Она не увидела десятков жителей, упавших на улицах замертво и расколовшихся на мелкие ледяные кусочки — потом их сметут, оплачут и похоронят те, кто уцелел. Не увидела, как превращаются в снежную труху и ледяную крошку и осыпаются на город замерзшие в воздухе сильфы, которых паника выгнала из-под хрустальных крыш. Не увидела необратимо окаменевших гномов — они, с боевыми топорами в руках, устремились было на помощь из своих подземелий, как только они почуяли неладное. Не увидела опустевшие дома самых сильных радингленских волшебников, способных противостоять Мутабору, — дома, во тьме которых удовлетворенно, сыто светились мертвенным тусклым светом зеркала, поглотившие магов, разнообразные зеркала, пудреницы, трюмо, от пола до потолка, — щедрые дары умелицы фриккен Амалии из Амберхавена.
А когда погасли и эти огни, в Радинглене наступила непроглядная тьма. И то, что не увидела Уна, различал теперь только дракон Конрад, который так и завис в воздухе, — скованный чарами, он не мог шевельнуть даже кончиком когтя. Но и его зоркие глаза с трудом видели сквозь эту густую и вязкую тьму, накрывшую город ровно на три дня и на три ночи.
* * *
— Вот так предал нас Коракс, — поджав губы, произнесла Паулина. — Если бы не он, девчонке… Уне ни за что не удалось бы увести нас из города. А тут еще присутствие мужа, которого почему-то не брали чары, придало ей сил! Ума не приложу, почему! — гарпия злобно сверкнула глазами. — Мы и сами не поняли, как очутились вдали от Радинглена, от трона, который хотел занять Мутабор. Там, высоко в горах, мы попытались уничтожить Уну и Инго, но встретили отпор, какого и ожидать не могли от этой неумехи. Тогда мы еще не поняли, что Коракс сражается на ее стороне, ведь предатель действовал исподволь! Нам казалось, что он стоит за нас, но все удары, которые мы ей наносили, возвращались к нам, усиленные стократ, и вскоре мы обессилели — все, даже Мутабор. А потом и вовсе случилось нечто необъяснимое… Кто-то развоплотил нас четверых и мгновенно запечатал наши души в шар из темного стекла. Сначала мы подумали на девчонку, но она и так держалась из последних сил. Потом на Мутабора — с него сталось бы избавиться от нас, чтобы единолично властвовать над Радингленом…
— Но кто запечатал вас в шар на самом деле? — дрожащим голосом спросила Лиза.
— Я же тебе сказала, Коракс! Вместе с самим собой! — прошипела Паулина. — Он рассчитывал облегчить участь доченьки, но не тут-то было!
Мутабор воспользовался случаем и пустил шар в ход как оружие. Кристалл сосредоточил в себе и магию четверых пленников, и всю злобу самого колдуна, и испустил такой слепяще-черный свет, что Уна от его лучей без чувств упала наземь. Инго устоял на ногах лишь чудом — а вернее всего потому, что знал: он должен защитить Уну. Стоило ему подхватить ее, как в тот же миг обоих поглотила расселина в скале, которая открылась и тотчас сомкнулась. Никто не узнал, куда же они исчезли. Их сочли погибшими все — и радингленцы, и сам Мутабор.
Страшная магия черного кристалла сразила и его обессиленного хозяина — колдовское оружие прожгло Мутабора такой болью, что он вынужден был проворнее гадюки скрыться под землю. Обратившись в бегство, взбешенный колдун спрятался в Черном замке, стоявшем под самым Радингленом. Он долго еще долго восстанавливал силы и таился в подземной тьме, в самом сердце своего замка, и не рисковал показаться на дневной свет… А шар он припрятал во дворце, приберег на будущее, рассчитывая, что оружие ему еще пригодится. Освобождать бывших помощников из заточения доппельгангер не намеревался. Им суждено было томиться в заключении и неизвестности долгих двенадцать лет, прежде чем они выбрались на свободу. Тогда-то Коракс открыто встал на защиту Инго с Лизой. Ему уже нечего было терять…
… А пока, несмотря ни на что, Мутабор торжествовал победу. Да, показаться на поверхность он сможет еще не скоро, но Радинглен взят и в королевстве нашлись те, кто польстился на посулы колдуна. Например, глупый министр двора Гранфаллон, которого заботило лишь одно — получить сладкий кусочек от власть имущих. Дело было за немногим — распорядиться судьбой наследников престола.
* * *
Примерно полтора месяца спустя, холодным зимним утром, по ступеням Иорданской лестницы в Эрмитаже спустилась немолодая семейная пара, показавшаяся бдительным смотрительницам несколько подозрительной.
Посетителей с маленькими детьми сегодня с утра, кажется, не было, тем более — с младенцами. И смотрительницы уж точно не пропустили бы посетителей с чемоданчиком, ведь это вопиющее нарушение правил! Между тем у дамы на руках был именно младенец, аккуратно завернутый в ватное одеяльце с кружевным пододеяльником, а у ее спутника — невысокого седоватого человека в очках — чемоданчик. Мало того, еще и ботинки заляпаны конским навозом — непонятно, где взял. Дама, впрочем, тоже выглядела странно: в длинном, до полу, старомодном платье и с антикварными шпильками в сложной рыжей прическе. Лица у посетителей отчего-то были испуганные и растерянные — словно они и не из Эрмитажа возвращались, а только что избежали смертельной опасности.
Однако стоило удивительной паре поравняться со строгими смотрительницами в форменных тужурках, как седой, опережая любые вопросы, произнес:
— Дети дошкольного возраста бесплатно.
Смотрительницы все как одна проводили умиленными взорами сверток с младенцем и через минуту напрочь забыли об этой непонятной истории.
А Филин и королева Таль с крошечной принцессой Лиллибет на руках вышли на Дворцовую набережную.
— Так, глаза я им отвел… Сейчас наколдую нам пальто, — поспешно сказал волшебник. Из Радинглена они бежали в чем были. В чемоданчике, поверх кое-каких драгоценностей, которые королева успела прихватить с собой, спасаясь бегством вместе с придворным магом и наследной принцессой, лежали пеленки, батистовые, с монограммой. И все. А в Ленинграде был мороз.
— Куда теперь? — тихо спросила Таль, поднимая меховой воротник теплого пальто, возникшего у нее на плечах, и тяжело оперлась на руку Филина. Тот сощурился от ослепительного солнечного света, сверкавшего на поверхности замерзшей Невы. Помолчал, потом твердо сказал:
— Ко мне в башню, места там хватит всем.
Говорить о том ужасе, который остался за спиной, они оба не могли. Да и как говорить о бесследно пропавших Уне и Инго, которые наверняка погибли… О том, как радингленцы хоронили жертв мутаборского нашествия, не понимая, кто убийцы, как тщетно искали пропавших волшебников, как вдруг обнаружили, что королевство стало в десять раз меньше, что исчезли горы на горизонте и жизнь непоправимо изменилась. Впрочем, часть перемен народ не заметил, а вот Таль и Филин — еще как.
Филина, как и остальных городских волшебников, в день захвата Радинглена выбросило за пределы королевства. Ему неимоверно повезло, он оказался совсем недалеко — в Ленинграде, очнулся в больнице, из которой в тот же день и сбежал, спеша на помощь Таль. Бродячий мостик, по счастью, откликнулся и пропустил волшебника обратно. В Радинглене он убедился, что все прочие маги, которые могли бы защитить город, бесследно сгинули. А само королевство стало гораздо меньше, чем было — город да ближайшие окрестности. И кораблям по морю никуда не уйти, и все пути в соседние миры отрезаны.
Поначалу в Радинглене был траур, горожане искренне оплакивали молодых короля и королеву, хотя так и не поняли толком, что случилось и кто же напал на город. Таль начала править регентшей при Инго-младшем, и народ принял это, не прекословя — перед ней в королевстве трепетали. Весь город и особенно дворец теперь тщательно охранялись, в некогда мирном Радинглене впервые появилась настоящая стража — не для церемониальных шествий, а для несения караула. Филин, не доверяя никому, кроме королевского дракона Конрада, поочередно с ним облетал все дворцовые башни.
И все-таки эти меры не помогли. Через полтора месяца после гибели Уны и Инго, в которой теперь уже никто не сомневался, наследного принца похитили. Похитили средь бела дня, из дворца, и никакие допросы не помогали: ни один из дворцовых обитателей, начиная с вездесущего Гранфаллона и кончая последней судомойкой, не мог вспомнить, видел ли Инго после того, как закончился утренний урок в Филинской башне и мальчик должен был спуститься в покои Таль. Инго точно растворился в воздухе, и все поиски были напрасны. Конрад гулко бил себя в грудь и во всеуслышание неутешно горевал, что не уследил и что надо, надо было сопровождать ребенка на каждом шагу. Филин угрюмо молчал. На Таль было страшно смотреть.
Буквально через день по городу поползли темные слушки о том, что королевскую чету, а теперь и наследного принца извела самолично королева Таль, чтобы заполучить престол. Шушукались, что помогал ей в этом не кто иной, как придворный маг Филин. Передавали, что Таль на самом деле могучая злая колдунья, да и Филин лишь прикидывался добрым волшебником. Кто распускал эти слухи, неизвестно, но поверили почему-то поголовно все, кроме немногих оставшихся волшебников. А если те и пытались возразить сплетникам, их тотчас обвиняли в причастности к заговору и грозили наказанием, и тогда маги с перепугу начинали поддакивать этим пересудам. Мелисса, Циннамон и, конечно же, летописец Гарамонд видели: горожане сами не понимают, что несут, что глаза у них стеклянные, и что в город вновь проникли злые чары. Но они были бессильны. Слухи поднимались и растекались, как мутная пена, убежавшая из кастрюли с похлебкой.
