Что-то в последнее время слишком часто стала накатывать вот такая вот беспросветная тоска. Надо брать себя в руки. За эти полгода на фронте, Стаин уже успел насмотреться на тех, кто начинает себя жалеть. Они или первые гибнут или попадают в дурдом, встречались ему и такие. Смерти Сашка не боялся, а вот жить в воображаемом мире, пуская слюни. Ну, уж нет! Он рывком встал и под удивленными взглядами примолкших летчиков шагнул под дождь. Пусть серая мерзкая сырость прогонит из головы эту дурь. А еще проклятая строчка из какой-то забытой песни, повторяющаяся вновь и вновь и монотонно бьющая в голову, смутно знакомым хриплым голосом: «Только я вот вернулся, глядите вернулся, ну а он не сумел» Что за песня, откуда?[iii] Главное, кроме этой строчки и не вспоминается ничего. Может это он сам уже стал сочинять песни? Чушь! Какая чушь! Стаин стал вышагивать у землянки секретчиков. Десять шагов туда, десять шагов сюда, десять шагов туда, десять шагов сюда… «Только я вот вернулся, глядите вернулся, ну а он не сумел» Курящие летчики примолкли и тихонечко снялись с насиженного места, подальше от греха и от нервного подполковника. Наконец, из землянки выскочил бледный старшина и тут же крикнул:
— Товарищ подполковник, Вас! — Сашка быстрым шагом рванул к землянке. Проходя мимо старшины услышал: — Товарищ Иванов.
Значит Сталин. Понятно тогда почему старшина такой бледный. Сначала Берия, теперь Сталин.
— Здравствуйте, товарищ Иванов, — Сашка прижал к уху тяжелую эбонитовую трубку.
— Здравствуй Александр, — голос Сталина был тих и спокоен. — Товарищ Берия мне доложил, что кроме тебя и Байкалова с задачей по эвакуации раненых командиров партизанского соединения никто не справится. Это так?
— Так, товарищ Сталин. Из моих вертолетчиков никто. Может кто-то из летчиков на У-2.
— Пытались, — прервал его Сталин. — Самолет разбился при посадке. Погодные условия и грязь.
— Значит, остаюсь только я, — пожал плечами Сашка.
— Ты понимаешь, что ни при каких обстоятельствах ни ты, ни твои пассажиры не должны попасть к немцам?! — Сталину действительно не оставалось ничего другого, как отправлять Стаина. Слишком велик риск, что при прорыве раненые Воронченко и Деменков попадут в плен. А это крах всего подполья Смоленщины и прилегающих областей Белоруссии. Слишком много знали эти люди, слишком многое было на них завязано.
— Понимаю, — Сашка был бледен, его губы сжались в тонкую бескровную линию, — Предлагаю установить в салоне взрывчатку. Думаю, наши минеры смогут сделать так, чтоб она сработала при падении. Это гарантирует нашу гибель, в случае непредвиденных обстоятельств.
— С ума сошел?! Мальчишка! — буквально зашипел Сталин, — Мы не японцы, обвешивать взрывчаткой своих летчиков!
— Мы не японцы, мы русские, товарищ Иванов, советские, — Сашка криво усмехнулся, его всегда раздражали в этом мире пафосные речи пропитанные пропагандой, и вот он сам заговорил так же. И что самое смешное, он действительно думал, как сказал. — Если нас собьют, я могу потерять сознание, товарищи партизаны тоже ранены и беспомощны, кого-то еще тащить с собой, ради нашей ликвидации, нет смысла. Да и этот человек тоже может погибнуть или потерять сознание. Так что мой вариант самый оптимальный.
На том конце трубки повисла тишина:
— Хорошо, — Сталин говорил тяжело, с сильным акцентом, — я прикажу саперам подготовить твою машину. От Ставки к партизанам полетит генерал-майор Белобородов. Он сам тебя найдет. Я так понимаю, экипаж ты не берешь?
— Нет, товарищ Иванов, не беру. Ни к чему. Воевать я не собираюсь.
— Это правильно, — голос у Сталина вдруг стал каким-то усталым и потухшим, — Саша?
— Да, товарищ Иванов.
— Вернись. И партизан вытащи. Дважды Героем будешь!
— Лучше ребят моих погибших наградите, товарищ Иванов, — Сашка дернул головой, — хоть что-то близким останется.
— Обещаю, — повторил Сталин, не обращая внимания на нарушение субординации, — все, готовься к вылету, — и Иосиф Виссарионович повесил трубку.
На аэродром наползали сумерки. Дождь немного затих, но небо все равно было затянуто темно-серой пеленой. Ничего. Лишь бы ветер не поднялся. С этой штукой, что сейчас устанавливают в салоне его вертолета минеры, любой порыв ветра при посадке может оказаться смертельным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Готово, товарищ подполковник, — капитан-сапер смотрел на Сашку со смесью восхищения, сочувствия и ужаса.
— Спасибо, товарищ капитан. Быстро вы. Не рванет при посадке? — Стаин пожал капитану руку.
— Только если удар будет. Так что вы осторожненько приземляйтесь. Во избежание так сказать, — и капитан едва заметно повернув голову налево три раза сплюнул
— Это само собой, — отстраненно улыбнулся Сашка, — по-другому мы никак, — на душе было легко и свободно. Исчезла, как и не было ее, глухая тоска. Да и боль от потерь спряталась, скрылась где-то в глубине, лишь изредка ледяной рукой сдавливая и тут же отпуская сердце. Было ли ему страшно? Конечно, было. До ломоты в зубах. Но страх, он пройдет, Сашка знал об этом. Надо только подняться в небо.
— Сань, может, все-таки я полечу? — Никифоров завел свою песню, длившуюся уже несколько часов.
— Петь, не начинай, а! Мы же все обсудили? — дернул плечом Стаин, — Нормально все будет, что вы повсполошились? — раздраженно буркнул парень. Хорошо еще, что удалось отослать в тыловой санбат Настю, под предлогом узнать, отправили ли Волкову в Москву в госпиталь, а то еще она бы на мозг капала с требованием взять ее с собой. Да и Зинка не знала о вылете, пропадая у киношников. Вот говорили же ей — иди в артистки! Нет! Уперлась! Буду воевать! После войны! Можно подумать без нее немцев некому бить! А у нее талант! Сашка дружески хлопнул по плечу смотрящего в сторону и кусающего губы Никифорова: — Выше нос! Мы же осназ! И, обернувшись к стоящему неподалеку генералу с открытым скуластым располагающим к себе лицом и орденом Красного Знамени на кителе, крикнул: — Товарищ генерал-майор, пора.
Белобородов уверенным шагом подошел к летчикам:
— Куда мне?
Сашка пожал плечами:
— Можете в салон, а можете ко мне в кабину, все равно мы только вдвоем летим.
— Тогда я с Вами, товарищ подполковник, — открыто улыбнулся генерал, — давно мечтал побывать на месте летчика.
— Вам наверх, — Сашка показал на ступеньки, ведущие в кабину, — я сейчас проведу предполетный осмотр и поднимусь к вам, — он хотел еще добавить, чтобы пассажир ничего в кабине не трогал, но одернул себя. В конце концов, перед ним генерал, а не ребенок. Дождавшись, пока генерал заберется в кабину, Сашка повернулся к Никифорову, — Ну давай, — он пожал другу руку, — выше нос, Петро!
— Только попробуй погибнуть! — Никифоров до боли сжал Сашкину ладонь, пристально глядя ему в глаза.
— Не дождетесь! — усмехнулся Сашка и выдернув руку из Петькиных тисков, шагнул к вертолету. Еще раз осмотрев машину и закрыв грузовой люк, мимоходом скользнув взглядом в ящикам со взрывчаткой, крепко накрепко привязанным ремнями к полу и стенам фюзеляжа, забрался на свое место. Генерал уже расположился в правой чашке и ерзал на неудобном парашюте, с интересом разглядывая приборы. — Товарищи пассажиры, — от нервов Сашку несло, наш вертолет совершает рейс Калуга — Вяземский лес…
— Дорогобужский, — усмехнулся Белобородов, было заметно, что ему тоже не по себе.
— Прошу прощения, Дорогобужский лес. Во время взлета и посадки просьба не покидать своих мест и по салону не ходить, — неся эту чушь, он запускал движок, — а теперь пристегните ремни, мы взлетаем. Впрочем, ремни не обязательно, — и он плавно стал работать ручками и педалями, поднимая машину в воздух. Только бы не просесть, не удариться шасси о землю. Кто знает, что там накрутили саперы. Наконец вертолет поднялся на 20 метров и Стаин направил его в горизонтальный полет с плавным набором высоты. Все, теперь не до шуток, теперь надо только долететь и вернуться. Через пятнадцать минут полета внизу промелькнул передний край. От немцев в небо ударила нитка трассеров, но ушла куда-то далеко в сторону. Били в надежде напугать. Зато, теперь точно известно, что они обнаружены, а значит, немцы будут их жать. Еще полчаса полета и они вышли в партизанский район. Сашка тут же поднял тяжеленную маску ПНВ. Да это тебе не «мишка» и не «горбатый» с их технологиями двадцать первого века. Вовремя. В небо ударили лучи прожекторов, судорожно выискивая наглого русского, решившегося на полет в такую погоду, да еще и ночью. Вот, значит, как погибли девчонки! Скорее всего, Наташа не сняла прибор ночного видения, и луч прожектора просто ослепил девушку. Тут и без ПНВ если попасть в полосу света, по глазам ударит не слабо. Просто не могли немцы их сбить зенитным огнем. Весельская с кучей попаданий долетела до родного аэродрома, а тут девчонки практически сразу упали. Небо перечеркнули очереди зенитных автоматов. Немцы били на звук, наугад, но это тоже было опасно. Сашка не заметил, как закусил до крови губу. Несмотря на зенитную завесу, он вел машину спокойно и плавно, будто совершал экскурсионную прогулку и лишь струйка крови, стекающая на подбородок и капающая потом на комбинезон, говорили о неимоверном нервном напряжении.
