Мимо по аллее прогуливалась дама лет сорока. Надменно подняв подбородок, она с вышколенной грацией, в экстравагантном наряде, увенчанном шляпой с огромным страусиным пером, мерила шагами гравийную дорожку. Увидев сидевшего за чтением джентльмена дама, не веря своим глазам, замедлила шаг, а потом решила подойти к скамейке.
– Синьор Мерелли? – несколько неуверенно произнесла она, приблизившись.
Мужчина поднял глаза, удивленно улыбнулся и встал, чтобы поприветствовать даму.
– Синьора Маффеи, какая встреча! – спокойно, но в то же время с искренним теплом произнес он и поцеловал графине руку.
– Вы в Лондоне? Поверить не могу! Шесть лет молчания! – воскликнула Кларина в ответ, – злые языки судачили, что вас уже нет в живых!
– Они, как всегда, сгустили краски, – усмехнулся Мерелли, а потом серьезно и с благодарностью добавил, – спасло мне жизнь ваше послание, синьора.
Кларина улыбнулась.
– Я очень рада видеть вас, друг мой.
Однако в ее голосе звучала грусть. Стоявший перед ней великий импресарио теперь был похож на угрюмого почтового клерка, из которого безрадостная рутина вымыла все краски личности.
Запоздавшая почти на год, так страстно ожидаемая итальянской землей революция прогремела увертюрой к основному действию семь лет назад в Палермо, где в январе 1848-го началось военное восстание. Вслед за Сицилией на площади Сан-Марко в Венеции вооруженная толпа горожан направилась ко Дворцу Дожей. А вскоре уже и Милан пылал огнем, содрогаясь от воинственных криков на Пьяцца-дель-Дуомо. Рассказывали, что лозунги огромной толпе предводители волнений выкрикивали, взобравшись на козлы передвижной шарманки, которая аккомпанировала им мелодиями хора рабов «Набукко». Не прошло и пары недель, а разбушевавшаяся толпа уже штурмовала здание правительства в Риме.
Италия покрылась баррикадами. Борьба с переменным успехом длилась около года, но в результате Мадзини и его союзники потерпели сокрушительное поражение. Австрийское господство было восстановлено.
Сразу после подавления беспорядков миланское отделение австрийской полиции заподозрило владыку Ла Скала в шпионаже. Получив благодаря обширным связям графини Маффеи уже упомянутое послание с предупреждением, великий импресарио в крайней поспешности собрал все, что можно было унести и сбежал буквально за десять минут до того, как стражи порядка ворвались в его поместье. Сбежал, оставив супругу и единственного законнорожденного сына, с которыми за все проведенные на чужбине годы не обменялся ни одним письмом. Что уж говорить о друзьях, любовницах и знакомых.
Перебравшись в Лондон, к которому он не испытывал даже легкой симпатии, оставшись по воле судеб без того, чему он полностью отдавался последние двадцать лет, Мерелли забросил связанные с музыкой и политикой дела. Он вел более чем скромный, ничем не приметный образ жизни.
Что касается Кларины Маффеи, то она умудрилась не скомпрометировать себя и после поражения своих тайных союзников. Графиня продолжала оставаться одной из самых влиятельных светских львиц и руководить знаменитым на весь творческий мир литературным салоном.
– Шанхайский чай! – неожиданно прервал импресарио неловкую паузу и в ответ на вопросительный взгляд Кларины продолжил, пожав плечами, – жуткая гадость и наимоднейший напиток здешней знати. В кафе за углом навострились добавлять в него молоко. Получается довольно сносно. Позволите вас угостить?
– Звучит экзотично, но я осмелюсь, – улыбнулась графиня.
Мерелли предложил графине руку, и они вместе направились по аллее вдоль аккуратно постриженных кустов в сторону людной улицы.
– Что привело вас в царство великого зловония? – с иронией спросил Бартоломео.
– До чего же верное определение! – поморщилась графиня, – Могучая торговая Темза переродилась в огромную выгребную яму.
– Колонизировавшие половину мира британцы не в состоянии построить систему канализации в собственной столице, – усмехнулся Мерелли.
– Андреа выхлопотал для меня приглашение на ужин к Майклу Фарадею, – не без гордости ответила графиня на изначально заданный вопрос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бывший импресарио поднял брови. То ли в знак того, что впечатлен грядущей встречей графини с именитым ученым, то ли из-за упоминания организатором этой встречи ее бывшего мужа.
– Как поживает граф?
– Мы остаемся добрыми друзьями, – развеяла двусмысленность Кларина, – Андреа развлекает себя переводами Гёте и Байрона, увлеченно наполняет залы своего замка все новыми произведениями искусства и иногда бывает в моем салоне.
– Путь либреттиста он оставил?
Графиня кивнула.
– Андреа по душе свободные стихи. Неволить себя в творчестве графу претит.
Мерелли улыбнулся.
– А что же занимает нынче ваши дни?
– А я с той же страстью, что и раньше, плету паутину знакомств среди лучших из нас и, все еще не унывая, стараюсь делать, что могу на благо родной земли.
– Он уцелел?
Кларине не нужно было объяснять, что бывший импресарио имел в виду Мадзини, она кивнула.
– Неужели лишь салон всецело занял ваше сердце? – с легким кокетством спросил, явно не желающий говорить на патриотические темы, Мерелли.
– Похоже я тоже не хочу себя ни в чем неволить, – улыбнулась Кларина, – Однако довольно обо мне! Что держит вас в Туманном Альбионе?
Мерелли обошелся общими фразами. Он и сам не знал, что делал в этом, кичившемся статусом политической и финансовой столицы мира, муравейнике. Ему здесь не нравилось все: люди, еда, уклад. Еще и эта нескончаемая вонь. Наверное, он просто понимал, что вдали от Милана любая точка на карте не принесет ему радости бытия. Жить без Ла Скала он уже не умел, да, в общем-то, и не хотел тоже.
Графиня аккуратно пригубила странноватый на вкус напиток и слегка поморщилась, пытаясь понять, какой отзыв готова ему дать. Мерелли улыбнулся.
– Говорят, Санкт-Петербургу и Вене повезло куда больше. Туда чай доставляют по суше и он сохраняет первоначальный чарующий вкус. Так что тамошний свет сходит по нему с ума вполне заслуженно, – заметил бывший импресарио, – Сюда же, пока доезжают в трюмах, листья успевают наполовину сгнить. Но не может же прогрессивный Лондон игнорировать писк европейской моды. Вот, даже исхитрились и тут изобрести свой неповторимый стиль.
Маффеи рассмеялась. Она смотрела на этого красивого харизматичного мужчину с бесконечным уважением. Утратив желание жить и опустив руки, он не потерял при этом ни капли собственного достоинства. Редкий случай.
Графиня и бывший импресарио за дружеской беседой провели в кафе чуть больше часа. Чай Кларина так и не допила, как и не дождалась вопросов о делах в Милане, о том что происходит в Ла Скала, об опере или об общих знакомых.
Они тепло расстались. Синьор Мерелли проводил Кларину до экипажа и попрощался с ней так, как будто увидится с графиней через неделю. Не дожидаясь пока ее карета скроется за поворотом, он повернулся и медленно зашагал прочь по мостовой.
Некогда великий импресарио Бартоломео Мерелли вернется в Милан лишь спустя долгие шесть лет. Летом 1861 года. Сразу после того, как вырвавшись из ненавистного гнета, любимая им родина станет наконец Королевством Италия.
Синьор Мерелли вновь займет пост руководителя Ла Скала. Однако, то ли за годы проведенные на чужбине ослабла некогда знаменитая на весь музыкальный мир железная предпринимательская хватка, то ли сам музыкальный мир играл уже по совершенно новым, чуждым ему правилам, но всего через два года после возвращения, фактически обанкротившись, он покинет театр.
Остаток жизни великий импресарио, который подарил миру и дважды спас от забвения ярчайшего композитора Италии, проведет в аскезе и одиночестве. Умрет он старцем в возрасте восьмидесяти четырех лет. Поговаривали, что на похоронах бывшего владыки Ла Скала присутствовал только один человек – Евгенио Мерелли, известный к тому времени организатор музыкальных туров по всей Европе. Сын, никогда не знавший отца.
Салон Кларины Маффеи процветал до конца ее дней.
