Вопросы задают о том, чего не знают. О том, что знают, вопросов не задают.
Луизе не хотелось оставаться в этом доме. Кристиан Холлоуэй, у которого стены имели глаза и уши, пугал ее. Она встала.
— Не буду больше вам мешать.
— Мне очень жаль, что я не сумел вам помочь.
Он проводил ее под палящим солнцем к машине.
— Езжайте осторожно. Пейте побольше воды. Вы возвращаетесь в Мапуту?
— Возможно, останусь до утра.
— Прибрежная гостиница в Шаи-Шаи без изысков, но там по большей части чисто. Не оставляйте в номере никаких ценностей. Не прячьте ничего под матрас.
— Меня один раз уже ограбили в Мапуту. Теперь я начеку. Первое, что мне пришлось раздобыть — глаза на затылке.
— Вы пострадали?
— Я отдала им то, что они требовали.
— Страна бедная. Грабят и воруют, чтобы выжить. В их положении мы бы поступали так же.
Луиза, пожав ему руку, села за руль. Черная собака по-прежнему лежала в тени.
В зеркальце заднего вида она увидела, как Кристиан Холлоуэй повернулся и пошел к дому.
В гостинице она сразу легла спать. А когда проснулась, на улице было уже темно.
Почему ей знакомо имя Стив? Она точно знала, что где-то оно ей встречалось. Но Стив — обычное имя, как Эрик в Швеции или Костас в Греции.
Луиза спустилась в ресторан поесть. Альбинос, сидя у стены, играл на своем ксилофоне. Официант был тот же, что утром подавал ей завтрак. На ее вопрос он ответил, что инструмент называется тимбила.
Пообедав, она осталась сидеть. Вокруг лампы над ее столом кружились насекомые. Посетителей было мало — несколько мужчин пили пиво. Женщина и трое детей обедали в полном молчании. Луиза отодвинула чашку с кофе, заказала бокал красного вина. Пробило десять. Альбинос перестал играть, закинул инструмент за спину и растворился в темноте. Женщина с тремя детьми расплатилась и враскачку, точно корабль, вышла, таща в кильватере три спасательные лодки. Мужчины продолжали беседовать, но в конце концов тоже удалились. Официант начал приводить помещение в порядок к вечеру. Луиза расплатилась и вышла из гостиницы. Вода мерцала в свете одинокого фонаря.
Свист звучал совсем тихо, но она сразу услышала. Вгляделась в тени за пределами освещенного круга. Свист повторился так же тихо. И тут она обнаружила его. Он сидел на перевернутой рыбацкой лодке. Ей вспомнились силуэты в сумке Хенрика. Таким же образом человек, который ждал ее, мог быть вырезан из ночного мрака.
Он соскользнул с лодки, сделал ей знак следовать за ним и пошел к обломкам постройки, которая некогда была пляжным киоском. Луиза еще днем обратила на него внимание. На разбитом цементе сохранилось название — «Лиссабон».
Подойдя поближе, Луиза увидела, что в развалинах горит костерок. Мужчина сел у огня, подбросил несколько веток. Она села напротив. В отблесках пламени увидела, насколько он истощен. Кожа туго обтягивала скулы, на лбу — незалеченные язвы.
— Не беспокойся. За тобой никто не шел.
— Откуда такая уверенность?
— Я долго следил за тобой взглядом. — Он махнул рукой в темноту. — Тут есть и другие следящие.
— Какие другие?
— Друзья.
— Что ты хотел мне рассказать? Я даже не знаю, как тебя зовут.
— Я знаю, что тебя зовут Луиза Кантор.
Она хотела спросить, откуда ему известно ее имя, но поняла, что вряд ли получит иной ответ, кроме неопределенного жеста в темноту.
— Мне трудно выслушивать людей, у которых нет имени.
— Меня зовут Умби. Отец назвал меня в честь своего брата — тот работал на шахтах в Южной Африке и умер молодым. Его шахту завалило. Дядю так и не нашли. Скоро я тоже умру. А с тобой хочу поговорить потому, что единственное, оставшееся мне в жизни, единственное, что имеет хоть какой-то смысл, — это помешать другим умирать так, как я.
— Я понимаю. У тебя СПИД, да?
— В мое тело попал яд. Даже если б из меня выкачали всю кровь, яд бы остался.
— Но тебе помогают? Дают лекарства, которые замедляют болезнь?
— Мне помогают те, кто ничего не знает.
— Не понимаю.
Умби не ответил. Подложил еще дров. Потом тихонько свистнул в темноту. Слабый ответный свист, похоже, успокоил его. Луиза почувствовала, как в ней растет неприязнь. Человек по ту сторону костра умирал. Впервые она поняла, что значит уходить. Умби уходил из жизни. Натянутая кожа скоро лопнет.
— Мойзишу, с которым ты общалась, не следовало говорить с тобой. Хотя ты была одна в комнате с больными, всегда есть кто-то, кто наблюдает. Тем, кто скоро умрет, не дозволено иметь секретов.
— Почему следят за больными? И за посетителями вроде меня? Что, по их мнению, я могу украсть у умирающих, нищих людей, которые живут у Кристиана Холлоуэя, потому что ничего не имеют?
— Мойзиша они забрали на рассвете. Пришли, сделали ему укол, подождали, пока он умрет, и унесли, завернув в простыню.
— Ему сделали укол, чтобы он умер?
— Я говорю только о том, что произошло. Больше ни о чем. Пожалуйста, расскажи об этом.
— Кто сделал ему укол? Какая-нибудь бледная девица из Европы?
— Они не знают, что происходит.
— Я тоже.
— Потому я и пришел сюда. Чтобы рассказать.
— Я здесь, потому что мой сын когда-то работал с больными. Теперь он мертв. Его звали Хенрик. Ты помнишь его?
— Как он выглядел?
Луиза описала внешность сына. Страдание захлестнуло ее, когда она описывала его лицо.
— Я не помню его. Возможно, ко мне тогда еще не приходил архангел.
— Архангел?
— Мы так его называли. Откуда он явился, я не знаю. Но, очевидно, он очень близок Кристиану Холлоуэю. Приветливый человек с лысой головой. Говорил с нами на нашем языке и предлагал нам то, чего нам больше всего не хватало.
— Что же?
— Путь из бедности. Люди вроде тебя нередко думают, что по-настоящему бедные люди не осознают своей нищеты. Уверяю тебя, это неправда. Архангел сказал, что пришел к нам, поскольку наши страдания — самые великие и горькие. Старосте деревни он велел отобрать двадцать человек. Через три дня за ними приехал грузовик. В тот раз меня с ними не было. Но, когда он вернулся, я вышел вперед и оказался среди избранных.
— Что случилось с теми, кто уехал на первом грузовике?
— Он объяснил, что они пока здесь и останутся еще на какое-то время. Естественно, многие из их родственников были обеспокоены, потому что давно ничего о них не слышали. Договорив до конца, он выдал старосте большую сумму денег. Никогда еще в нашей деревне не было столько денег. Как будто тысячи шахтеров вернулись после многолетней работы в Южной Африке и у нас на глазах высыпали все свои сбережения на циновку. Через несколько дней пришел второй грузовик. Я был среди тех, кто залез в кузов. Мне казалось, что я — один из тех избранных, которые сумеют вырваться из бедности, маравшей меня даже во сне.
Умби замолчал, вслушиваясь в темноту. До Луизы доносился лишь шум моря да крик одинокой ночной птицы. Она каким-то образом догадалась, что он встревожен, но не могла решить почему.
Он еще раз тихонько свистнул и прислушался. Ответа не было. Внезапно вся эта ситуация показалась Луизе нереальной. Почему она сидела у костра рядом с человеком, свистевшим в темноту? Темноту, в которую она могла проникнуть. Это была не только темнота африканского континента, это была глубокая темнота в ней самой, и в этой темноте находились могила Хенрика и исчезновение Арона. Ей хотелось громко закричать, потому что она не понимала происходящего, да и никто другой не понимал.
Однажды вечером я стояла возле дома в Арголиде и курила. Слышала лай собак и музыку из дома соседа. Надо мной было ясное звездное небо. Мне предстояло ехать в Швецию, чтобы прочитать доклад о керамике и значении оксидов железа для черной и красной ее окраски. Стоя в темноте, я решила закончить свои отношения с Василисом, моим милым аудитором. Радовалась скорой встрече с Хенриком, вокруг разливалась мягкая темнота, сигаретный дым поднимался прямо в тишину. Сейчас, несколько месяцев спустя, моя жизнь превратилась в руины. Я чувствую только пустоту и страх перед будущим. Чтобы не сломаться, пытаюсь оправдать свое бешенство по поводу случившегося. Может быть, в глубине души, не признаваясь себе в этом, я ищу того или тех, кто виноват в смерти Хенрика. Убийца Хенрика приговорил себя к смерти. Он виновен не только в смерти Хенрика, но и в моей.
Умби с трудом поднялся на ноги и едва не упал. Луиза хотела поддержать его, но он отрицательно помотал головой.
— Я сейчас вернусь.
Несколько шагов — и он пропал в темноте. Наклонившись вперед, она подбросила дров в костер. Артур научил ее разжигать костры и не давать им гаснуть. Этим искусством владели лишь те, кто действительно замерзал в своей жизни. Хенрика он тоже выучил складывать костры. Перед ней словно все время пламенели костры. Даже Арон порой сбегал в лес с кофейником и рюкзаком, заставляя ее следовать за ним, — в те разы, когда ему хотелось разбить все компьютеры и исчезнуть в глуши, в другой жизни.
