Поддавшись порыву, на выходе из Мишиной комнаты сама к Тимуру прижимаюсь и крепко его обнимаю. Знаю, что он сейчас уйдет спарринговаться и вернется только через час. Отпускать не хочу, хоть и понимаю, что должна. Впервые меня одолевают столь мощные эмоции. Кажется, я даже не могу их контролировать. Мне ведь не свойственно ничего подобное. Я не склонна проявлять инициативу. Боюсь первой делать шаг навстречу… Но сейчас скольжу ладонями по плечам Тимура и тянусь к нему губами. Не целую, а набрасываюсь на его рот. Нет, для других это, должно быть, нормально. Однако сама я расцениваю свои действия как нечто непристойное. Расцениваю и продолжаю. Словно от нашего поцелуя зависит моя жизнь, его жизнь, судьба всего мира… Мне нужны его сила, его запах, его вкус. Все, что можно.
Тимур тоже не бездействует. С первых секунд включается, с ответным голодом и жаждой отзывается на мой поцелуй, сжимает ладонями мои бедра и ягодицы, притискивает к себе, но инициативу перехватывать не спешит.
Я распаляюсь. Мне очень нужна его любовь. Прямо сейчас. Незамедлительно. И в то же время я боюсь, что сама все сделать не смогу. Не умею соблазнять и открыто говорить о своем желании. Поэтому действую телом. Трусь о Тихомирова, он уже очень твердый, и я стону лишь от этого контакта, невзирая на слои ткани между нами.
Мысленно считаю до трех и, переставая на мгновение дышать, скольжу ладонью вниз по его груди. Миную каменно-бугристый пресс и накрываю эрегированный член.
— Что ты делаешь, Птичка? — сипло шепчет мне в губы Тимур. — Я же не смогу уйти.
Мои щеки вспыхивают. Я стесняюсь. Мне крайне жарко. Даже воздух вокруг нас становится грешным. Но я намерена идти до конца.
— У тебя ведь будет пять минут? Всего лишь пять… Я почему-то очень сильно соскучилась… Сейчас хочу…
И дело ведь даже не в сексе. Мне нужна его близость. Мне нужен он весь. А заполучить Медведя полностью можно, лишь когда он оказывается во мне.
— Пожалуйста…
Дважды просить его не приходится. По взгляду понимаю: сейчас все будет. Он медлит, будто намеренно аппетит нагоняет. Зрительно меня поглощает. Рассматривает. Смакует. А потом… Подталкивая к стене, вынуждает прильнуть к ней и сдергивает с себя шорты вместе с трусами. Я дрожу и стону, едва лишь его горячая плоть прикасается к моим голым бедрам.
— Как хорошо, что ты в сарафане… — хрипит Тимур.
Обхватывая мою талию одной рукой, приподнимает. Я развожу ноги, обвиваю его бедра и, глядя на него из-под ресниц, замираю в ожидании толчка. Как только Тихомиров оказывается во мне, между нами происходит то самое соединение, в котором я так нуждалась. С трепетом и одуряющей бурей эмоций его принимаю. Он перехватывает меня удобнее и сходу начинает двигаться. Отдает все, что я хотела. Обнажая душу, ничего не скрывает. С рыком выдыхает мне в рот свое удовольствие. Дрожью выдает свою потребность во мне.
— Я помешан на тебе, Птичка. А ты? — даже его сильный голос вибрирует. Я могу только кивать. — Нет, скажи мне… Скажи, Полина, — большая редкость услышать эти просительные нотки от Медведя.
У меня из-за них не просто мурашки, а какой-то колотун захватывает.
— Что сказать? Как сказать? — я ведь просто не умею.
— Хорошо тебе? Хорошо со мной?
— Да, Тимур… Очень хорошо…
Разве я могу врать, когда он так смотрит в глаза? Двигается так тягуче медленно и неотрывно наблюдает, слушает мое тело, самоотверженно ласкает… Не спешит срываться на тот ритм, что требует его тело. Для меня старается. Смотрит… Смотрит так, будто впитывает в себя мое удовольствие. И мне это нравится. Распаляюсь и, не стесняясь, показываю, как именно мне с ним хорошо. Какую-то грань прохожу, когда уже не для себя это наслаждение, а словно бы для него… Он для меня, а я для него. Не это ли величайшая отдача между мужчиной и женщиной? Что значат слова, если есть такая связь и следует такая реакция? Он там, внутри меня — сильный и твердый. В эти секунды — часть меня. А я — часть него.
Пытаемся целоваться, но губы будто онемели, и дыхания не хватает. Зрительный контакт сейчас нужнее. Без него не дышится, не живется… Обо всем забываю, когда тело охватывает непереносимо жаркая волна. И я резко цепенею. Замираю, чтобы в следующую секунду взорваться. Содрогнуться всем телом и прокричать его имя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Потому что в каждом биении сердца он.
Не только сейчас, но только сейчас я могу это показать.
39
Птичка
— Разве тебя не напрягает эта Инга? — который день капает мне на мозги мама. Неудивительно, ведь самой ей не удалось исполнить свое обещание — избавиться от няни за неделю. — Эта лиса твоего Тихомирова готова живьем сожрать! Так и трется, так и трется… Не будь же такой слепой и глупой, Полина!
— Во-первых, он не мой, — это пояснение дается мне трудно. Замечаю, что дыхание учащается, и беру паузу, чтобы скрыть это. — Кроме того, мам… Тихомиров красивый, мускулистый, сильный… И он победитель. Естественно, он еще долго будет нравиться женщинам. Но это не мои проблемы!
— Как это не твои проблемы? — возмущается мама. — Ты имеешь полное право поставить вопрос ребром и выдворить ее отсюда!
— Да не имею, мам! — не сдержавшись, повышаю голос. — Мне она сразу не понравилась. Я сказала об этом Тимуру. Думаешь, он прислушался? Нет! — выдаю это, и внутри дрожь зарождается. Вот не вспоминала, и хорошо было. Сейчас же благодаря маме пробудила ненужные эмоции. — Судя по всему, ему она как раз нравится! Мне что, запретить? Разве кто-то может влиять на наши чувства?
— Дурочка ты, Полина! Он ведь тебе с Костей запретил общаться. А ты почему со своей стороны не можешь потребовать того же?
— Потому что это разные вещи, — выдыхаю я. В груди все дрожит, и к глазам подступают слезы. — Вот зачем ты меня расстраиваешь, мам? — шепчу в отчаянии. — Разве не понимаешь, что мы тут не навсегда? Какой смысл создавать эти проблемы?
— Боже, Боже… — плещет на эмоциях в ладоши. — Ну как можно быть такой бесхарактерной! Проблемы она боится создать! В кого только такая… Ты ерунду не вспоминай. Что было, то уже быльем поросло. Я уверена, попроси ты сейчас убрать Ингу, Тимур бы прислушался. Он же… Как он смотрит на тебя!
— Как? — спрашиваю. И тут же себя одергиваю. — Не начинай, мам… Ты все сильно преувеличиваешь.
— Это ты дальше своего носа не видишь!
— Все я вижу… — бросаю обессиленно.
Вижу и чувствую. Только четыре года назад Тимур тоже смотрел так, что коленки подгибались. Чем все закончилось? Моим разбитым сердцем. Поэтому я себе строго-настрого запрещаю думать о будущем дальше двадцать четвертого апреля. Точнее, думаю… Но планы строю на Россию. Спокойно и без суеты прикидываю, как буду сдавать последнюю сессию, какую тему выберу для написания будущей дипломной работы, где буду искать работу, в какую секцию отдам Мишу…
Нет, эмоции, конечно же, разбирают меня. Я ведь не робот. Однако это запретное чувство ревности проявляется весьма странным образом. На прогулке, как только мы с Тихомировым отходим достаточно далеко от дома, я снова проявляю инициативу. Он сам ни сказать ничего, ни сделать не успевает, как я обнимаю его, приподнимаюсь на носочки и целую.
Мне нравится реакция Тимура. Он сдавленно стонет в мой рот, с каким-то поражением принимает меня. Жадно и вместе с тем очень нежно прижимает еще ближе к своему горячему телу. Скользит ладонями по моей спине и стискивает ягодицы. Я все чаще выхожу к нему в купальнике. Мне кажется, тогда он смотрит только на меня, и так смотрит, что я сама обо обо всем забываю. Чувствую себя красивой, смелой и очень счастливой.
Смеюсь, когда Тихомиров отстраняется и, прислоняясь к моей переносице лбом, мучительно стонет.
— Что ты делаешь, Птичка? Знаешь же, что мне башню срывает, когда ты сама… — отрывисто шепчет. Отстраняясь, оглядывает полупустой пляж. — Блядь, почему тут постоянно столько людей?
— Тихомиров! — снова смеюсь я, хоть и краснею. — Ты же не думаешь, что этим можно заниматься прямо на пляже?
