божественного звания? — улыбнулся он. — Слышь, Фрол, теперь мы с тобой под Божьей защитой!
— Нет, я сам по себе, а учился не на попа, а на лекаря.
— И далеко тебе идти? — не отставал он.
— Далеко, в город Шую, — назвала я пункт своего назначения.
— Не слыхал. Это где же такой город будет?
— Во Владимирской губернии, — ответила я.
— Ишь, ты, даль какая! Да как же ты без денег туда доберешься?
— Мир не без добрых людей, как-нибудь с божьей помощью дойду. А вы, добрые люди, кто будете? — спросила я.
По обличию мои новые знакомые были похожи на крестьян, а вот держались уверенно и без обычного для крепостных раболепия.
— Мы, — усмехнулся собеседник, — мы, малый, будем душегубами. Вот это Фрол, безъязыкий, а я Кузьма.
От такого откровения бродяги мне стало не по себе, но вида я не подала. Похоже, из одной передряги я попала в другую, но выбирать теперь не приходилось, нужно было выкручиваться. Впрочем, никаких дурных мыслей в отношении меня у них не было и это успокаивало.
