Как только мы остаемся одни, взгляд Рафа устремляется на меня. Я увожу свой от него в целях безопасности и осматриваю пространство.
Пещера завораживающе красива. Это небольшое овальное помещение с минимальным количеством людей. Здесь всего шесть столов, все пустые, кроме нашего, и все высечены из камня. Барная стойка тоже, не более чем скалистый выступ, выступающий из дальней стены, с достаточным пространством для демонстрации бутылок Клуба Контрабандистов специального выпуска в витрине с подсветкой.
Мой взгляд устремляется к потолку. Кажется, что с него капает. Каждый образовавшийся в виде сосульки камень обвит мелкими светодиодными огоньками, окутывая пещеру романтическим свечением.
— Сталагмиты, — говорит Раф, наблюдая за мной. — Образуются в результате осаждения минералов из воды, стекающей по потолку пещеры.
— Сталактиты.
— Что прости?
— Сталагмиты образовываются с пола пещеры, а сталактиты свисают с потолка, — вытирая вспотевшие ладони о свои треники, я добавляю: — Ты купил мне Петрологию для чайников.
Его смех прекрасен и проникает в мою грудь, как ключ, открывая воспоминания о других случаях, когда я заставляла его так смеяться. Я сжимаю челюсть и отгоняю их.
— Конечно, — он небрежно машет рукой вокруг себя. — Ну, тебе здесь нравится?
— А другим твоим подружкам здесь нравилось?
Раздражение пробегает по его лицу, как тень.
— Ты первая девушка, которую я привел сюда, — его внимание переключается на мои губы, и он облизывает свои. — И ты будешь последней.
Я пытаюсь контролировать дыхание, сопротивляться его очарованию. Это безумие, как легко я раскусила его, когда мы впервые встретились, но теперь это затуманивает мое видение и угрожает сбить меня с пути.
Я провожу пальцем по вышитой кайме салфетки, игнорируя его пристальный взгляд.
— Итак, ты снова играешь в идеального джентльмена.
— А ты бы предпочла, чтобы я не был джентльменом, Пенни?
Я поднимаю взгляд на него, как раз в тот момент, когда у нашего столика появляется официант.
— Могу я предложить вино к вашему блюду? — спрашивает она.
Глаза Рафа не отрываются от моих.
— Отвали, Джулия.
Не знаю, у кого вырывается вздох, у меня, Джулии или у нас обеих, но когда она поспешно уходит, мои щеки горят от смущения.
— Это было чертовски грубо.
Раф — это словарное определение невозмутимости. Он делает вид, что не услышал меня, затем расстегивает запонки и наклоняется к свету мерцающей свечи между нами.
— Хочешь узнать секрет, Куинни?
— Нет.
Да.
Он резко протягивает руку, затем раздается неприятный скрежещущий звук, когда он тащит мой стул по известняковому полу, так что я оказываюсь рядом с ним.
Наши бедра соприкасается, мои мягкие спортивные штаны рядом с его строгими брюками. Невзрачность по сравнению с его учтивостью. Мой следующий вдох прерывается. Чёрт, как же я хочу ненавидеть этого мужчину.
Его знакомый запах ослабляет меня, когда он перекидывает руку через спинку моего стула и касается губами моего виска.
— Ты была права с самого начала.
— В чем? — выдыхаю я.
— В том, что я притворяюсь джентльменом, — костяшки его пальцев скользят по моему затылку, вызывая мурашки. — Но только с другими женщинами, никогда с тобой. С тобой никогда не было никакого притворства, Пенни. Когда ты говоришь, я слушаю, потому что мне нравится то, что ты говоришь. Когда я трахаю тебя сзади, это потому, что знаю, что у меня также есть привилегия трахать тебя лицом к лицу. И когда ты покидаешь мою постель, мне невыносима мысль о том, что это навсегда.
Я не могу ничего сделать, кроме как смотреть вниз на наши соприкасающиеся ноги. Боюсь, что если пошевелюсь, то жжение за глазами перерастет в нечто большее. Я на распутье прямо сейчас. Половина меня хочет накричать на него, другая половина призывает меня наклонить голову и поцеловать его, хотя бы для того, чтобы попробовать признание, которое только что слетело с его губ.
Я не делаю ни того, ни другого. Не могу пошевелиться, а только пялюсь на наши ноги, пока вместо Джулии не подходит другой официант и снова робко не спрашивает нас о вине.
Поездка домой проходит на мягкой коже Наппа и сопровождается знакомым урчанием двигателя. До того момента, как я закончила третий десерт, лобовое стекло у Рафа уже было починено, и, честно говоря, я немного жалею об этом. Ведь не сомкнула бы глаза от усталости, находясь в чужом седане, даже если бы Раф за рулём.
Я сыта едой, вином и удовольствием, и мои веки тяжелеют с каждым проносящимся мимо уличным фонарем. Я не настолько ушла в себя, чтобы не заметить, как Раф бросает на меня взгляд, затем выключает радио и включает обогрев моего сиденья.
Он очевиден. Знаю, он думает, что если будет достаточно тепло и если будет достаточно тихо, то я засну, как в старые добрые времена.
Ночь была наполнена надеждой. Несмотря на все мои усилия, сегодня я много смеялась. Чувствовала что-то в груди и между бедер, чего мне хотелось бы не чувствовать. Боже, было бы так легко заснуть здесь и проснуться утром от того, что Раф гладит меня по лбу, но во мне слишком много гордости и печали, а ему еще так много нужно доказать.
Прищурившись через лобовое стекло, я оцениваю, где мы находимся. Меньше чем через минуту или около того мы подъедем к моему дому. Но затем мы проезжаем поворот на Главную улицу, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Рафа.
— Ты едешь не туда, — когда меня встречает тишина, у меня скручивает живот. — Эй, куда мы едем?
Костяшки пальцев Рафа сжимают руль, что противоречит его безразличному тону.
— Домой.
— Мой дом в той стороне.
Он ускоряется, игнорируя меня.
— Раф, — говорю я как можно спокойнее, — разворачивайся.
— Яхта готова.
— Разворачивай машину!
Выругавшись по-итальянски, он резко выруливает на обочину. Двигатель глохнет, погружая нас в напряженную тишину.
Он откидывает голову на подголовник, проводит рукой по горлу.
— Я пресмыкался, — тихо говорит он. — Теперь. Поехали. Домой.
Я смотрю на его четкий профиль, наблюдая, как подергивается мускул на его челюсти.
— Ты пресмыкался три часа и двадцать минут.
Он поворачивает голову и смотрит на меня мягким взглядом.
— Ты все еще ненавидишь меня, Куинни?
Несмотря на то, что у меня перехватывает дыхание от правды, я киваю.
Он на мгновение задумывается, затем небрежно пожимает плечами и тянется к замку зажигания.
— Тогда ненавидь меня на яхте.
— Я буду ненавидеть тебя из моей квартиры.
— Или ты можешь поспать в машине...
— Раф.
Что-то в моем тоне останавливает его. Он долго смотрит в лобовое стекло, а потом коротко кивает и молча везет меня домой.
К тому моменту, как он паркуется своим фирменным мудацким способом возле моей квартиры, его раздражение смягчается. Он ерзает на своем месте, изучая меня, его глаза блестят.
— Пригласи меня хотя бы на чашечку кофе.
Я смеюсь.
— Ни за что.
Он улыбается, протягивая руку, чтобы поиграть с прядью моих волос.
— В любом случае, у тебя, наверное, есть только та быстрорастворимая дрянь.
Я собираюсь сказать ему, что у меня даже нет «той быстрорастворимой дряни», в моей квартире вообще нет никаких напитков, кроме воды из-под крана и бутылки апельсиновой газировки, но затем его внимание переключается на мой рот. В машине становится жарко, и тема кофе внезапно становится неактуальной.
Его хватка на моих волосах усиливается.
— Я получу поцелуй на ночь, и это не подлежит обсуждению.
Я вздыхаю, сопротивляясь желанию уткнуться лицом в его ладонь. Было бы так легко поцеловать его. Позволить его рукам бродить, где они хотят, а потом позволить им затащить меня на заднее сиденье, когда сексуальное напряжение выплеснется наружу.
— Это тебе дорого обойдется.
