— Тебе подвластен ветер и вода, — сказала Марика, помедлив, — но ты хочешь, чтобы я помогала тебе. Почему? Чем я заслужила такое доверие?
— У меня не хватит сил довести Бегущую до Тура в одиночку, — я ронял слова медленно и равнодушно. — Стоит мне уснуть, и опадет не только ветер. Рассеются чары, которые держат раненое судно на воде, и мы утонем. Убивая водяного змея, я растратил слишком многое, вот и все.
— Ты и вправду думаешь, что с моей помощью тебе это по силам? — она смотрела на меня пристально, словно пытаясь разглядеть что-то доступное лишь ей.
— Нам представиться случай проверить, — немного грустно сообщил я.
— Я сделаю все, что смогу, — заверила меня Марика, подойдя к столу. Ее пронзительные темные глаза наполнились решимостью. — Но с одним условием.
— Ничего себе, — пробормотал я, с удивлением приподняв бровь. — И с каким же?
— Ты обучишь меня своему умению!
— Зачем тебе это, девочка? — я смотрел на нее с изумлением. — Ты видела, что произошло, ты почувствовала, какое зло могут нести неуправляемые энергии. Как ты можешь добровольно желать этого кошмара?
— Я видела другое, — возразила Марика. — Я видела, как ты в одиночку остановил чудовище и как возникший под твоими пальцами белый огонь запер кровь, не дав умереть человеку. И два дня назад, когда ты стоял подле Херта, я видела, что ты сделал, когда налетел ветер и Афир оступился. Он упал бы вниз, если бы не ты. Маг, ты всего лишь поднял руку…
— Матрос схватился за канат, — напомнил я, — потому и не упал. Такое часто бывает, Марика. Они знают, на что идут, те люди, которые лезут на мачты!
— Даже если и так, — уверенно возразила девочка. — Ты можешь не признавать поступка, но я видела, как ты поднял руку. Ты бы не дал ему упасть!
— Верно, — согласился я. — Но я все равно не понимаю. Ты ведь не ребенок, меня не обманешь небольшим ростом и хрупкой фигурой. Сколько тебе? Семнадцать? Больше? В твоем возрасте женщина уже имеет мужа, плетет кружево и вынашивает чадо!
— А ты не думал, что это именно то, чего я не хочу? — спросила она сдержано. — Только не надо жалости, ладно? Таких, как я, отрицающих принятую другими жизнь, жалеют и называют убогими. Но все это не так. Судьба, которую ты описал, бывает у тех, за кого родители готовы дать приданое. А что, если его нет, и все по-другому? У какой-то девочки нет родных, чтобы устроить ее дальнейшую судьбу, и нет подле нее влюбленного мальчишки, готового принять ее в семью. У подобных мне, пожалуй, выходов не так уж и много. Идти в подмастерье? Но женщин берут с большой неохотой, ведь любой мужчина сильнее и выносливее. Он может выполнять всякую работу и не роптать и не падать под весом тюков или бочек. Что еще? Можно проситься в услужение к обеспеченной даме, которая пригреет бродяжку, но не каждую готовы привечать, нужны хоть какие-то рекомендации или очень большая удача. Еще, конечно, можно просить подаяния или воровать, но это обычно заканчивается подвалами с глумящимися жестокими палачами и отрубленными руками. Некоторых за кражи вешают, если поймают снова. Ты скажешь, что лучше не попадаться, ты будешь прав, но разве это жизнь? Или вот еще: можно стать девицей для многих и плодить ублюдков, имен отцов которых я не буду знать; искать таких все больше, чтобы было, чем этих ублюдков кормить. Это — сложная судьба, маг, и решиться на такое готов не каждый.
— Так-то оно так, — хмуро согласился я, — но и твой план слишком слаб. Рано или поздно кто-то еще на Бегущей прознал бы, что ты — женщина. И очередное плавание закончилось бы для тебя камнем, привязанным к шее. Ты и вправду думала, что моряки потерпят на борту женщину?
Не дождавшись ответа, я продолжал:
— Нет, ты не поступила бы так глупо, да? Здесь что-то другое, у тебя все продумано. Бежать на Тур? И снова нет. Без денег там, как и в любом другом месте не выжить, и твой путь закончится в лучшем случае на невольничьем рынке. О, я понимаю, все иначе. Нужно было всего лишь украсть часть товара с Бегущей, чтобы хорошо устроиться на острове. Что ты пообещала Басту за помощь? Услуга за услугу? Не пойму, он мог бы взять тебя силой, если бы захотел…
Я видел, как краска заливает ее лицо по мере того, как я развивал свою мысль.
— Лютер был хорошим человеком, — предостерегла меня Марика, и в голосе ее я почувствовал едва сдерживаемую угрозу. — Не надо возводить на него напраслину!
— Если бы он был твоим родственником, даже дальним, пусть и по какой-то причине ты осталась сиротой, он взял бы над тобой опеку, девочка, — это было похоже на обвинение во лжи.
— Он мне совершенно чужой, — призналась она, немного остывая. — Но он никогда не лапал меня и никогда ничего не хотел. Поймал, когда я пыталась стянуть у него монетку, и был очень зол, — она помолчала, кусая губы, и я внезапно ощутил в ней тяжелую горечь утраты. Я не видел, чтобы она подходила к телу Баста, но теперь понимал, что она только что потеряла человека, который был к ней добр, человека, заменившего ей отца.
— Лютер частенько имел дело с сорванцами вроде меня, — продолжала она бесцветно, — и не стал передавать меня управителю порта, а самолично хотел выпороть, но я заплакала, и он понял, что я девочка. Не думаю, что слезы тронули его сердце, но Лютер был очень добр ко мне и всегда ограничивался подзатыльником в разъяснении для меня правил поведения с ним. Он приютил меня, кормил и даже обучал грамоте, и так шел год за годом, но в этот раз он не смог оставить меня в порте. Баст называл меня сыном от одной из своих шлюх…
— Почему мальчиком, не девочкой?
— Потому что у него было достаточно ума этого не делать! Быть обсмеянным недругами за то, что он оказался недостаточно силен для наследника? Дочь — позор для моряка!
— Он сильно рисковал, когда привел тебя на Бегущую, — напомнил я.
— Это так, но и Соленый Херт слишком давно ходил с Бастом, чтобы просто так выкинуть меня за борт, как намеревался ты. Между ними было… уважение, и Лютер сказал мне, что даже если обман вскроется, все равно он убережет меня.
— И как бы долго тянулся этот обман?
— Баст сказал, что если я буду старательна, если научусь обходиться с такелажем не хуже других, то у Соленого не найдется повода выгнать меня. К тому же Лютер собирался купить собственный маленький корабль, вот почему он не смог оставить меня в Широкой бухте — у него завелись деньги, и об этом прознали те, кто мог причинить мне вред и потребовать выкуп за мою жизнь. Но Баст уже внес первую долю денег, вот что, и к следующему году мог бы идти в море. Лютер сказал, что довольно ходил под началом Херта и хотел своей жизни. Конечно, это был бы не самый красивый поступок с его стороны, ведь часть экипажа Бегущей последовала бы за ним. Я знаю, что еще несколько моряков хотели присоединится к вложению Лютера, чтобы выкупить в долг яхту Тивилла, которая сейчас осталась без матросов. Корабельщику совсем не выгодно, чтобы она простаивала, а так он получал двойную прибыль, часть дохода от плаваний шла бы ему в карман, другая часть — на погашение долга и так, пока остаток не будет заработан самим кораблем. Это очень хорошая сделка!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
