Приступив к решению своего плана, Энвер-паша не учел элемента случайности, который не замедлил себя выявить в первых боях. Командующий турецкой армий если не пренебрег, то обратил мало внимания на вопросы сообщения, снабжения и питания армии. У него, несомненно, была вера в предстоявший успех, но самоуверенности оказалось еще больше.
Оборона и наше наступление в Сарыкамышских боях стоили нам больших потерь. В смысле условий боевой жизни мы находились не в лучших, чем противник. Единственным преимуществом нашим было питание, а также большая выносливость зимней стужи нашим солдатом. Средняя норма наших потерь была 50 % выбывшими из строя. Особенную убыль понесли кабардинцы и батальон туркестанцев, выдержавших оборону Сарыкамыша с первых дней.
Кабардинский полк своим упорством при обороне Верхнего Сарыкамыша, Вороньего гнезда и контратаками у Али-Софийской долины вписал в старые славные страницы полка новую боевую эпопею. Дело пластунов в ночь на 17 декабря заслужило глубокую признательность всей Кавказской армии, а их боевую работу у Сарыкамыша Кубанское казачье войско должно будет вписать золотыми буквами в историю для назидания потомству.
Кубинский полк, совершив тяжелый, почти без дорог, переход, по прибытии своем принял деятельное участие в обороне Верхнего Сарыкамыша, Вороньего гнезда, Орлиного гнезда и Али-Софийской долины. 19 декабря полк после упорного боя овладевает Бардусским перевалом, чем отрезает путь отступления всему 9-му турецкому корпусу. Что же касается, в частности, работы пулеметной команды Кубинского полка, то ее в решительную минуту у Бардусского перевала, во время контратаки противника, не оказалось, и этого обстоятельства я перед лицом истории не могу простить ни себе, ни полковнику Попову.
* * *– Сотников, и поспим же мы сегодня. Тащи с меня сапоги, – сказал я, войдя в назначенную мне саклю в Верхнем Сарыкамыше.
Вместо того чтобы приступить к своим обязанностям, денщик, копаясь в вещах у печки, смеясь, ответил мне:
– Не ночевать нам здесь, ваше благородие.
– Как так? – удивился я.
– Сейчас, за минуту до вас, приходила связь из штаба полка и доложила, что командир полка требует всех господ офицеров к себе. Похоже на то, что пойдем на Кара-урган. Часа полтора тому назад туда пошли пластуны.
Я, от охватившей меня досады, ничего не ответил, повернулся, вышел из сакли и направился в штаб полка. Я вошел в большую, освещенную висячей лампой комнату. На столе, приставленном к стене, красовались окорока, сыр, сардины, фрукты и вино. У стола сидел командующий полком. Вслед за мной входили один за другим офицеры. Их было не так много, всего 23 человека. Каждый из нас удивленно поглядывал на стол, поражаясь неожиданной роскошью.
– Господа, – поднявшись со стула, обратился к нам полковник Попов, – наш полк в только что минувших боях показал себя с самой блестящей стороны. Глубоко скорбя о павших на поле чести, я в то же время выражаю вам свою глубокую благодарность. Я видел все, я свидетель вашей храбрости и распорядительности, а посему достойным достойное. Прошу вас, господа, при первом удобном случае представьте мне списки наиболее отличившихся нижних чинов вверенных вам рот. А что касается вас, господа, прошу выпить и закусить. Это рождественский подарок наших дам из Тифлиса.
Мы приступили к столу. Разговор у нас не клеился. Было ли тут причиной то недружелюбие, которое создалось за время боев между командующим полком и нами, или же чрезмерная усталость тянула нас ко сну, но мы минут через десять, простившись, стали уходить.
Выйдя на улицу, я стал пробираться к себе в саклю. Из ворот одного двора вышел поручик Алавидзе. В руках он держал, насколько я мог разобрать в темноте, лист бумаги и с ним направился в сторону штаба полка.
– Куда? – спросил он меня.
– К себе спать, спокойной ночи, – ответил я.
– Опоздал. Сейчас получена телефонограмма, полку приказано немедленно двигаться к станции Соганлугской, – второпях проговорил мне поручик и уже бегом продолжил свой путь.
Через час мы шагали по шоссе на Кара-урган. На каждом привале люди падали и тут же засыпали на дороге. Чтобы поднимать их, приходилось действовать исключительно до строгостей. На одном привале поручик Захаров после неоднократного предупреждения одного спящего встать ударил его нагайкой. Последний вскочил:
– Послушайте, поручик, если ночью все кошки серы, то надо быть все-таки немного осмотрительнее, прежде чем лупить направо и налево, – вскочивший оказался командиром 15-й роты капитаном Джапаридзе. Дело окончилось извинением поручика и общим смехом.
Начало светать, когда мы, перевалив Хандеринский перевал, приближались к станции Соганлугской. Падал густой снег. Навстречу стали попадаться санитарные двуколки, полные раненых. У самой станции мы услышали начавшийся орудийный огонь в направлении Кара-ургана, Алтун-Булаха и Меджингерта.
У разветвления шоссе на небольшой поляне стоял шестой батальон пластунов. Казаки сидели на снегу, закутанные в бурки, а головы их поверх папах были покрыты до плеч широкими башлыками. Их оригинальные неподвижно сидящие фигуры производили своеобразное впечатление.
Полк встал на привал на той же поляне впереди пластунов. Около часу дня канонада в направлении Алтун-Булаха стала усиливаться. По сведениям, противник со вчерашнего дня повел ожесточенную атаку в этом направлении, стараясь прорвать наш фронт. Здесь на станции Соганлугской мы определенно узнали, что командование армией принял на себя генерал Юденич. Во втором часу пластунам было приказано следовать на Алтун-Булах, а нам к селу Зяк и дальше на север к селу Ена-кей. В шестом часу мы, не дойдя до Зяка, свернули вправо на патрульную дорогу и к восьми часам прибыли в Ена-кей, поступив в распоряжение Генштаба полковника Термена. Ночь на 27 декабря мы провели в самом селе, за исключением команды разведчиков, которая должна была вместе с разведчиками Бакинского полка выступить на разведку.
* * *Неожиданный отъезд с фронта командующего армией генерала Мышлаевского не произвел на войска почти никакого впечатления. Большинство частей узнали о перемене высшего командования после боев у Сарыкамыша. Какие бы ни были важные основания у генерала Мышлаевского, побудившие его покинуть фронт в самый критический его момент, но в войсках на этот счет установился свой взгляд. Войска были уверены, что генерал Мышлаевский покинул фронт под влиянием создавшегося у него убеждения о безвыходном положении армии. Генерал полагал, что Сарыкамыш будет взят, фронт прорван, после чего армия должна будет или погибнуть, или сдаться на милость победителя. Теоретически генерал был прав, но только теоретически. Решая задачу, генерал пренебрег моральной стороной вверенных ему войск. Он упустил из виду то обстоятельство, которое часто, нарушив все кабинетные исчисления, приводит армию к победе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
