Астрид едва притронулась к ужину, и по виду пирога Леофрик мог сказать, что тот остыл. Он придвинул стул поближе к ней и сел.
— Ты должна поесть, любовь моя. Ты не поправишься, если будешь морить себя голодом.
Она сморщила нос.
— Запах отвратительный, — указывая на маленькую пустую тарелку, она добавила: — Я ела хлеб с… фруктовым супом?
— Джем?
— Ja. Жем. Я это ела.
Но этого было недостаточно. В последнее время она питалась хлебом и молоком, но Эльфледа настаивала, что ей нужно мясо. Но у них уже была ссора из-за еды. Леофрик не хотел начинать вторую.
— Астрид, мы должны поговорить.
Ее глаза сузились, превратившись в узкие лезвия, сверкающие синие линии меж длинных светлых ресниц.
— Никаких разговоров о епископе. Больше не надо.
— А если у меня есть решение?
— Что такое «решение»?
Он подумал, как бы объяснить это слово.
— Способ… выход из ситуации.
Она нахмурилась. Он попробовал еще раз.
— Способ сделать так, чтобы проблема ушла.
— А. Ja?
— Ja — да. Возможно. Ты будешь слушать?
Она кивнула.
Он взял ее руки в свои. Ее руки не были прекрасными; они показывали, как она прожила свою жизнь. У знатных женщин были мягкие, бледные, вялые руки; это был признак богатства и статуса — руки, которые не знали работы. Держать руку аристократки было все равно что держать дохлую рыбу. Руки Астрид знали топор и щит, и каждая битва, казалось, отражалась на них. Они были покрыты шрамами, грубыми и более темными на костяшках. Ногти у нее были острые и плоские. Держать ее за руки было все равно, что держать саму жизнь.
Люди при дворе часто говорили, что Астрид была бы потрясающе красивой женщиной, если бы не все ее шрамы. Леофрик думал, что она была потрясающе красивой женщиной именно из-за них.
— Многое из того, что происходит при дворе, делается для вида. Понимаешь, что я имею в виду?
Она внимательно посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что люди — это два лица. Одно, красивое, они носят для короля, но настоящие их лица уродливы.
Он был поражен. Ее понимание не только их языка, но и их идей было метким, даже если ее речь была не совсем беглой.
— Да. При дворе главное — поступать и выглядеть красиво.
Ее ответом было насмешливое фырканье.
— Подожди. Возможно, это сработает для нас. Ты любишь меня, Астрид?
Теперь она что-то заподозрила.
— Почему?
— Любишь?
— Ja. Я люблю тебя.
Она редко говорила это, а когда говорила, слова казались более чуждыми ей, чем любые другие, но он верил, что это правда. Иначе она бы их не произнесла.
Что также усложняло его план. Ложь не давалась ей так легко.
— А я тебя. Ты будешь моей женой?
Она нахмурилась и нахмурилась.
— Никакого епископа.
— Если бы не это, ты стала бы моей женой?
Он удивился, когда она нахмурилась. Она пристально смотрела на него, заглянула в его глаза.
— Нет, — она сделала жест, который он не уловил, — нет воды?
А, крещение. Настало время для самой трудной части этой дискуссии. Но сначала он хотел получить ответ на свой вопрос.
— Если бы между нами не было всего этого, ты бы вышла за меня замуж?
Ободренный ее легким колебанием, он двинулся дальше.
— Астрид, ты бы согласилась креститься, если бы тебе не пришлось менять то, во что ты веришь?
— Не понимаю.
Как бы хорошо она ни улавливала его намерения, иногда донести важные вещи словами, которые она могла понять, казалось почти невозможно.
— Ты бы смогла сказать эти слова для вида и сохранить при этом веру в своих богов?
— Поклясться во лжи?
— Да.
— Если врать так легко, откуда ты знаешь, когда слово — правда?
Отличный вопрос, но у него был ответ.
— Доверие. Ты знаешь правду о тех, кому доверяешь, и веришь их словам.
Астрид встала, отошла к дальнему окну и уставилась в сгущающуюся темноту. Леофрик остался на месте и ждал, что она скажет или сделает.
— Ты забираешь у меня все. Дом. Свободу. Силу. Теперь еще и правду.
Ее слова с таким же успехом могли быть осколками стекла, так глубоко они ранили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не я, Астрид.
— Отец. То же, что и сын.
Леофрик встал и подошел к ней, но когда Астрид скрестила руки на груди, он не прикоснулся к ней.
— Я хочу оставить тебе то, что могу оставить. Прошлое нельзя отменить, каким бы несправедливым оно ни было. Теперь это твой дом. Ты свободна. Ты жива, и ты со мной. И, Астрид, есть и другие способы быть сильной. Не только война. Здешние женщины тоже сильны, хотя и не владеют оружием. Моя мать была одним из самых сильных людей, которых я когда-либо знал, и она была нежной. Ты погрязла в своей ненависти. Мне это кажется слабостью. Нужна воля и сила, чтобы отпустить месть. Прощение — это сила.
Он разжал ее руки и притянул к себе. Астрид не сопротивлялась ему, хотя выражение ее лица едва ли можно было назвать радостным.
— Скажи эти слова, любовь моя. Ты сможешь сохранить своих богов. Они мне нравятся. Между нами всегда будет доверие и правда, и это все, что имеет значение. Мой отец отошлет Франциска, и он никогда не вернется, если ты скажешь эти слова и устроишь представление для народа.
— Он уйдет?
— Он уедет, да.
— Если я совру.
— Разве у тебя есть другой выбор?
Она долго думала, глядя на его грудь. Он держал ее в объятьях и ждал. Наконец Астрид глубоко вздохнула: он почувствовал, как приподнялась и опустилась ее грудь.
— Выбора нет, — пробормотала она. — Никакого.
ЧАСТЬ 6. НАСТОЙЧИВОСТЬ
Каждый раз терпя поражение, мы чему-то учимся. Из поражений соткан путь к победе.
19
До своей собственной Астрид участвовала только в двух свадьбах: Бренны Ока Бога и Вали Грозового Волка в Эстляндии и Леифа и Ольги в Гетланде. И та, и другая проходила по традициям ее народа, и она понимала назначение каждой ее части.
Здесь же помимо крещения, совершенного в ручье возле замка, когда Астрид, одетая в платье, похожее на тяжелую ночную сорочку, погрузилась в воду в сопровождении почти незнакомого священника, все казалось пустым, по крайней мере, для людей, вступающих в брак. Леофрик сказал ей, что церемония будет проходить в основном на другом языке, и что большую ее часть они будут стоять на коленях и слушать.
Преклонить колени перед священником. Поклясться пустыми клятвами их богу. Снова.
Если бы она могла дать клятву только Леофрику, она смогла бы сказать правду. Она любила его. Он был всем в этом мире, что имело для нее смысл. Она будто летала, когда он был рядом. В его объятиях она узнала себя.
Все, чем она была сейчас, было создано благодаря ему.
В день их свадьбы, в комнате, которая больше не будет принадлежать ей, пока Эльфледа заплетала ее волосы в искусные косы, Астрид смотрела в зеркало и пыталась узнать женщину, которой она стала.
Мать. Герцогиня. Женщина в шелках, драгоценностях и лени. Женщина, которая носила шрамы на теле, в сердце и в душе. Все одновременно.
Стоя позади нее, Эльфледа похлопала ее по плечу и, наклонившись, ласково улыбнулась в зеркало.
— Ну вот. Ты просто прелесть. Вставай, милая, и давай наденем это платье. Будем молиться, чтобы ты не поправилась снова с момента последней примерки.
Астрид встала и провела руками по груди и животу, ладони скользнули по мягкому льну нижнего белья. Хотя у нее еще не набух живот, ее тело менялось вместе с ребенком, растущим внутри нее — и делало это почти ежедневно вот уже две недели. Пока изменения коснулись только ее груди и бедер, которые стали больше и округлее. Увеличивались они, правда, как назло в то время, когда очередное платье уже было готово.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Астрид без конца изводила швей.
Были и другие изменения, хотя и не в размере. Прикосновения — ее кожа ощущалась по-другому. Такая чувствительная везде, и особенно в самых нежных местах. Об этих переменах знал только Леофрик.
