– Да, Муза с ней занимается. Пригодится.
Что-то он сегодня немногословен, будто расстроен чем-то. Уж не рассказом ли прекрасной Елены о моих домогательствах? Ничего, подожди, то ли еще будет. Я сейчас сам тебе все расскажу и посмотрю на твою реакцию. А чего хитрить? Иногда прямые удары намного эффективнее всяких там финтов.
– Володя, я с тобой посоветоваться хотел. Понимаешь, какое дело… – Я изобразил смущение. – Мне Лена очень нравится.
– Красивая женщина, – коротко констатировал он, и было непонятно, то ли он с пониманием относится к тому, что она мне нравится, то ли имеет в виду что-то совсем другое.
– Я начал к ней клинья бить, и все вроде на мази было, как вдруг твой братец нас застукал и устроил скандал. Не знаешь почему?
– Нет. Могу только догадываться.
– Ну и почему?
– Вероятно, Миша считает, что поскольку Лена живет полностью на его обеспечении, она должна вести себя прилично. Если она собирается устраивать собственную личную жизнь, то пусть тогда ее обеспечивает кто-то другой. Никакого иного объяснения я дать не могу.
Во мастер, а? Нет, вы только посмотрите на него! Врет как сивый мерин и при этом не сказал ни слова неправды. Учиться у него и учиться.
– Но что неприличного в том, чтобы встречаться со мной? Она не замужем, свободная женщина, почему мы не можем быть вместе?
– Пожалуйста, предложи ей переехать к себе, возьми на себя заботы о ней и ее сыне, в том числе и материальные, найди возможность зарегистрировать ее в Москве. Ты же не хочешь, правда? Или не можешь. Ты хочешь спать с женщиной, а честь кормить и одевать ее и ее сына ты благородно предоставляешь другому. Это, по-твоему, правильно?
Черт! К такому повороту я готов не был. И возразить-то нечего. То, что говорил Владимир, звучало совершенно по-идиотски, но было настолько идеально правильным, что и аргументов-то не найти. Я рассвирепел до такой степени, что крышу у меня моментально сорвало. Тут все соединилось: и приговор врачей, и отсутствие спортивной перспективы, и то, что я понял про Лену, и моя растоптанная влюбленность, и моя злость на Володю за его разговоры про предназначение и про то, что у меня ничего не получилось, и ощущение полной беспомощности от его последних слов. Получился коктейль Молотова, который, само собой, немедленно рванул.
– Но раз тебе можно, то почему мне нельзя? Ты же именно так и поступил, сделал Лене ребенка и подкинул ее брату, мол, на, братец, содержи мою любовницу вместе с сыном, корми их, одевай-обувай, а я буду, когда мне захочется, с ней спать. Что, нет? Не так?
– Не кричи, – спокойно произнес Володя, – Дана услышит. Все то же самое, только на три тона ниже. Откуда ты это все взял?
– Я видел, как Лена бегает к тебе, когда твоей жены нет дома. – Я сбавил тон и начал яростно шипеть.
– И что с того? Вот сейчас моей жены нет, она в командировке, а здесь и Дана, и ты. Я что, сплю с вами обоими? Или по очереди?
– Делаешь вид, что не понимаешь, да? Умный, да? Думаешь, я не допираю, почему твоя жена никогда туда не ходит? Она все знает про Лену, и ей неприятно с ней встречаться. Ну, может, не знает точно, но догадывается. И мирится с этим, потому что понимает, что она старая и некрасивая, а Ленка – молодая красотка, и пусть лучше ты будешь трахать ее, чем неизвестно кого. Хоть какая-то гарантия, что СПИД в дом не притащишь.
Был бы он нормальным мужиком – должен был бы меня прибить на месте. Конечно, вряд ли у него это получилось бы, все-таки даже при моих травмах я намного сильнее и опытнее, но попытаться он должен был. Но Владимир Олегович Руденко нормальным не был, потому что он молча выслушал весь поток моей облеченной в слова бурлящей ярости, а потом, когда поток иссяк, подлил мне еще чаю.
– За то, что ты посмел сказать о моей жене, я должен был бы немедленно выгнать тебя и больше никогда не подавать тебе руки. – Он говорил негромко и как-то задумчиво. – Но тебя извиняет то, что ты влюблен и от любви потерял голову. Я не намерен ничего тебе объяснять. Просто поверь мне: все не так. Все не так, как ты думаешь.
– А как?
Я все еще кипел, но уже не настолько, чтобы не понимать, что я, кажется, наговорил лишнего.
– Я уже сказал: я не стану ничего тебе объяснять. Если тебе недостаточно моего слова – что ж, ничего не поделаешь.
– Мне недостаточно.
Он молча пожал плечами, точь-в-точь как Дана, когда ее зажимают страх или смущение. Да, гены в форточку не выкинешь!
– Если ты не врешь и все действительно не так, тогда скажи, что мне делать, – потребовал я. – Почему твой брат против? Почему запрещает мне крутить роман с Леной?
– Я уже объяснил тебе. Больше мне нечего добавить.
Но я не отставал.
– Зачем она приходит к тебе, если вы не любовники?
– Затем же, зачем и ты пришел. Ты же пришел, сидишь, чай пьешь, разговариваешь со мной, вопросы задаешь.
– И она тоже чай с тобой пила?
– Нет, – он слабо усмехнулся, – она пила кофе.
– И часто она приходит к тебе кофейку попить? – ехидно осведомился я.
– Когда как. Иногда часто, иногда редко.
Он отвернулся, несколько секунд смотрел в темное окно, потом перевел глаза на меня.
– Оставь ее, Паша. – Его голос звучал устало и безразлично. – Не трогай ее. У тебя ничего не выйдет. Только ее измучаешь и сам изведешься.
– Откуда ты знаешь, выйдет или нет? – Я злобно ощерился. – Думаешь, ты настолько лучше меня, что бесполезно с тобой тягаться?
Володя снова помолчал некоторое время.
– Скажи, Паша, ты всегда так плохо себя контролируешь или только сегодня?
– Да пошел ты!
Я оттолкнул стул, выскочил в прихожую, всунул ноги в ботинки, схватил куртку и выскочил на лестницу. Вот и пойми теперь, выиграл я свой третий раунд или проиграл.
Уже подъезжая к дому, я перестал кипеть, трезво осмыслил ситуацию и с огорчением вынужден был признать, что все-таки проиграл. И чего я впал в такое бешенство? Просто я не привык, у меня обломов с девушками сроду не было. И еще я не привык, когда все так сложно. Ведь оно как бывает? Либо ты девочке нравишься, и тогда она идет с тобой, либо не нравишься, либо нравишься, но она занята, и она сразу как-то необидно дает это понять, или твои друзья вовремя подскажут, так что до прямого отказа дело не доходит. По крайней мере, в моей тусе все происходило именно так. А тут… Фигня какая-то. Она мне нравится, я ей нравлюсь, но почему-то нельзя. Или я ей не нравлюсь, но она зачем-то делает вид, что это не так, улыбается, сама предлагает поехать со мной на машине и разрешает гладить руку. Если Лена занята, если она Володина любовница, то зачем делала мне авансы? А если я ошибся и она не занята, то почему Володя так уверен, что у меня ничего не получится?
Отражение 1
Муза
Какой смешной мальчик, боже мой, какой смешной и трогательный! Подумать, что Леночка – любовница моего мужа… Впрочем, Павла трудно винить, ничего другого он подумать и не мог. Но как же я хохотала, когда мне поздно вечером позвонил Володенька и рассказал о своем разговоре с Павлом! Он сказал, что не мог дотерпеть до моего приезда и решил поделиться сразу же, хотя я возвращаюсь уже завтра. Извинился, что звонит так поздно, но сначала он ждал, пока Дануська закончит перевод, потом повел ее домой и там еще какое-то время задержался.
Сколько буду жить на этом свете – буду благодарить бога за то, что он послал мне Володю. Я совсем не любила его, когда выходила замуж, и вообще, мне было совершенно все равно, за кого выходить, просто так было надо, так принято, женщина должна быть замужем, а родители день и ночь твердили о том, какой замечательный мальчик вырос у Олега Семеновича Руденко, какой красивый, умный, учится в институте на повышенную стипендию, то есть получает одни пятерки, и как он меня любит и мечтает на мне жениться. Вот я и согласилась. Если уж обязательно надо иметь мужа, то пусть лучше будет красивый, умный и любящий. Я знала, что наш брак долго не продлится, но быть разведенной – совсем не то же самое, что быть старой девой. Олег Семенович был заместителем моего папы, оба – партийные функционеры, и можно было не беспокоиться о том, что будущий муж окажется скрытым уголовником или каким-нибудь алкоголиком. Семья «своя», проверенная, все гарантии налицо.
Когда мне было шестнадцать лет, меня изнасиловали. Не люблю об этом вспоминать и никому не рассказываю. Я возвращалась поздно вечером с подготовительных курсов, их было четверо, и все мое сопротивление, наверное, выглядело в их глазах смешным и глупым. Что я могла? Царапалась, кусалась, пыталась даже кричать, но рот мне зажали крепко и так же крепко держали руки и ноги.
Родителям я, конечно, все рассказала, они долго совещались в своей комнате, потом вызвали какого-то «своего» врача, который меня осмотрел и велел лежать и лечиться. Синяки, ссадины, фингал под глазом. В милицию никто не пошел – стыдно. И мне стыдно, и родители огласки не хотели. И ведь моей вины в этом не было, но сам факт того, что меня отымели четыре грязных пьяных бугая, делал меня саму словно бы нечистой.
