— Сильно вас там? — покосился старшина в сторону командирского блиндажа. — Здорово распекли? Или ка-ак…
— Или как, — ответил за Шульгина Орлов. — Главная распеканция будет дома…
— А домой когда? — с улыбкой спросил старшина.
Орлов отвел взгляд в сторону.
— Когда домой-то? — встревоженно переспросил Булочка, и другие офицеры озадаченно повернулись к Орлову.
— Чует мое сердце, — медленно сказал Орлов, — что война еще не закончилась…
— Как это? — слабо охнул лейтенант Алешин. Краска бросилась ему в лицо.
— Не понял? — пробубнил в нос лейтенант Моргунов.
— Как это не закончилась? — развел руками старшина.
— Согласно поступивших разведанных, — сказал Орлов, — Басир готовится к перемирию. Думаю, в штабе полка решат продолжать операцию. Чтобы дожать этого Басира…
— Как это дожать? — возмутился старшина. — У них что… глаз нету на одном месте? Кем они собираются дожать душман? Нами, что ли?.. Они что, не видели наших доходяг?.. Один уже съехал до умопомрачения… Мы все уже выжатые, как лимоны…
Орлов слабо махнул рукой.
— Решение формально не принято. Но я чувствую, что война продолжается…
Шульгин поднял голову.
— Надо доложить штабу о состоянии личного состава. Воевать же, действительно, некому. Я каждого второго наверх палкой гнал. Многие ползли сюда на коленях. Неужели мало одного Лаптева?
Орлов усмехнулся:
— Думаю, что наш Лаптев для них — слабый аргумент… Им нужен Басир. Если Басир пойдет на перемирие и выкинет белый флаг, наш командир полка может крутить дырку для звездочки.
— Для полковничьей, — ахнул старшина.
— Для звезды Героя Советского Союза…
— Тс-с-с… — тихо свистнул Алешин. — Тогда нам отдых не светит…
Орлов кивнул головой в сторону ящиков с консервами:
— Сколько нам, старшина, завезли сухого пайка?
— На пять дней, — немедленно отозвался Булочка.
— Значит, нам предстоит еще пять дней войны, — пожал плечами Орлов. — Вот вам и ответ…
— Пять дней? — Шульгин ударил ладонью по колену. — Бред какой-то! Да, плевали мы на этого Басира! Что мы бессмертные?.. У тебя, Орлов, после желтухи не прошло еще и месяца. Алешина трясет от малярии. Я тоже не железный.
Орлов криво усмехнулся:
— Мы солдаты советские. Прикажут, пойдем…
— Офицеров к командиру полка, — раздался вдруг звучный голос посыльного. — Всех офицеров к командирскому блиндажу…
— Ну, вот, — кивнул Орлов. — Зовут получать боевую задачу. Ясно!
— Офицерам взять оперативные карты, — заливисто пропел голос.
— Тьфу ты… — сплюнул Булочка, — ты, командир, как в воду смотришь. Слушать тошно…
— Офицеров к командиру полка…
Офицеры рассаживались возле командирского блиндажа на землю. Многие хлопали Орлова по плечу, приветливо улыбались Шульгину.
— Покорителям Зуба привет!..
— Что?.. Набили мешки золотишком?..
— Набрали лазуриту шапками?..
— Нашли там дырку от бублика?..
Начальник политотдела похаживал вдоль блиндажа, заложив руку за борт бушлата.
— Присаживайтесь, товарищи офицеры. Присаживайтесь… Не надо стоять. Садитесь, кто где может…
— Садитесь, ка-ак-же… — эхом отзывалось в дальних рядах. — Сейчас такое скажут, на ногах не устоишь…
— Ага… Обрадуют так, что не встанешь.
Вышел из блиндажа подтянутый Сидоров, сердито махнул рукой на возглас «товарищи офицеры».
— Всем сидеть. Это вам не строевой плац. Нечего подбородки тянуть…
Сидоров расставил ноги в начищенных полусапожках.
— Думаю, многим уже ясно, для чего мы собрались. Думаю, яснее некуда. Я вам скажу так! Приказ приказом, но все мы люди, а не кенгуру какие-нибудь. Поэтому предоставляю слово начальнику политотдела подполковнику Старковскому. Он вам скажет по-партийному…
Начальник политотдела кашлянул, прочищая горло, положил на грудь розовую ладонь.
— Мы приняли важное решение, — сказал он внушительно, — продолжить боевую операцию. Это приказ, — махнул он рукой на глухой ропот, волной покатившийся по рядам, — приказы в армии не обсуждаются… Но я должен объяснить…
Начальник политотдела вскинул голову.
— Мы все здесь коммунисты. У каждого есть партийная совесть. Во время отечественной войны часто звучала такая команда: коммунисты вперед…
Начальник политотдела махнул пухлой ладошкой в сторону гор.
— И я сейчас скажу теми же словами: коммунисты вперед… Хотя среди вас и нет ни одного беспартийного человека. И некому остаться равнодушным к такому призыву. И мы должны гордиться, что мы, коммунисты, всегда идем до победного конца. Правда, не все понимают партийный долг правильно…
Начальник политотдела повел глазами и остановил колючий взгляд на Шульгине.
— Некоторые очень любят высказывать ненужные размышления. Чтобы поколебать, так сказать, наше единство мнений… но мы этих оппортунистов не будем слушать. Мы честно выполним свой партийный долг. Покажем личному составу пример беззаветного служения Родине…
Среди офицеров послышался глухой смешок. Многие отвели глаза от вдохновленного лица начальника политотдела. Кто-то шепнул:
— Развыступался… Корчагин, твою…
— Мы сомкнем партийные ряды, — певучим голосом сказал начальник политотдела.
— Сомкни свой рот… — послышался тихий шепот.
— И сплоченными рядами поставим на колени врага…
— Сами стоять не можем… — хмуро прошептал кто-то.
— Ну, вот, — жестко сказал Сидоров и резко переломил в пальцах соломинку.
— Начальник политотдела высказался, вдохновил, так сказать, призвал к партийной совести, а я, как командир полка, приказываю…
Офицеры достали из планшетов карты, зашуршали карандаши по бумаге, отмечая маршруты движения, поползли по коричневым складкам гор красные черточки, чи-ирк, чи-ирк… Высота 2.400… Чи-ирк… Высота 2.540… Чи-ирк… Высота 2.800… Лучше гор могут быть только горы…
Наконец, Сидоров, поднял голову:
— А теперь вопросы? Предложения? Кто чего не понял?
— Разрешите предложение, — раздался голос Шульгина.
— Во-от, — торжествующе воскликнул начальник политотдела, — все коммунисты молчат, а у него предложение…
— Я предлагаю, — невозмутимо сказал Шульгин, — вызвать из полка медицинскую комиссию. Освидетельствовать личный состав. Больных с операции списать, отправить в санчасть. Больные, не способные держаться на ногах, свяжут нам руки…
— Я во-от вам свяжу руки, — воскликнул начальник политотдела.
Но командир полка остановил его взмахом ладони.
— Предложение дельное, — сказал он, — нельзя преследовать душман с больными на руках. У вас не будет оперативной свободы. Больных надо на самом деле выявить и отправить в полк. Врачи будут доставлены сюда в ближайшее время, так сказать, в добровольно-принудительном порядке. И еще скажу…
Он повернулся к офицерам, выставил руки в бок.
— Может быть, лейтенант Шульгин думает, что он один такой радетель о личном составе. Никак нет! Ошибаетесь! Сейчас из полка прибудут транспортные вертолеты. Будут доставлены палатки, печки-буржуйки, уголь в достаточном количестве. Все для согрева простуженных бойцов. Еще привезут полевые кухни для приготовления горячих щей… Медикаментами вас завалим по эти самые… Сменным бельем порадуем… Что там еще?.. Политотдел подготовил целый список.
Сидоров покачался на носках.
— Люди обсушатся, отогреются, поедят щей… Я, конечно, понимаю, что есть еще моральная усталость. Что у нас, думаете, сердца нет в определенном месте? И сердце есть и нервы такие же, как у всех, ни на что не годные… Но для этого и нужны политработники, такие как Шульгин. Поднимайте моральный дух! Укрепляйте политико-моральное состояние… Воспитывайте людей… Чему вас учили? Семь пядей во лбу! Что еще неясно некоторым?
Офицеры молчали. Многие опустили глаза. Шульгин стиснул зубы.
— Вот так! — резко сказал Сидоров. — Выполняйте приказ.
Уже когда все свернули карты, уложили их в планшеты, спрятали карандаши, к Шульгину протиснулся командир разведроты.
— Молодец, Шульгин, — он сграбастал его за плечи, — давно хочу себе такого замполита. Здорово придумал…
Он покачал головой.
— Если составить списки больных, то здесь здоровых останется по три человека с роты… Если не меньше… Грамотный замполит в пятой роте…
55.
От зеркальных шляпок фонендоскопов летели солнечные зайчики. Малиновый кант на бриджах медиков мелькал яркой змейкой среди заляпанных грязью солдатских плащ-палаток. Сухая кожа сапог, натертая до блеска, тихо поскрипывала, напоминая немыслимо далекий паркетный скрип. Солдаты подходили к медикам один за другим. Задирали бурые от грязи майки. Обнажали впалые животы, синеватую кожу на ребрах, вздрагивали от прикосновения холодных фонендоскопов, недовольно морщились, вытягивая изо рта опухшие, покрытые белой сыпью языки. Брали от медиков градусники, усаживаясь на сухие холмики прошлогодней травы. Бугорки градусников вырастали под мышками, под затертой выгоревшей тканью гимнастерок.
