В одном месте еще ничего не изменилось: в ее сердце. Или, возможно, это был ее разум. Она не чувствовала ничего к ребенку, который рос внутри нее. Изнурительное недомогание уступило место равнодушному оцепенению. Когда она была вдали от Леофрика, самым сильным чувством, которое она испытывала к своему ребенку, да и то редко, было любопытство. Неужели именно так чувствовала себя ее мать, когда была беременна ею?
Если так, неудивительно, что Астрид не получила от нее почти ничего.
Когда Леофрик был с ней, она все-таки ощущала к ребенку что-то теплое, настоящее. В своей любви к Леофрику, в его любви к ней, в его преданности и восхищении жизнью внутри нее она чувствовала что-то похожее на надежду. Видя его счастливым, она чувствовала облегчение. И тоже хотела быть счастлива.
Возможно, любовь к Леофрику породит в ней и любовь к ребенку.
Астрид вздохнула, и Эльфледа заворчала у нее за спиной.
— Успокойся, дорогая, — и туго затянула шнуровку платья.
Платье сидело как надо. В нем было неудобно и неловко, но оно был прекрасно, а у женщин здесь было только две роли: красота и воспитание. Астрид не могла сравниться по красоте с окружавшими ее женщинами, но она могла носить красивое платье.
Оно было красивым, даже на ее скептический взгляд. Сшитое из шелка самого бледно-голубого цвета, который она когда-либо видела, и самого кремового белого, оно плотно облегало ее грудь, а затем грациозно спадало к полу, чтобы растечься у ее ног и протянуться шлейфом позади. Вырез декольте был широким, почти доходя до плеч, а рукава из двух составных частей облегали ее руки до самых ладоней и расходились, обрамляя руки наподобие крыльев. Вырез, лиф и рукава были оторочены широкой, замысловатой строчкой из серебряных нитей, плетеный пояс из серебряных нитей обвивал талию Астрид и бедра, а потом спускался по всей длине платья спереди.
В вырезе платья было видно несколько ее шрамов, большинство из которых были следами ран, полученных в черном месте. Швеи были встревожены и смущены тем, что увидели. Они кланялись, суетились и обещали новый покрой, который скроет шрамы.
Но Астрид не хотела их прятать. Она вышла бы замуж совсем голая, если бы знала, что свадьба состоится. Ни один из ее шрамов не был ее позором. Они были либо знаками чести, заслуженной в битве, либо позором короля, обрушившимся на нее в черном месте. Она носила их, как та, что выжила.
Она будет носить и эти струящиеся шелка как знак.
Под таким платьем не было места для бриджей и сапог. Астрид подняла одну за другой ноги и позволила одной из своих служанок помочь ей надеть легкие туфли из светлой кожи.
Когда она оделась, Эльфледа отступила назад и окинула ее критическим взглядом. Потом захлопала в ладоши.
— Ах, ты прелестна, милая. Настоящая герцогиня. В следующий раз, когда мы встретимся, я уже буду называть тебя на вы и присяду перед тобой в реверансе.
Эта мысль ужаснула Астрид.
— Нет, Эльфледа.
— Да. Ты станешь Ее королевским высочеством, герцогиней Оренширской, и тебе будут оказаны все почести, которые полагаются.
Резкий стук в дверь прервал протест Астрид. Эльфледа пошла открывать дверь. Сделав это, она присела в реверансе, более глубоком, чем Астрид когда-либо видела, и склонила голову.
— Ваше величество.
Дверь широко распахнулась, и на пороге появился сам король, облаченный в сверкающие одежды. Три девушки, которые помогали Астрид и Эльфледе с приготовлениями, упали на пол.
Астрид тоже присела в реверансе, хотя и не так таком изящном, как Эльфледа. Ей еще предстояло отточить это движение. Она склонила голову.
— Так, очень хорошо. Ты очень хороша. — Все встали и вернулись к работе, стараясь не смотреть на короля. Он подошел прямо к Астрид с улыбкой на лице. — Я пришел проводить тебя в часовню, если ты примешь мою руку.
Шепот, разнесшийся по комнате, сказал Астрид, что предложение короля было в высшей степени необычным и большой честью.
Леофрик говорил ей о силе прощения. Он дал ей понять, что, возможно, она может быть сильной по-другому. Если так, то она не набралась сил, чтобы простить короля. Он обязал ее терпеть самые ужасные муки ежедневно, неделя за неделю — пытку ради пытки. Ему не нужна была информация. Он не взял других пленников. Он хотел только ее боли. Особенно ее боли. Только ее. Без всякой причины. Она не могла этого понять, а значит, и простить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но он был отцом Леофрика и правителем этого королевства. Ему принадлежала ее жизнь, и от этого не избавиться. Поэтому она приняла его присутствие и научилась выносить. И король относился к ней по-доброму с тех пор, как Леофрик сделал ее своей, особенно с тех пор, как она забеременела. Астрид не собиралась рассказывать ему о своем прощении, но в ее намерениях сохранить ненависть к нему в сердце на всю жизнь появилась крошечная трещина.
— Я приму.
Его улыбка на ее ответ была теплой, и она невольно почувствовала волнение.
— Во-первых, у меня есть для тебя подарок.
Он щелкнул пальцами, и в комнату вошел мальчик в церемониальной одежде, неся кожаную шкатулку на бархатной подушке. По кивку короля мальчик открыл крышку.
На мягком ложе из темного шелка лежал серебряный обруч из камней, сверкающих, как звезды, сотканные из молний. В центре обруча был голубой камень, более крупный, чем тот, что был в кольце, которое Леофрик подарил ей во время ритуала помолвки.
Корона. Король дарил ей корону.
— Это Диадема Эбби. Моей бабушки. Твое кольцо тоже когда-то принадлежало ей. — Он поднял диадему с шелкового ложа. — Теперь ты присоединишься к нашей семье, Астрид с Севера. Ты носишь нашего наследника. Для меня было бы честью, если бы ты надела эти фамильные драгоценности, когда станешь женой моего сына перед Господом, и если бы ты приняла их в дар.
Астрид кивнула, и он водрузил корону ей на голову. Он предложил ей руку, она приняла ее, и король Меркурии повел ее через замок в часовню, где она должна была обвенчаться с его сыном перед его богом.
— оОо~
Длинная полоса золотой ткани разделяла часовню надвое. Все скамейки — для них было какое-то слово, но Астрид не могла его вспомнить — были заполнены людьми в богатых одеждах, и все эти люди сидели и смотрели на нее. В самом конце, отдельно от остальных, стояли слуги замка, которых она знала: Эльфледа, Оди и другие. Эльфледа улыбнулась и ободряюще кивнула.
Остановившись в начале прохода, король поднес руку Астрид к губам, а затем отпустил ее и пошел один по золотому проходу к алтарю. Когда он проходил мимо, по толпе прокатилась волна: люди кланялись и делали реверансы своему королю. Потом все снова выпрямились и уставились на нее.
Она стояла одна и чувствовала себя маленькой и слабой. На другом конце длинного прохода был Леофрик — она видела его, стоящего во весь рост, одетого в темные кожаные штаны и темный камзол, носящего на плечах плащ из золотой и голубой парчи, отороченный мехом. Он тоже надел корону, гораздо более высокую и изысканную, чем та, что была на ее голове, но более маленькую и более простую, чем у отца или брата.
Он улыбался ей.
Но она не могла пошевелиться. Между ними были все эти люди, которых она не понимала, люди, которые считали ее в лучшем случае дикаркой, а в худшем — животным, люди, которые шептались, шутили и надеялись, что она сделает что-то достойное насмешки. Она ненавидела себя за то, что ей придется пройти через них, чтобы добраться до единственного человека во всем этом мире, которому она доверяла.
Стоя там одна и не двигаясь, она слышала шепот толпы. Она уже давала им повод для насмешки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это называлось стыдом, так? Она отвергала стыд. Эти люди не могли заставить ее чувствовать стыд, она не могла этого допустить.
Как раз в тот момент, когда Астрид собралась с духом, чтобы сделать первый шаг — как нелепо, что ей нужно мужество, чтобы просто пройти по прямой, — друг Леофрика Дунстан поднялся со своего места в передней части часовни и направился по проходу прямо к ней. Его улыбка была яркой и лукаво-веселой, но адресованной не ей.
