— Ты шо, не хочешь власть сдавать?
— Бог с ней, с властью, — замахал руками старик, — на кой ляд она мне сдалась. За народ беспокоюсь. Понаедет опять милиция, и снова за дурную голову будет зад отвечать.
— А это на что? — указал Долгов на винтовку.
— Нешто у них нет таких же? Словом, я не против. Как народ.
Ткаченко снова толкнул Федора:
— Начинай. Говори.
Федор расправил грудь, набрал воздуху.
— Ну як, товарищи, решимо з властью?
Толпа молчала. Федор, помедлив немного, продолжал:
— Летось расстреляли Николая Манакова, Кузьму, Спиридона Кондакова, перепороли пивсела, весной — Тимофея Спирина, позавчера, мого отца запороли насмерть, А завтра могуть нагрянуть и ще кого-нибудь повесят. Скильки ж можно терпеть? На службу забирають молодых, а видтиля вертаються калеченые.
— Правильно! — выкрикнул хромой Кузьма Проценко. — Чего там говорить.
Федор, получив эту мизерную поддержку, заговорил увереннее:
— Вот Кузьма ушел в армию на обеих ногах, а возвернулся хромой. И яка ему от цього польза? Ниякой. За шо вин отдав ногу? Не знае. Не знаешь ведь, Кузьма?
— Слышав, будто за царя и отечество, — весело ответил Проценко. — Царю давно по шее дали, а де отечество — не знаю, шо це за птыця.
Из задних рядов кто-то звонко крикнул:
— А намедни прилетали эти птицы у синих мундирах, разве ты их не узнал? Воны тебе и ввалили плетей, штоб ты их в другий раз бачил.
Толпа сдержанно хохотнула и снова повернула коричневые лица к Коляде. Теперь уже на многих из них вместо простого любопытства было раздумье.
После Федора говорил Тимофей Долгов. Его речь катилась глаже, слова цеплялись одно за другое. Потом выступали Григорий Новокшонов, Проценко — словом, все желавшие. Большинство говорило не за и не против. К обеду решили так: мобилизацию не объявлять, открыть свободную запись добровольцев в отряд. А что касаемо власти, то старосту не менять — он мужик безвредный — пусть сидит.
В этот день в отряд записалось двенадцать человек. Среди добровольцев были двое с винтовочными обрезами, а остальные с берданами.
Здесь же, в сборне, стали совещаться, что дальше делать, куда идти и с кем воевать.
— Надо волость разгромить, — настаивали Долгов и ветфельдшер Донцов.
Федор и Новокшонов были против.
— Там же целый взвод милиции, — говорил Федор, — И мы их не осилимо. А нам зараз надо бить наверняка, шоб к нам люды тиклы. Зачнем с Леньков. Там милиции не богатьско, и, главное, воны нас ждать не будуть. А у Варанске нас вже ждуть.
— Ты думаешь, кто-нибудь донес?
— Непременно…
На том и порешили…
К Ленькам подъехали в сумерки. Остановились при выезде из бора. Не спешиваясь, рассматривали село. Почти половина отряда побывала здесь в каталажке. Всего лишь полгода назад сидели здесь Федор Коляда, Долгов, брат Федора Василий. Так что почти у каждого был должок. Давнишние счеты Федора были и с здешним начальником милиции Закревским, который доводился ему шурином.
— Ну шо, хлопцы, — вздохнул Федор, — тронемось? Зараз главное — захватить каталажку. Поихалы.
На полном галопе проскочили полсела. В центре, около милиции, пососкакивали с седел и, гремя винтовками, вбежали в дом. В большой полупустой комнате, в которой в декабре прошлого года Федора пороли плетьми, сидели четыре милиционера и от скуки резались в карты. Заслышав конский топот, а затем быстрые шаги на крыльце и в сенях, они вскочили, думая, что прибыло какое-то начальство.
— Руки вверх! — скомандовал Федор. Он заметил, как сразу побледнел стоявший ближе других к нему высокий рябой милиционер, как у него дрогнули колени и медленно стали подниматься руки. — Обыскать их!
Пока Кардаш и Яков Донцов обшаривали карманы милиционеров, Федор выскочил в ограду. Долгов выбежал за ним.
— Ты чего? — спросил он, догоняя Коляду.
— Арестантов выпустить.
— Ключи надо взять.
— Ничего, так управимось.
От двух ударов прикладом замок слетел. Федор распахнул дверь.
— Выходи, ребята!
Шестеро арестованных несмело переступили порог.
— Попроворнее! — улыбнувшись, прикрикнул Федор. — Не бойтесь.
Один из арестованных, с блестевшей, как обливной горшок, лысиной, в длинной холщовой рубахе, остановился на пороге.
— Вы кто такие? — спросил он.
— Выходь, батя, не бойсь, — ответил Федор, — мы партизаны.
— Партизаны? — переспросил он, не сходя с порога. — Баловство это все…
Федор, прищурившись, в упор посмотрел на лысого.
— Тоби, дид, мабудь, мало вложили тут, коль ты такий дюже рассудительный. — И заорал: — Выходь к чертовой матери отседа, а то зараз по шее надаю!
Дед переступил порог, бормотнул:
— Ну вот, и эти уже норовят по шее…
Федор снова забежал в дом. Милиционеры стояли вдоль стены с поднятыми вверх руками. Ветфельдшер Яков Донцов торопливо выбрасывал из шкафа бумаги и с упоением повторял под нос себе одно и то же:
— Сжечь… к чертовой бабушке, сжечь…
— Где Закревский? — спросил Коляда у милиционера.
Рябой пожал плечами:
— Должно, дома.
— А Терехин?
— Уехал он в Глубокое.
У Федора передернуло лицо.
— Успел, гад. Тимохвей! Поихалы к Закревскому.
Они вскочили на коней и поскакали по узкому проулку к дому начальника милиции.
— А ты знаешь, где он живет?
— Еще бы, — ответил Коляда, не оглядываясь, — чай, на свадьбе у ёго гуляв.
На крыльце дома их встретила встревоженная Анна, двоюродная сестра Федора, жена Закревского.
— До сам? — не слезая с коня, спросил Федор.
— Уехал, только что, — поспешно ответила она, — увидал вас, как вы еще из бору спускались, и уехал.
— Чует кошка, чье мясо зъила, — буркнул Федор, сдерживая горячившегося коня. — А мабудь, вин дома?
— Нету, Федор, уехал. Вон на лошадь пал и прямо без седла ускакал.
— Счастье его… Стой ты! — крикнул он на коня. — Но ежели поймаем — повесим. Так и передай ему. Поняла?
— Поняла, Федя.
— Поихалы, Тимохвей. 3 теми треба кончать.
Около милиции уже толпились люди. Подъезжая, Тимофей щепнул Федору:
— Надо митинг провести.
Друзья верхом пробрались сквозь толпу любопытных. Слыхали, как кто-то сзади сказал:
— Это заправилы.
Митинг открыли, не слезая с седел.
— Гражданы! — начал Федор. — Мы зараз освободили ваших заключенных, арестовали милицию. Думали забрать Закревского, да втик, собака. Но мы его зловим. — Федор сдвинул на затылок картуз. Секунду подумал, о чем же дальше говорить. — Так вот, гражданы, вашу власть мы ликвидируем, распущаем. Зараз вам треба выбрать новую власть, Совецку. Давайте.
Толпа молчала. Из задних рядов начали по одному поспешно уходить…
— Та шо вы, гражданы, не хотите Советскую власть ставить?
Выдвинувшийся вперед дед прищурился:
— А вы, ребяты, так дюже не надоть. Не мудрено голову снять, мудрено ее приставить. Власть убрать — это не портки скинуть. Тут следует обчеством.
— Ось и треба, дид, цю погану власть, як грязни портки скынуть.
— Скинуть-то скинешь, а вы завтра сели на коников, да и уехали. Подобьете нас на это дело да уедете, а мы посля моргай глазами.
— А шо вам моргать. Гарнизуйте свий отряд и держите власть.
— Э-э, мил человек, молод ты нас учить.
Быстро темнело. Толпа стала убывать.
Федор обернулся к своим товарищам. Шепотом спросил:
— Шо будем робыть?
Тимофей махнул рукой.
— Закрывай митинг. Тут каши не сваришь. И темно уже. Завтра посмотрим.
На ночевку отряд расположился на окраине села, около бора. Прикинули так: чуть что — ближе бежать до леса. Федор с Тимофеем и ветеринаром остановился у своего дяди. Хозяин добыл жбан самогону, большими кусками нарезал желтоватого сала, огурцов. Жена изжарила яишню с салом. Сели за стол. Федор был молчалив. Выпил стакан самогонки, от второго — отказался. Ел неохотно, вяло. На душе было муторно.
— Ничего, Федя, — обнял его за плечи Долгов. — Еще два-три таких налета, и люди пойдут к нам. Будем освобождать села и устанавливать свою власть.
Сидевший чуть в стороне хозяин, широкомордый, узловатый мужик, сказал:
— Вам, ребяты, надоть с другими отрядами завязать связь. Тогда сподручнее будет.
— А дэ такие отряды? — поднял голову Федор.
— Слух идет, будто под Волчихой отряд орудует. Мамонтов там у них. В Вылковой, говорят, Линник Кузьма организовал отряд.
— У Вылковой? Это зовсим рядом, — оживился Федор.
— Мабудь, послать к нему кого-нибудь. А большой у него отряд?
— Кто его знает, — пожал плечами хозяин. — Должно, большой. В Тюменцевой уже милицию разогнали, у себя старшину повесили. Говорят, большой отряд.
