— Значит, все кончено? — вырвалось у Уны. — Постойте, скажите — Мутабор подобрал ключ? Ему удалось проникнуть в Сад или калитка заперта?
По лицу Коракса разлилось изумление.
— Ах вот оно что! Ты была в Саду? Тебе даже известно о калитке и ключе? Так значит, ты и есть будущая Садовница… Видишь, я знаю про Сад не меньше твоего, я добывал Мутабору все нужные сведения. Нет, у Мутабора не было ключа, он все проделал на расстоянии.
Что я натворила, испугалась Уна. Проболталась! И кому! Я даже не могу проверить, спрятал ли он детей, мне не сосредоточиться от ужаса…
Дверь распахнулась. На пороге спальни стоял Инго Третий — рыжие волосы растрепаны, лицо встревоженное.
Коракс скользнул в самый дальний угол, где сразу же сгустились тени, вжался в стену и вдруг слился с темным гобеленом, изображавшим лесную чащу. И не отличишь.
— Уна, что происходит? — спросил Инго и обнял жену за плечи. — Ты цела? Филин и Амальгамссен исчезли! Я разговаривал с ними, и вдруг — вспышка и их нет! Я кинулся искать детей и Таль, их тоже нет — там, где мамин будуар, какой-то чулан с метлами! А во дворце все ходят — будто спят с открытыми глазами, я бежал сюда, а они смотрели сквозь меня!
Уна не успела и слова сказать, как король Радингленский обернулся к гобелену и спросил:
— А вы кто и как сюда попали?
Коракс выступил из тени и пораженно воскликнул:
— Вы меня видите? Но ведь вы не маг!
Уна сжала ладонями виски.
Она всей кожей ощутила, как где-то в дальних покоях дворца возникла иллюзия: вместо резной позолоченной двери в будуар Таль, теперь была дощатая дверца в чулан, мимо такой пройдешь и не заметишь.
Значит, Коракс ее не обманул. Дети и Таль в безопасности.
Значит, ему можно верить. И он ее отец.
Пусть он появился только сейчас, когда она давно уже выросла, но он все-таки появился. И он защищает свою семью…
На миг Уна зажмурилась, сглотнула и четко произнесла:
— Инго, это мой отец, я тебе про него рассказывала. Маму и Лиллибет с Инго спрятал он. Подожди, не перебивай. Он, оказывается, никакой не черный маг, но пытается помешать целой их компании, и про Сад, и про нас он знает. Им нужен Радинглен и Сад, они уже убили Садовника, но в Сад… они ведь не проникли в Сад, папа?
Слово слетело с ее губ легко и естественно.
Темное, изможденное лицо Коракса просветлело. Стало видно, как красив он был раньше.
— Сад заперт, — кивнул Коракс. — Ваше величество, Филин исчез у вас на глазах?
— Да! И с ним еще один из лучших в королевстве волшебников! И эта вспышка… — Инго потер лоб, — знаете, она была не как свет, а как черное пламя, я на миг ослеп.
— Морок, — коротко сказал Коракс. — Мутабор уже вошел в город и вот-вот будет во дворце. Чудо, что чары вас не берут.
Король даже не успел потребовать подробных объяснений.
Во дворце воцарилась непонятная ватная тишина. Замерли далекие шаги и голоса.
— Все, мы ничего уже не успеем.
Коракс резко повернулся к окну. Инго и Уна тоже.
Красноватые снежинки остановились, не долетев до земли. Над морем вдали замерли неподвижные чайки. Застыли, как приклеенные к небу, флаги и флюгера на крышах, шпилях и башенках. А над ними, над городом, распластав огромные перепончатые крылья, завис в небе дракон Конрад.
Уна перевела глаза на часы. Тиканье смолкло, стрелки замерли, и застыл, уйдя до отказа влево, медный тяжелый маятник.
— Времени больше нет. — Голос Коракса прозвучал как погребальный колокол. — Мутабор остановил его. Бегите! — Он пошатнулся, схватился за грудь и побелел, как молоко.
— Этому не бывать, — четко сказал король Радингленский.
Уне хватило одного взгляда на мужа, чтобы принять решение.
Захватчики ничего не получат. То есть они могут даже получить ее, Уну, но Сада им не видать.
Оказывается, последнюю фразу она сказала вслух.
Инго с силой тряхнул Коракса за плечо.
— Возьмите себя в руки, — твердо произнес он. — Вы обещали помочь, так держите слово.
— Папа, — добавила Уна, — пожалуйста.
Коракс с трудом перевел дыхание, потер грудь, точно у него болело сердце.
— Попробую, — тихо сказал он.
И тут в комнате стало темно, словно мгновенно наступила ночь — нет, словно на Радинглен набросили непроглядно-черную плотную ткань.
— Они уже совсем близко, — прошептал из тьмы Коракс.
Что-то хрустнуло, будто сломалась сухая веточка, и комната осветилась слабеньким, жиденьким мерцанием, вроде болотных гнилушек. Но даже в этом неверном свете Уна увидела, как изменилось лицо Коракса: глаза мага пылали, губы нервно дергались.
— Мы поступим так. — Голос у Коракса слегка дрожал. — Я отвлеку Мутабора и остальных и дам вам возможность уйти в Сад. Но вы должны оставить детям и Таль послание, чтобы они знали, где вы.
Все трое выбрались в галерею, которая при тусклом свете болотных огоньков казалась бесконечной и темной, как ночной лес.
— Записку не пишите, некогда, да и найдут, прочтут, — на бегу говорил Коракс. — Придумайте что-нибудь другое!
Инго с Уной переглянулись.
Их портрет! Ну конечно же, тот самый портрет, написанный Гарамондом, после свадьбы! Придумала его Уна, потому что как раз накануне бракосочетания они с Инго сидели в дворцовом парке, подальше от чужих ушей, и долго беседовали о Садовнике и его просьбе. И договорились: будем править Радингленом, пока не подрастут дети, а потом все объясним наследникам, уступим им трон и отправимся сменить Садовника с женой в вечно цветущей долине. А на память детям останется портрет. Инго не хотелось покидать Радинглен, но ведь дети вырастут еще не скоро, времени в запасе много… Тем не менее, картина была заказана и Гарамонд сделал свое дело на совесть.
Кто же мог знать, что Инго с Уной придется бежать в Сад внезапно — сыну всего пять, дочка — грудной младенец…
Услышав про картину, Коракс сказал одно лишь слово:
— Ведите!
На бегу он щелкал пальцами, и везде, где они пробегали, по стенам загорались бледные огоньки. В их зябком мигании, таком непохожем на теплое сияние свечей, на радужную игру хрусталя и разноцветного стекла в светильниках, дворец сразу показался заброшенным и мертвым. Но не безлюдным.
Уна почувствовала, что жизнь во дворце замерла. Застыли все стрелки часов, неподвижны придворные, слуги, даже одинокая недобитая моль в королевской гардеробной и та зависла в воздухе. Где-то на кухне поднялась пенка на крепчайшем кофе, что готовил повар для Таль — поднялась и не убегает. Наверно, замер и весь Радинглен.
— Я же говорил, — прошептал Инго. — Тогда они еле двигались, а теперь…
Вот слуга в ливрее старательно обмахивал метелочкой пыль с резной панели, да так и замер. Вот, оглянувшись на что-то, окаменела камеристка, а под ногами у нее осколки фарфорового кувшина с водой — но вместо лужи на полу лед. И Уна вдруг ощутила, какая ледяная стужа царит во дворце. Увидела заиндевелые окна. Ее зазнобило, за воротник проникло холодное дуновение. Как бы дети не простыли… Уна отогнала эту мысль прочь. Но ей на смену пришла другая, настойчивая: «А кто покормит Лилли?»
Уна сжала зубы. Таль придумает, Таль что-нибудь придумает, она всегда находит выход из положения, надо только, чтобы все ожили! А чтобы все ожили, надо, чтобы в Радинглене не было Паулины с ее соратниками!
И она сама, и Инго могут шевелиться. Они сильнее злых чар, Коракс ведь так и сказал. Они справятся.
Но когда из полутьмы возникла позолоченная рама королевского портрета, Уна на миг растерялась.
— Я совсем не умею колдовать, — призналась она и закусила губы. Дорого обошлась ей давнишняя обида на Таль и Филина и собственная глупая гордость! После того, как Таль устроила ей тогда, в детстве, выволочку из-за ключа, Филин даже не вмешался, не вступился за нее, не стал ничего объяснять — а столько раз распространялся при ней о пользе всяческого учения и вреде невежества! Таль ведь не могла умолчать о ключе! Уна не могла ему этого простить. А теперь получается — не зря Инго уговаривал ее воспротивиться воле Таль, открыться Филину, начать учиться!
— Чудесный портрет, — Коракс обвел полотно оценивающим взглядом. Провел тонкими смуглыми пальцами по резным листьям плюща, оплетавшим раму, взялся за нее распростертыми руками, точно закрывал портрет своим телом. На лбу у него выступили крупные капли пота. — И во-от так, — пробормотал он себе под нос и отмахнул со лба клок темных волос. — Уна, Инго, отныне портрет сможет отвечать на вопросы детей и Таль, но только если те зададут их не по принуждению. Он передаст им, где вы. Но лишь им, и никому больше, так что не беспокойтесь, врагам ничего не выведать.
Уна не сдержала восхищенного возгласа. Вот что может тот, кто учился магии!
— Это еще не все, — Коракс криво улыбнулся, — я наложил и другие чары. Портрет стал порталом, проходом, но лишь в одну сторону. Со временем вы сможете вернуться из Сада в Радинглен… если эта история закончится благополучно. Если нет — простите, но нельзя оставить Мутабору ни малейшей лазейки.
