Я откидываюсь на спинку стула, оценивая ее. Она говорит на полном серьезе. Думаю, я могу дать ей сантиметр, но будь я проклят, если она пройдет этот километр. Играя с материалом салфетки, раскрытой передо мной, я оцениваю ее панику в глазах. Ей нужно, чтобы я согласился на это. Вот в каком она отчаянии.
— Хорошо. Я могу это уважать.
Удивление пробегает по ее лицу, и ее глаза расширяются, словно она действительно не может поверить, что я согласился на это. Я уверен, что какая-то часть ее души надеялась, что я не соглашусь, чтобы ей не пришлось выполнять свой чертов план.
— Хорошо. Это хорошо.
Она ерзает на стуле, явно чувствуя себя неловко. Внезапно оказавшись здесь в ловушке, не имея другого выхода.
Я ухмыляюсь.
— Ты все равно будешь умолять меня об этом. Я не слишком беспокоюсь.
На этот раз она усмехается.
— Ты, кажется, ужасно уверен в себе.
— Что я могу сказать, я знаю свои активы. И знаю тебя.
Ее губы сжимаются, и на секунду мне кажется, что она хочет сказать что-то еще, но в конце концов решает этого не делать. Вместо этого она меняет тему разговора.
— Итак, ты познакомился с моими родителями. Уверена, это было весело.
Она смотрит на меня, когда задает вопрос, и наши взгляды встречаются. Все, о чем она хочет спросить, написано у нее на лице. Все, что она хочет сказать, написано в ее глазах.
— Не особенно, нет. Моника и Майкл... любопытные люди. Совсем не такие, как я ожидал.
— А чего ты ожидал? — спрашивает она с искренним любопытством.
Что-то потеплее.
Родители, которые такие же, как ты. Настоящая ты.
— Все и ничего, — отвечаю я, сохраняя неопределенность.
Она грустно улыбается.
— Мне кажется, я могу читать между строк. Они избавились от всего, что напоминает им обо мне, не так ли?
Столько эмоций отражается в ее глазах. Она знает правду, и мне даже не нужно давать ей ответ.
— Я не обратил на это особого внимания. Я был там только ради одного. Меня не очень интересовали детали.
Она усмехается.
— Верно. И ты говоришь, что я здесь единственная лгунья?
Я глубоко вдыхаю, наклоняясь вперед, заполняя ее личное пространство.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Маккензи? Что они вычеркнули тебя из своей жизни? Что они восхваляют жизнь твоей сестры, а не дочери, которая у них все еще жива?
Ее подбородок дрожит, и я ругаюсь себе под нос, качая головой. Слишком далеко зашёл, придурок.
Словно вспомнив, что мы на публике, она кивает, сдерживая эмоции.
— Мы закончили с этим местом? Мне нужно собрать вещи.
Я вздыхаю и неохотно киваю, потому что мне больше нечего сказать.
Маккензи гораздо более сломлена внутри, чем когда-либо показывала, и после моего визита к ее родителям я начинаю понимать, почему. Я постепенно все больше понимаю ее и планирую снять с нее все эти слои, пока она не обнажится.
Глава 18
Маккензи
Я чувствую, как неодобрительный взгляд Кэт сверлит мою спину, когда я заканчиваю собирать вещи. Она молча смотрит на меня с тех пор, как я вернулась домой после ужина. Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь к ней лицом, уже чувствуя тяжесть своих решений.
— Просто скажи это.
— Я думаю, что это огромная ошибка.
Я никогда не слышала, чтобы ее голос звучал более уверенно, и это пугает меня.
— Я знаю, но у меня действительно нет другого выбора.
— Выбор есть всегда, Маккензи. И я боюсь за тебя. Мы не можем ему доверять.
— Знаю. Но он тоже не может мне доверять.
Она хмурится.
— И что это должно означать?
— Держи своих врагов ближе. Вот почему я это делаю. Он получает мое тело, а я получаю все остальное. Я провела черту и знаю, где мои пределы, и он тоже.
— Я не дура. И ты тоже. Я знаю, что ты любишь его. Это катастрофа в процессе становления.
— Я понимаю. Но теперь пути назад нет.
Она откидывает голову назад, глядя на потолок в поисках силы, но затем кивает, смирившись. Кэт раскрывает объятия, и инстинктивно погружаюсь в нее, сжимая ее, как спасательный круг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я всего в двух шагах, если понадоблюсь.
— Я люблю тебя, — выдыхаю я в ее объятия.
Закончив собирать вещи, я еще раз прощаюсь с Кэт и Верой, прежде чем сесть в черную машину, которую прислал за мной Баз. Мы заказали его частный самолет обратно в Лос-Анджелес, и я боюсь. Боюсь, Кэт права — что это ошибка.
Но в глубине души я еще больше взволнована. Здравомыслие так трудно обрести, когда я рядом с этим мужчиной. Такое чувство, что я каждую секунду тянусь к своему здравомыслию вокруг него, будто это камень посреди реки, в то время как яростное течение тянет меня в противоположном направлении.
Когда я сажусь в самолет, то хмурюсь, понимая, кто еще летит с нами.
— Нет. Черт, нет.
Баз, и Маркус смотрят в мою сторону.
— Ох, поверь мне, принцесса. Я тоже не в восторге от такого поворота событий, — говорит Маркус, закатывая глаза.
Я сжимаю губы в тонкую линию и свирепо смотрю на База. Он солгал. Это не было частью плана.
— Садись, грязная девочка.
Ублюдки.
Я именно так и поступаю, но мое отношение не может быть ошибочным. Я сажусь на свободное место рядом с Базом и обнаруживаю, что сижу прямо напротив Маркуса. Мы смотрим друг на друга, как капризные дети. Я отвожу взгляд, прежде чем поддаться желанию ударить его кулаком в лицо. Прошло много времени с тех пор, как я была здесь в последний раз, и позвольте мне сказать, что великолепие ничуть не изменилось.
Удивление озаряет мое лицо при виде Дэна, который несёт одну из моих небольших сумок и помещает ее в кабину наверху. Я так давно его не видела, и какая-то часть меня хочет извиниться за всю ту чепуху, через которую я его заставила пройти. Словно понимая, куда направляются мои мысли, он делает самую безумную вещь. Он одаривает меня улыбкой. Думаю, что это первый и единственный раз, когда я вижу, как суровый мужчина улыбается, и это застает меня врасплох, мой рот отвисает.
Словно он не просто сделал что-то настолько потустороннее, он возвращается к работе, и я рискую взглянуть на База, который наблюдает за мной. Вздрагиваю, встречаясь с ним взглядом. Его глаза впиваются в меня, в поисках. Тепло внезапно окутывает мою грудь, будто я проглотила огненный шар. Маркус прочищает горло, явно чувствуя себя неловко от тишины.
— Перестаньте трахать друг друга глазами.
Я закатываю глаза.
— Есть ли причина, по которой он здесь?
— На самом деле, есть. Если это сработает, мне нужно, чтобы вы оба вели себя хорошо. Я понимаю, что у вас обоих имеется дерьмо из прошлого, но мне действительно все равно. Сейчас у нас есть более важные вещи, о которых нужно беспокоиться.
— Тебе легко говорить. Маркус не преследовал тебя со своими друзьями, не душил тебя у стены своего дома и не говорил, что убьет тебя, если ты не отступишь.
Баз напрягается, бросая на Маркуса обжигающий взгляд. У него, по крайней мере, хватает порядочности выглядеть раскаивающимся.
— Я же сказал, что сожалею об этом. Мне было страшно. Я совершил много ошибок, но он прав. Я тебе не доверяю. Думаю, что Баз сошел с ума, позволив тебе вернуться в его жизнь, но у меня нет права голоса.
Я бросаю вопросительный взгляд на База, на что он отвечает скучающей маской. Когда он делает это, его глаза кажутся непроницаемыми, как глыбы льда.
Почему он не сказал ему правду? Маркус думает, что это реально? Зачем лгать его друзьям и заставлять меня говорить правду своим? Я начинаю тереть висок, чувствуя, как начинает болеть голова. Я не пробыла рядом с ним и двадцати минут, а он уже сводит меня с ума.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Что насчет остальных парней? Должна ли я тоже быть дружелюбной с ними?
— Нет, — быстро отвечает Баз.
Слишком быстро. Мой взгляд сужается.
