его начальник якобы макнул Хранителя мордой в грязь, то и он сможет. Сразу перехотелось говорить ему какие-либо гадости. Таких жизнь, особенно в Женеве, наказывает очень быстро и крайне жестоко, так что можно лишь посочувствовать.
– Уходим, – сказал я Бисквиту. – Я увидел достаточно.
Мы с Зеленым синхронно обогнули застывшего столбиком младшего инспектора и двинулись к выходу. Нужно отдать должное, хватать меня руками этот малахольный не стал, но все же решил использовать свою власть:
– Вас никто не отпускал. Арестовать их!
Мне показалось, что такому дикому заявлению удивились все присутствующие, включая коронеров. Но приказ есть приказ, и парочка плечистых жандармов перекрыли выход из квартиры. Я по-доброму и сочувствующе посмотрел на парней, демонстративно отодвинув полу пиджака. Впрочем, это было лишним – они явно узнали меня, а попытка преградить путь была чисто рефлекторной.
Жандармы разошлись в стороны, и мы с Бисквитом под вопли младшего инспектора двинулись к лифту. Уже в кабине Зеленый спросил:
– Ты что-то почувствовал?
– Да, звони Иванычу, есть о чем поговорить. Потерпишь ты до его приезда? – уточнил я и, увидев утвердительный кивок друга, занялся анализом того, что сумел ощутить в квартире журналистки.
Похоже, грызня с начальством центрального управления оказалась пусть и яростной, но скоротечной, потому что Иваныч явился довольно оперативно. Местом встречи был выбран парк неподалеку, куда явно в нарушение правил, прямо рядом с фонтаном и приземлился магокар инспектора.
Беня предпочел остаться в машине, явно предчувствуя бурю, и она таки разразилась. Бисквит был прав – Секатор действительно не в себе. Он с ходу накинулся на инстинктивно попятившегося артефактора. Со стороны это выглядело как кидающаяся на слона моська. Вот только «моська» оказалась злобной и опасной как тираннозавр, а «слон» выглядел совсем уж смущенным и испуганным. Секатор был так взбешен, что его речевая трубка работала наперекосяк. Смысл половины сказанного я лишь угадывал из-за врывающихся в речь инспектора квакающих и стрекочущих звуков, а часть слов вообще была на гоблинском.
Инспектор обвинил подчиненного в тупизне и в том, что он лезет не в свое дело. Затем попробовал накинуться на меня, но наткнувшись на спокойный и даже сочувствующий взгляд, вдруг весь затрясся. Затем застыл столбиком, как это обычно бывает у гоблинов при глубоких раздумьях, и наконец-то шумно, со стрекотом выдохнул.
Похоже, разболтавшейся психике гоблина была нужна жесткая опора, за которую можно было бы зацепиться, пусть и с болезненным дискомфортом. Обычно именно он был таким ободряюще-надежным якорем для всех своих ближников, включая меня. Теперь же пришлось отдуваться уже мне.
– Выговорились? – по-русски уточнил я, на что, после небольшой паузы, Иваныч ответил пусть и слегка вибрирующим голосом, но вполне уверенно:
– Да, но все равно не понимаю, чем ты тут можешь помочь, хуман.
Эва как его раззадорило! Похоже, ксенофобия все это время жила в нем, правда, где-то очень глубоко. Ничего, сейчас расставим все по местам, и она опять уйдет под толстый слой душевного ила.
– Думаю, как раз хуман и поможет, – ответил я, радуясь, что было время проанализировать ситуацию, в основном благодаря тому, что Бисквит не лез с расспросами.
Воспалившаяся ксенофобия гоблина объяснялась тем, что среди пришлых не бывает маньяков-социопатов. Да, многие из них способны слететь с нарезки, впав в боевое безумие, и покрошить кучу народу. Некоторые, как убитый нами малефик, шли к цели по трупам, но такие всегда имели четкий план и никогда не убивали больше, чем нужно для выполнения задуманного. А вот среди хуманов хватало тех, кто лишает разумных жизни исключительно ради удовлетворения живущих в их душе демонов. Именно поэтому и взбесился Иваныч, но дело в том, что он в кои веки ошибся.
– Это не работа маньяка и даже не убийство по мотивам межрасовой ненависти.
– Ты хочешь сказать, что это сделал не хуман? – опять начал заводиться Иваныч, но снова остыл, наткнувшись на мой холодный и уверенный взгляд.
– Это мог быть человек, а мог быть и пришлый.
– Поясни, – опасно блеснув глазами, жестко потребовал гоблин.
– Попробую. Сами понимаете, всем мои выводы могут показаться домыслами или галлюцинациями, – на всякий случай завел я старую пластинку. В большинстве случаев выслушивая мои основанные на Даре заключения, и люди, и пришлые испытывают вполне естественные сомнения. Условно разделяя их недоверие, я снижал его остроту подобными вступлениями. – И все же рискну предположить, что тут действовал профессионал.
Сделав паузу, я посмотрел на гоблина, но тот продолжал внимательно слушать, что уже хорошо. Похоже, ему действительно нужно было хоть что-то, за что можно зацепиться и не слететь с катушек окончательно.
– Мне уже приходилось оценивать дело рук социопатов, к тому же инсталляторов. Несмотря на свою извращенную натуру, они все же творческие личности, и в их ужасных произведениях рядом с энергией разрушения, которая высвобождается в момент гибели любого живого существа, присутствуют крохи энергии творения. Да, она совершенно искажена и несет в себе заряд хаоса, но мой Дар позволяет извлечь оттуда хоть какую-то информацию. А в той жути, что я увидел там, – ткнул я пальцем в сторону видневшегося неподалеку дома, – нет ни капли энергии творения. Только энергия разрушения, причем в необъяснимо слабой концентрации. И это тоже дает мне повод считать, что работал профессионал. Причем не обязательно принадлежащий к человеческой расе.
Иваныч явно напрягся, и я поспешил пояснить:
– Будь это даже убийство на почве межрасовой ненависти, следов энергии разрушения, которую излучал сам убийца, было бы немного больше. А еще у меня есть основания предполагать, что жертва к моменту расчленения была уже мертва.
Вот тут гоблин не выдержал и вспылил, выдав серию квакающих звуков. Затем он снова взял себя в руки и продолжил на общем:
– Ты ошибаешься, и это обесценивает все сказанное. Эксперты уверенно определили, что маньяк резал живое тело.
– Ничего подобного, – возразил я, относительно спокойно выдержав яростный взгляд Секатора. – Тут важны совсем не биологические процессы. В момент смерти живого существа, особенно разумного, как высшего творения, происходит выброс энергии разрушения, но этот выброс увеличивается во много раз, если жертва испытывает страдания. Возможно, убийца просто вырубил ее.
– А может, эта твоя мифическая энергия успела развеяться? – продолжил докапываться гоблин, но было видно, что это уже не отрицание, а просто проработка версии.
– Вряд ли. Судя по всему, убийство произошло этой ночью, а для полного рассеивания необходимы как минимум пара дней.
Иваныч опять застыл соляным столбом, погрузившись в раздумья. Затем оживился и, как мне показалось, с надеждой уточнил:
– Ты хочешь сказать, что Перл ушла без мучений?
– Это могут быть мои домыслы, но смею
