Для погребения пришлось несколько раз увеличивать число привлеченных к землеройным работам новых рабов – поляков. На это ушло более полутора суток. Хоронили погибших в братских могилах, вперемешку, поляков, казаков, немцев, калмыков и татар. Терявших сознание от тяжелой и страшной работы поляков немедленно меняли на отдохнувших. Священнослужители вынуждены были смириться с необходимостью проводить обряды над одной могилой одновременно. Гетман очень хорошо помнил рассказ Аркадия о судьбе собственного тела там, откуда тот прибыл. Исходя из этого, понимая, что здесь казакам не удержаться, во избежание осквернения могил Хмельницкий запретил проводить захоронение по конфессиям.
Такое решение не понравилось многим, но все сильнее давивший на обоняние запах разложения помог гетману протолкнуть именно этот способ упокоения мертвых. Своим он объяснил, что при отходе войск из этой местности «цивилизованные поляки» немедленно кинутся гадить на останки погибших врагов, а пленников никто и не спрашивал. Кинувшиеся было спорить атаманы почесали затылки и согласились с его решением. Богдан даже заработал еще толику уважения за такую предусмотрительность.
– Глянь, а я и не подумал об этом… – развел руками Татаринов.
– От вумна голова! – привычно восхитился гетманом его подчиненный и друг Золотаренко.
Не обошлось без инцидента. На следующий после битвы день к Хмелю подскочил, бросив деревянную лопату, которой перед этим копал одну из могил, польский священник. Высокий, худощавый человек с всклокоченными волосами, горящими глазами, в замаранной донельзя рясе.
– Неможна так! Бог усе видит! Не маешь права ги… ховать католиков с поганцами и схизматиками!
Продолжать нападки на гетмана потерявшему страх из-за возмущения поляку не дали. Мигом выскочившие из-за спины командира джуры ксендза сбили на землю, вразумили кулаками и каблуками сапог, выбив зубы, сломав челюсть и несколько ребер. Хотевшего его зарубить Золотаренко Богдан остановил, избиение прекратил. Появление лишнего католического святого, погибшего от руки схизматика, ему совсем не улыбалось. Особенно перед грядущими переговорами с королем.
На почти начисто вытоптанном лугу, послужившем местом битвы, выросло несколько высоких курганов. Глубокие могилы невдалеке от Вислы не выроешь, пришлось озаботиться – в связи с активностью падальщиков и выражая уважение к павшим – насыпкой больших курганов. И число их всю неделю стояния на этом месте победителей постоянно росло. Очень многие раненые не выжили. За пленными за исключением самых тяжелых – тех «милосердно» добили сразу – ухаживали почти так же хорошо (или плохо, как посмотреть, уровень медицины тогда если и поражал, то невежеством), как за своими, но выживаемость у них была существенно ниже. Раны победителей действительно заживают лучше, чем побежденных.
Большое количество новичков расшатало дисциплину в войске. Сразу нескольких молодыков поймали на попытке утаить добычу. Уличенные, они жалко пытались оправдываться:
– Бис попутав.
– Сам не розумию (понимаю), як цей гаманець (кошелек) у мене опынывся.
И морды у идиотов, не понимающих, что уже фактически мертвы, светились уверенностью в собственной невиновности. Это же попутавший бес виноват!
Их утопили, но тут же поймали на горячем еще нескольких жлобов, потерявших от жадности осторожность. Пришлось в воспитательных целях на радость воронья срочно строить виселицы и развешивать воров. К которым скоро присоединились и убийцы – в войске произошло несколько выяснений отношений между своими. Хоронить их под гробом убитого в связи с общими трудностями захоронения не было возможности.
Серьезной проблемой стала свара среди союзников. Точнее, несколько разновеликих конфликтов. Возглавлявшие калмыцкое войско сыновья Хо-Урлюка, испугавшись огромности собственных потерь и соответственно наказания от отца, устроили безобразный скандал гетману. Сюнке-батур, Лоузан и Санжин, хоть и не входили в число старших сыновей повелителя чуть ли не половины степей Евразии, все успели достигнуть возраста зрелости. И распоряжаться чужими жизнями, посылать подчиненных на смерть им тоже не впервой было. Но они прекрасно понимали, что дальнейшая их судьба полностью зависит от удачи этого похода, а большие потери в доверенных им войсках отцу не понравятся. Нервное напряжение и страх перед отцом и спровоцировали у обычно невозмутимых ойротских аристократов нервный срыв.
Подскочив на конях к гетману, проводившему осмотр работ по захоронению павших, братья наперебой принялись громко, порой срываясь в крик, обвинять гетмана в коварстве, нарушении обязательств и даже в предательстве. В связи с плохим знанием языка союзника разговор – если это можно так назвать – шел на ногайском, прекрасно известном обеим сторонам возникшего конфликта. Свита калмыцких лидеров поддерживала их возмущенными возгласами.
Бог знает, до чего дошло бы дело, но казаков на поле было намного больше, и, поорав, братья начали успокаиваться. Отсутствие возможности угрожать силой скоро вынудило их пойти на компромисс. Получив для разграбления самый большой кусок вражеской территории, они отправили часть кочевников с полоном из польского лагеря и начали переправу через Вислу. Сандомирскому воеводству предстояло еще раз пережить монгольское нашествие. Хмель обещал привлечь калмыков и к разграблению городов, а не только сельской местности, как в прошлый раз.
Кавказских союзников во избежание усобицы расселили в два лагеря, казацкий отдаленный и захваченный польский. Прежних обитателей польского укрепления под надежным конвоем погнали на восток, уже не как вольных людей, которыми, собственно, хлопы никогда и не были – следовательно, в их судьбе изменилось только место проживания, – а остальным предстояло хлебнуть неволи впервые. Как раз богатая добыча и примирила верхушку победителей. Добычи взяли невероятно много, а неразграбленные города и замки обещали еще больше.
Расселение не помогло. Именно в отдаленном казацком таборе, где на тот момент распоряжался Кривонос, возник конфликт – произошло вооруженное выяснение отношений между двумя родами натухаевцев, вылившееся в мини-сражение, приведшее к гибели нескольких десятков человек. Услышав стрельбу (за два года многие уорки успели обзавестись огнестрельным оружием, ранее бывшим в Черкесии большой редкостью) и шум сражения, Кривонос приказал пушкарям развернуть на побоище перевезенные туда две трофейные пушки и зарядить их картечью.
Даже в момент увлеченного занятия любимым делом – резней с соседями – черкесские уорки остались воинами. Опасность заметили и правильно оценили. Ожесточенная резня быстро сошла на нет, бойцы сами прекратили схватку. В способности Максима расстрелять ослушников никто не усомнился, а воздействие картечи на толпу они все наблюдали совсем недавно. Сабли были вложены в ножны, прихватив раненых и убитых, враги разошлись. На грани подобного были и два балкарских рода, их удалось развести в последний момент.
С предъявой к своему кошевому атаману явилось несколько влиятельных сечевиков, запорожцы требовали большей доли в добыче. Эти за оружие не хватались, но орать во всю глотку не стеснялись. Их успокоила перспектива разграбления Люблина и Сандомира, других городков и замков этих воеводств.
К названным городам, Холму, еще к нескольким поселениям отправились сначала конники для полной блокады и пресечения возможного бегства добычи, потом отряды пехоты и артиллеристы с обозами. Богдан знал, что на востоке и юге Польши после прошлогоднего разорения запасы продовольствия в городах истощились до предела, а урожай этого года еще не собран. Осада – без малейшего шанса на скорый приход помощи – обрекала их на быструю сдачу. Ранее планировался еще и поход к Кракову, находившемуся в подобном положении, но подсчет собственных потерь поставил на этих планах крест. По крайней мере, в этом году.
Страшная весть о полном уничтожении королевского войска надломила дух засевших за вроде бы еще вчера такими надежными стенами людей. Уныние, понимание бессмысленности сопротивления, упадок сил и воли охватили подавляющее большинство жителей востока Польши. Нигде победителям не пришлось вести по-настоящему серьезных осадных работ. Некоторые сдавались сразу при появлении врагов у ворот, другие – через несколько дней после полного окружения местечка или замка. По югу Польши прокатилась волна самоубийств, для истово католической страны совершенно не характерная.
Священники, не покинувшие паству, а не все пастыри нашли в себе силы для этого, принялись энергично бороться с распространением такого страшного греха и достаточно быстро сбили суицидную волну.
Нашлось, конечно, и какое-то количество гордецов, ставивших честь выше жизни, и жлобов, не пожелавших расставаться с добром. Вне зависимости от причины сопротивления, подавлялось оно без сантиментов и попыток уговоров. Такие укрепления легко брались штурмом, с предельной жестокостью, чтобы другие узнали и не пытались последовать дурному примеру.
