лучшая погода для прогулок по лесу, но фонарь есть, а Янка привычная. – Ну, помимо подарков Сомовой.
– Так… – на меня поглядели как на дуру, – сбежать хотел. Хотели. Они. Вдвоем. На Большую землю. Мишка и копил. Чтоб, значит, квартиру снять. – Она загнула палец. – И на еду было. И на документы… Но он как-то обмолвился, что ему сделают. Такие, чтоб им там по восемнадцать было.
Хреново.
Не должен был Мишка знать людей, которые этаким промышляют.
А он, выходит, знал.
Вот тебе и…
Я выбралась наружу и поежилась. Налетевший ветер швырнул в лицо мелких капель, смешанных со льдом. И Янка, чихнув, с надеждой поинтересовалась:
– Может, завтра сходим?
– Неа. – Я покачала головой. На завтрашний день у меня имелись планы. И не факт, что по их воплощении я буду способна хоть на что-то. – Веди.
Глава 21. Восьмерка кубков
«Так называемые либеральные силы требуют ослабления, а то и вовсе отмены всякой цензуры, не понимая, что за этим воспоследует. Как жить в мире, где любой человек будет иметь возможность изложить на бумаге все-то, что придет ему в голову? Как будет отличить правду от лжи? И не случится ли так, что обыватель, неискушенный, доверчивый, погрязнет в этом мутном информационном потоке».
«Размышления на тему пользы и необходимости цензуры», «Байкальский вестник»
К дому Зимы Бекшеев отправил Тихоню, который выслушал распоряжение молча, кивнул и удалился. Тихо-тихо. Не человек – Тень.
Приказ он выслушал.
Кивнул.
И нахмурился, явно досадуя. Но на что? На то, что княжич сбежал и теперь может повторить визит, выместив на Софье свое раздражение? Или на то, что хватились его рано?
А вот на квартиру к Барскому пришлось самому ехать.
– Вы только подумайте! – Очень толстая женщина в мышастом костюме говорила громко, так, что слышал ее не только Бекшеев, но и пара девиц в серых платьях, две дамы в возрасте и один лакей весьма пройдошистого виду. – Я к нему со всем сердцем! Еще переживала, как он там, без женской руки! А он! Все-то нажитое непосильным трудом… паркеты разломал! Унитазу! Лучшую фарфоровую унитазу, которую мой дорогой супруг с Петербурху заказывавши, испоганил…
Запах апельсинов Бекшеев ощутил в прихожей. Там же, прислонившись к стене, дремал Ник-Ник. Начальство он приветствовал легким кивком.
И махнул.
– Ничего не трогал. До распоряжения.
В этих словах снова примерещилась насмешка. Но Бекшеев сказал:
– Благодарю.
Ник-Ник закатил глаза.
– Держись в стороне, – попросил Бекшеев.
Дар… странно, но отозвался еще легче, чем там, на берегу.
Шаг.
Прихожая. Грязные следы, ведущие вглубь квартиры. Пятна… от воды? Сухая земля комками. Один ботинок с белым носом торчит из стойки для зонтов.
Дальше.
Пятна. Снова. И опять.
Следы.
Бумажка от конфеты. Карамель «Мятная». Дешевая, но лучше нет, чтобы перебить запах перегара. Бутылки. А ведь разные, от весьма дорогого коньяка до темных, вовсе лишенных этикеток. Самогон? Тоже возможно. Следы… кажется, кого-то вырвало на ковер, и довольно давно. Пятно пытались чистить.
Не то.
Вот.
Здесь жил один человек. Даже не жил – существовал. Он приходил сюда и… сбрасывал дорогую одежду. Обувь. Еще ботинки, один под креслом, второй – в бархатном абажуре. Дорогое кашемировое пальто вместо тряпки прикрывает засохшую лужу.
Так и есть. Сбрасывал. Одежду. Обувь. И маску.
Тайник в полу Бекшеев изучал долго. А потом содержимое полок, убеждаясь, что нет там шкатулки ни из зачарованного дерева, ни иной какой.
А еще не было портмоне.
И документов.
Зато в прикроватной тумбочке нашлась толстая пачка ассигнаций, перевязанная банковской лентой.
– Это… – Ник-Ник, до того молчавший, вдруг спросил: – Это сколько… тут?
– Десять тысяч рублей, – ответил Бекшеев, позволяя дару отступить: все, что нужно, он уже увидел.
Вторая пачка нашлась под матрацем. Еще купюры россыпью лежали под покрывалом – пара тысяч и довольно крупный, с ноготь, сапфир.
– Вот же ж… – Ник-Ник добавил пару слов покрепче, а потом закрыл глаза. – Стало быть, убили его не из-за денег.
– Думаете, все же убили?
Бекшеев снова обошел квартиру. А ведь вполне себе. Если убраться. И ковер заменить. Кровать, впрочем, тоже. Или хотя бы матрац, потому как пахло от него характерно.
Похоже, пил Барский много. Настолько, что организм не всегда удерживал в себе выпитое.
– А ты бы вот это все бросил? – Ник-Ник ткнул пальцем в пачку. – И вообще все-то. А Тьма кровь нашла.
– Почему Тьма?
Ник-Ник поглядел исподлобья, то ли оценивая, то ли решая, можно ли ему, Бекшееву, верить? А если да, то насколько.
– Потому что… они ночью на охоту выходили. От как темнота наступит, так и шли… Очень умела прятаться в темноте.
Ясно.
И все же. Бекшеев подошел к окну и подергал створку. Не открывается.
– Здесь обязан быть черный ход.
И таковой нашелся.
Как и дверь, ведущая из квартиры на узенькую темную лестницу. Спускался Бекшеев осторожно, потому как ступени были мало того что крутыми, так еще и неровными.
Пыль?
Нет, дом был приличным, а потому и черная лестница впечатляла чистотой. Вот только в воздухе витал едва уловимый аромат апельсинового масла.
Ник-Ник поморщился.
– Он здесь был.
– Барский?
– Возможно, что и он тоже. – Никонов держался наверху, и в тусклом свете – а лампочки тут были слабые, верно из экономии, – фигура его выделялась этаким размытым черным пятном. – Тот, кто его увел.
Два шага.
И пятно.
– Света мало, – пожаловался Бекшеев. – Пусть принесут фонарь какой, что ли?
Окон здесь не было. А вот фонарь доставили весьма быстро. Правда, толку стало немногим больше. Пятно. Круглое. Красное.
Кровь?
– Кровь, – с уверенностью сказал Ник-Ник, подсветив пятно фонарем. – И вон еще капля. Видишь, звездочки, но чутка смазанные?
Ответить бы резко, но…
Бекшеев смолчал.
– Стало быть, капали, когда кто-то шел. И судя по расстоянию, то ли капали очень быстро, то ли шел он очень медленно. – Ник-Ник поднялся и посветил вперед. – И еще… промежутки равные. Примерно. Стало быть, между шагами… да, если очень медленно. Нехотя. – И поглядел на Бекшеева, словно надеясь, что тот подтвердит догадку.
А что еще оставалось?
Похоже на то.
Допустим… допустим Барский не выпускал княжича, но видел кого-то, кто выпустил. Пригрозил… потребовал… денег?
Шкатулка та, в тайнике, она ведь тоже не безразмерная. А пополнить ее куда сложнее, чем опустошить. Тем паче Барский явно не привык себе отказывать в малом.
Мог ли он оскудеть?
Вполне.
Мог бы решить поправить дела?
Тогда… тогда логично, что он сам выпустил княжича. Или собирался, но не успел? Кто-то… кто-то пришел в участок. Ночью. Уже после того, как сам
