небесам. В нынешней жизни, которую надо выстраивать по новым правилам, форма безжалостно теснит содержание. А они, как известно, взаимозависимы.
Не хочется, чтобы маски и перчатки вместе с санитайзерами стали единственным существенным смыслом того, чем мы занимаемся. И будем заниматься. Понятно, что от всего этого никуда не деться еще долго, быть может, с этим придется смириться навсегда. Но в какой-то момент это станет обыденностью, привычкой. Страх болезни утихомирится, будет вытеснен на задний план индивидуального бытия. Затаится в глубине подсознания инстинктивная потребность постоянно смотреть и слушать выступления вирусологов, врачей и околомедицинских экспертов. В конце концов притупится желание самому примерять на себя роли ученого вирусолога, практикующего врача, чиновника мэрии и Минздрава, лучше всех разбирающегося в том, как уберечь от новой заразы здоровье своей семьи и свое собственное здоровье.
И, открыв двери театров и концертных залов, надо будет заново прислушиваться к тому, что волнует сегодняшнего зрителя, чего он ждет от всех, кто сочиняет романы, сценарии, пьесы, ставит спектакли и снимает фильмы. Нам самим надо будет ощутить и понять, насколько новый опыт, полученный за последние месяцы, подтолкнет нас к новым художественным решениям. Или позволит сохраниться в пределах привычного.
Все разговоры о том, что мир изменится и станет другим в результате нынешней пандемии, в значительной степени потеряли неотвратимый смысл после того, как произошло смягчение правил самоизоляции и народ хлынул на улицы. Кто-то с опаской, увеличивая социальную дистанцию между собой и встречными людьми, кто-то – демонстративно ее сокращая. М. Пиотровский вполне разумно предложил социальную дистанцию называть физической, чтобы не разжигать классовую борьбу на лингвистической почве. Но в любом случае в первые же дни узаконенной свободы люди захотели эмоциональной близости, живого и шумного общения.
Трудно сказать, сколько времени продержится это эмоциональное голодание, эта потребность быть в людском круговороте – пусть и на определенной дистанции, пусть в масках и перчатках, но в максимально возможной близости с другими, а не только со своими домашними в четырех стенах. Именно острый дефицит свободного общения, недостаток положительных переживаний подтолкнет наших зрителей прийти в замкнутые пространства театральных и концертных залов. Чем мы сможем оправдать это доверие? Только искренним восторгом от забытого сотворчества артистов и публики? Конечно, актеры не меньше зрителей соскучились по той теплоте душевных уз, что рождает настоящие произведения сценического искусства. Но сможем ли мы удержать этот необходимый и трудно достигаемый градус человечности? Пандемия лишь усугубила проявления нашей природы, от героизма до подлости, от жертвенности до эгоцентризма. Все, что в обычные времена усредняется, прячется в обыденности, в периоды испытаний проявляется в ослепительном свете трагедии. Правда, для подавляющего большинства, без человеческих потерь пережившего угрозу пандемии, она останется в памяти лишь бытовыми неудобствами самоизоляции, возникшей клаустрофобией, экономическим обнищанием и психологическим стрессом от первого, второго и третьего.
Именно поэтому первые художественные реакции на происходящее – от цикла пьес Евгения Водолазкина до новых приключений доктора Данилова в «ковидной» больнице Андрея Шляхова – парадоксально трагикомичны, как сама нынешняя действительность. Мне радостно видеть, как Е. Водолазкин ворвался в театральное пространство, счастливо обнаружив, какие возможности таит сцена. Талантливый человек талантлив во всем. Но отношения публики с разного рода социально-медицинскими проблемами тоже имеют свои пределы. Наверное, неслучайно в кассе Московского театра мюзикла чаще всего интересуются, когда мы будем давать «Принцессу цирка» Имре Кальмана. Замечу, что расцвет американского мюзикла пришелся на десятилетие, совпавшее с Великой депрессией, мировым экономическим кризисом, начавшимся в октябре 1929 года. Люди хотят почувствовать себя счастливыми не только в дни радости, но и в пору нелегких испытаний.
Хватит ли у нас таланта и сил на то, чтобы помочь им в этом?
Июнь 2020
Ваш выход
К началу третьего месяца бушующей эпидемии и самоизоляции все чаще вспоминаю фразу из раннего романа Джона Дос Пассоса «Три солдата»: «На свете есть только одно настоящее зло: находиться где-нибудь, откуда не можешь уйти».
Но опыт подсказывает, что выход всегда найдется. Причем там, где его совсем не ждешь. Мы не зря же читали и перечитывали «Графа Монте-Кристо». Важно не прекращать поиска. И уж тем более не поддаваться совершенно пустому ощущению, что все взяли паузу, которая закончится только после завершения пандемии. Ведь злокозненный вирус отнял жизнь лишь у тех, кого не смогли спасти врачи. Остальные – здоровые и больные – продолжают жить в новых предлагаемых обстоятельствах, опасность которых, если говорить всерьез, ненамного больше, чем та, которая была до них, и ненамного страшнее той, что обнаружится, когда COVID-19 утратит свою непробиваемую пока силу. Воля – понятие относительное. Можно чувствовать себя подневольным в условиях свободы и свободным – в неволе. Примеры широко известны. Как известно и то, что в нашей жизни нет черновиков. Мы живем, заполняя беловик своего существования, и в нем нельзя поправить ошибки, ни смысловые, ни стилистические. Поэтому не стоит тратить время. И в плену пандемии у каждого есть свой выход.
Недавно «РГ» опубликовала стенограмму «круглого стола» на тему «Искусство онлайн: вынужденная мера или новая реальность культуры?». Этот разговор в очередной раз убедил меня в том, что для художника, деятеля культуры, как и для любого креативного человека, какое бы кресло он ни занимал, нет пустого времени бездействия. Даже в вынужденном заточении. У Иосифа Бродского, 80-летие которого отмечали недавно, есть примечательная мысль о том, что недостаток информации провоцирует воображение. Недостаток физического пространства провоцирует его в не меньшей степени. Особенно в современном, технологически обустроенном мире, когда можно раздвинуть реальные стены и оказаться в виртуальной бесконечности. Сегодня можно сколько угодно рассуждать о том, хороша она или плоха, но она явно расширила пространство творчества, выталкивая его в новое, бесплотное измерение. Заставляя по-новому взглянуть на собственные возможности, которые сталкиваются с неизвестными прежде вызовами времени. Кризис – это всегда обострившиеся противоречия бытия, неведомая на первый взгляд, но укорененная в самой человеческой психофизиологии, экзистенциальная коллизия. Жизнь перед лицом смерти всегда проясняет суть трагедии. Это не время творческого стеба – здесь все на пределе.
Слушаю, читаю, смотрю художественные высказывания дорогих мне людей российской культуры и понимаю, что они приняли этот невесть откуда взявшийся вызов последних месяцев с умудренным стоицизмом, доказав свою состоятельность в самом главном – непрекращающемся диалоге с эпохой. В неистребимой творческой рефлексии, которая обостряется в периоды кризисов. Искусство онлайн – это вовсе не простой перенос в виртуальное пространство привычных для физического пространства художественных форм и решений. Не простое использование возможностей Сети для распространения уже поставленных спектаклей, записанных концертов
