— П-почему ты здесь?
— Это самое важное? Установить, почему я здесь? А не осознать, что ты могла умереть?
Я пожимаю плечами, словно такая альтернатива не является большой потерей. Мне следовало бы ужаснуться при мысли о том, что я едва избежала ужасного конца, но я чувствую себя странно отрешённой. Может быть, виноват алкоголь, может, дело в том, что я не считаю свою жизнь такой уж ценной.
В конце концов, если я умру, кого это будет волновать? Есть ли на свете человек, кто почувствовал бы себя потерянным без меня? Разве хоть одна живая душа будет по мне скучать, причём ощутимо и глубоко? Кто-то будет опечален, кто-то, возможно, будет оплакивать мою судьбу, но кто будет переживать моё отсутствие с искренним отчаянием?
Боюсь, что никто. В конце концов, если Джейн не волнует Джейн, почему это должно волновать кого-то ещё?
— Спасибо за вмешательство, — смущённо бормочу я. — Но сейчас я пойду домой. Я не очень хорошо себя чувствую.
— Я вижу, что тебе нехорошо. Пойдём со мной. Я отвезу тебя.
Мысль о том, чтобы сесть в одну из его машин вместе с Лилиан — она сидит впереди, красивая и раздутая, как богиня, а я сзади, загаженная, как мешок с мусором, и не так уж далеко от острой потребности в рвоте, — вызывает у меня желание добровольно броситься под поезд.
Поэтому, воспользовавшись моментом, когда Арон ослабляет хватку на моей руке, я вскакиваю в вагон за мгновение до закрытия дверей. Он остаётся снаружи, на возвышении, и смотрит на меня с видом человека, который хотел бы убить собственными руками.
Я смотрю на него так, будто это в последний раз. Как будто вместо того, чтобы находиться в вагоне метро, в двух остановках от дома, я стою на палубе океанского лайнера, который унесёт меня на другой конец света.
***
Когда выхожу из поезда, мне кажется, что я растаяла. Уничтожена. Устала. Зрение размыто.
Людей немного, но создаётся впечатление, что вокруг целая армия.
Неожиданно я даже на кого-то натыкаюсь.
— Извините м…
Резкий голос Арона, словно неожиданное бряцание саблей.
— Сегодня ты действительно хочешь меня разозлить, Джейн, — он прижимает меня к себе так, что трепещет каждая моя клеточка, но продолжает говорить со мной властным тоном. — А теперь перестань убегать.
Арон зажимает моё запястье между пальцами. Не причиняя боли, но и не давая мне шанса вырваться.
— Что ты хочешь? — бормочу, заикаясь. — Ты решил принять участие в… конкурсе на… на самого милосердного адвоката года?
Он отвечает не отвечая.
— Я не знал, что ты работаешь в том ресторане, — говорит он. — Это был сюрприз.
— Не слишком приятный сюрприз, по-видимому. Но можешь не волноваться, если… если ты боишься, что я расскажу кому-нибудь о тебе и… о миссис Андерсон, — я не называю её Пэрриш, а сознательно использую фамилию мужа, чтобы подчеркнуть тот факт, что она замужем. И шлюха.
Я никогда в жизни не была вульгарной. Религиозное воспитание, привитое матерью, влияет на меня даже после её смерти, но я не могу думать о Лилиан и не становиться сквернословом. Стерва и шлюха. Я даже не знаю её, не знаю, такая ли она на самом деле, может, она самая лучшая женщина на свете, но сам факт её существования и что Арон её любит, заставляет меня ненавидеть Лилиан.
— Я ничего не боюсь, — презрительно возражает Арон. — А теперь пойдём.
— Я пойду одна, мне не нужен твой эскорт. Ты мой адвокат, а не опекун, — протестую, пытаясь освободиться, но тщетно. — И скоро ты перестанешь быть и моим адвокатом.
— Но тебя шатает! С каждым шагом кажется, что ты вот-вот рухнешь на землю!
— Я даже могу превратиться в леопардовый коврик, но тебя это всё равно не касается!
Он продолжает удерживать меня, и в какой-то момент его хватка на моём запястье соскальзывает вниз, нарушает границу, и его ладонь сжимает мою ладонь. В животе разливается яркий жар: это не просто бабочки, это орда доисторических существ, дышащих огнём. Но жар не останавливается на животе, он тоже нарушает границу, тает, проникает ниже, как греховный ликёр.
Боже мой, как я хочу этого мужчину.
Я люблю и желаю его так, как никогда в жизни.
Я должна держаться от него подальше.
Только бы он отпустил мою руку…
Почему он не отпускает мою руку?
Мой дом находится всего в нескольких сотнях метров от станции метро, но Арон настаивает на том, чтобы я села в его машину. Лилиан там нет. Её нет в спортивном «Ягуаре» насыщенного чёрного цвета, модель которого я не знаю. Куда она подевалась? Уехала?
Мы проезжаем небольшое расстояние в молчании. Мне кажется, что Арон изредка оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Я вижу своё отражение в стекле, освещённом фонарями, и понимаю почему. В вагоне поезда я немного поплакала, тайком, прикрывая лицо рукой, будто совершала что-то предосудительное, хотя рядом почти никого не было. Тушь размазалась, и на макияже образовались глубокие потёки. После Лилиан, я последнее, на что захочет смотреть мужчина.
Добравшись до места назначения, я открываю дверь с поспешностью человека, который хочет убежать. Арон всё ещё удерживает меня.
— Ты должна быть осторожна, Джейн, — говорит он серьёзно, но без раздражения. Арон, скорее, задумчив, чем-то озабочен, чем-то озадачен, чем-то опечален, и поскольку я не такая идиотка, чтобы воображать, что причина во мне, я понимаю, что всё зависит от неё.
Не знаю, почему Лилиан сегодня ушла, я не знаю, что между ними произошло, но вижу, что произошедшее его расстроило. И расстроило его настолько, что он пришёл искать меня. Когда вы цепляетесь за последнюю спицу в колеснице, это означает, что вы терпите крушение.
Поэтому я говорю что-то глупое (действительно глупость), только для него. Что-то, что причиняет мне боль, но для меня ещё больнее видеть, как грустит он.
— Если ты влюблён, не упускай свой шанс, — тихо говорю я.
Он вздрагивает. Не могу разглядеть его в темноте салона, но я чувствую движение, выражающее его удивление.
— О чём ты говоришь?
— О ней. Лилиан. Я ещё на благотворительном вечере в «Плазе» почувствовала, что между вами существует связь. Я знаю, это не моё дело, как и то, что касается меня за пределами суда, тоже не твоё дело. А ты всё равно этим занимаешься. Иногда мне кажется, что мы понимаем друг друга. Что мы могли бы… могли бы быть друзьями. Но даже если нет… позволь мне сказать тебе следующее: если вы любите друг друга, к чёрту её мужа и будьте вместе, не скрываясь. Жизнь слишком коротка и полна неизвестностей, чтобы тратить её впустую, убегая от тех немногих возможностей быть счастливыми, которые выпадают на нашу долю.
Несколько секунд Арон молчит, но это молчание тяжёлое и почти хлещет меня по спине, как это делала мама, когда кричала. Потом произносит то, чего не ожидала, и это парализует меня и даже ранит сильнее, чем порка.
— Я любил Лилиан безумно и отчаянно, когда мы были юными. Она ушла от меня, заставив адски страдать. Долгие годы я думал, что отомщу, что буду мучить её, когда придёт время. Потому как знал, — это время придёт. Но теперь… мысль о мести улетучилась, и я чувствую себя идиотом, который бессмысленно жил обидой. Я на самом деле чувствую себя идиотом, который потратил время впустую. Четырнадцать лет ненависти. Это очень долгий срок.
Его злая печаль душит меня. Я хочу протянуть руку и коснуться его руки. Но сдерживаю себя. Не могу ласкать его, когда он говорит, что безумно и отчаянно любит не меня, а другую.
— Любовь сильнее ненависти. У вас будет возможность наверстать упущенное время. Я уверена… всё будет хорошо.
И снова его низкий, тёплый голос ударяется о стены салона и эхом отдаётся в моей груди.
— Ты так думаешь? Я не уверен. У меня такое чувство, что моя жизнь определённо разваливается на части.
— Может быть, это потому… что она ещё не развелась. Это как бы сдерживает вас, заставляет… заставляет тревожиться. Когда она будет свободна, всё будет лучше. Вы оба будете свободны.
