живым нужен. А если нет…
— Ну, шо? Ты кстати, кот или кит? А? Определись.
Я на место так и не сел — стоял. Местный бандеровский проводник… какой-то мелкий, плюгавый. Отвратный.
Нет, вы не подумайте, что я там стремлюсь таким образом унизить врага, и потому придумываю ему всякие уничижительные признаки. Но он и в самом деле такой, и что я с этим могу поделать?
Я ведь его насквозь вижу. Он — потомственный селюк. То есть, крестьянин, переселившийся в город, но не ставший горожанином даже в следующем поколении. Многие непонятки в отношениях Украины и России как раз вызваны тем, что на Украине не произошло превращения селян в горожан даже во втором-третьем поколении, в отличие от нас они сохранили связь с землей. У нас этого нет, у нас те, кто с села, часто стыдятся того места, откуда они родом, стыдятся происхождения, акцента, привычек. Украинское село же никогда не было столь бедным и заброшенным как русское в центре России, вот почему украинцы даже живя в Киеве, стараются сохранить, а то и прикупить при первой возможности земельный участок. Потому что тот, у кого есть земля — это господарь. Это всё в генах сидит.
Селюки не понимают, как живут в городе и не хотят понимать. Они четко знают свое и гнут своё. Если надо — они нарушат любую договоренность, предадут, сдадут. Но только не своего — предать односельчанина — это сразу стать изгоем. Кумовщина и групповщина здесь в порядке закона — первый, кто перебрался в город, тащит и устраивает своих — иначе его не поймут. Никакой морали у него нет, кроме — всё в дом. Закон он тоже не уважает.
Срал он на закон. Но он уважает и понимает силу.
— Кот или кит?
— Кот, по-вашему.
— Отлично. Значит, кот. У тебя крыша есть, кот?
— Крыша?
— Да, крыша. Ты на воровское дело отстегиваешь? Нет? Плохо. А тебе кто тут работать разрешил, а? Работать — работай, но на общак отдавай долю малую, потому как это правильно. Ну и штраф придется заплатить…
Украинец явно завис — как атакованный сервер. Я похлопал его по плечу.
— Да не переживай ты так. Сейчас посиди, прикинь муде к бороде. А я пока покушаю, схожу. Потом вернусь. Ты не трясись, мы не звери какие-нить. Пацанов твоих приняли, сидят, договоримся — отпустят и их тоже, у меня подвязки взрослые в местной ментуре есть. Мы не беспредельщики какие нить. Все должны жить. И платить.
…
Вышел, заботливый Трактор протянул мне стаканчик с кофе. Кофе, понятно, не в джезве сваренный, а из пакетика, но все равно — приятно.
— Пошли, подышим воздухом. А этот пусть сидит, обтекает пока. Через часик навестим…
— Добро.
…
Спустились по грязной, засранной лестнице, выбрались наружу. Довольно тихо, невдалеке то и дело гудят рельсы — электрички идут одна за одной. Еще три года назад были раздолбанные в хлам, а теперь — новенькие, китайские.
Распахнутое настежь, бледно-голубое небо… Чужое.
— Ну, как, нравится? — спросил я.
— Это вы о чем?
— «Травка, небо голубое. Это все мое, родное…» Вам сказали, что придется здесь остаться надолго? Возможно, навсегда.
Трактор невесело усмехнулся.
— Сказали. При вас останемся?
— Можете и при мне, хотя вас не держу. Что делать будете?
— А что тут можно?
— Ну, на охранников здесь есть спрос. Хотя в соседней Бразилии намного больше… Да ты не переживай. Не Владимирская область, но жить можно. Жрачка хорошая. Климат примерно как у нас. Только времена года поменялись местами. Бабы добрые и красивые. Я бы вообще посоветовал вам Бразилию выбрать — веселее и возможностей больше.
Трактор тяжело вздохнул.
— Ну, раз так говорите.
— Да брось ты. Я когда уходил со службы, тоже тяжко было. Но потом…
— А вы разве не на службе.
— Кто — я? Да е…л я ту службу с прибором, чехам хвосты пусть сами подносят. Мы не для того Грозный брали.
Я ждал, что Трактор что-нибудь скажет. Но он ничего не сказал.
— Вон там, глянь, маркет. Иди, фруктов каких, что ли, купи.
— Да тут и не разберешь, я таких фруктов в жизни не видал. Я и слов-то таких не знаю.
Я усмехнулся.
— Что есть, то есть. Тогда стой здесь, смотри. Я пойду, схожу и хохлу нашему что-нибудь куплю…
Решил не рисковать с фруктами — пронесет еще кого с непривычки, и купил груш. Груши тут — какой-то сорт интересный, по вкусу они что-то среднее между грушей и яблоком. Взял большой пакет, от дарованного пучка петрушки отказался…
Трактор дисциплинированно стоял на посту.
— Налетай, — я опустил на скамейку пакет с грушами, — и если есть вопросы, то сейчас задавай. Пока время есть.
— Да чего, понятно все.
— Тогда как разберемся со всем с этим, начинаем вам оформлять паспорт.
— Да паспорта есть у нас.
— Какие?
— Сербские.
Я прикинул — тоже неплохо. Сербские паспорта интересные, скоро Сербия вступит в ЕС, и они станут не менее интересны, чем аргентинские. Например, сербы имеют подписанное соглашение о безвизе с Китаем. Ни у России, ни у США такого нет, а у Сербии есть.
— Раз здесь жить будете, надо паспорт местный иметь. Но он шикарный и за два года получите гражданство. Работу сразу здесь не найдешь, язык надо будет подучить — но потом пристрою. Есть у меня связи.
— А землю можно будет купить?
— Чего?
— Ну, землю.
— Под огород что ли?
— Не. Фермером если.
Я пожал плечами.
— Да не вопрос, но… ты серьезно?
— Ага. Надоело все. Я думал, домой вернуться, землю арендовать и дело свое начать, но раз уж не получается…
Да… здорово Сирия дала по башке.
— Гражданство получишь, потом поговорим. Пока давай, фрукты отнесем.
…
То что случилось неладное, я понял сразу, когда открыл дверь. Я еще с Грозного привык к одной вещи: заходишь в незнакомое помещение, оцени движение воздуха. Не пахнет ли чем, хотя и это тоже — а именно движение воздуха. Затхлый воздух или свежий. Сквозит или нет. Где сквозит — по лицу или ниже. Так многое можно понять…
Здесь сквозило.
Я рванул в комнату, Трактор — за мной.
Так и есть…
Ублюдки…
Местные… забыл я, что местный жилой фонд — в таком состоянии, что аж слов нет. Местные косорукие установщики — устанавливали кондей — а кондей огромный, старого образца — и ничего лучше не придумали, как пробить огромную дыру в стене. У нас бы за это хозяин квартиры дыру в голове того, кто
