– Алло?
– Джерри? Это я. – Голос Салли звучал немыслимо близко – так комета нависает над землей, хоть в находится на расстоянии миллионов миль.
– Привет:
– Ты спал?
– Вроде бы. Который час?
– Извини. Я не думала, что ты сможешь заснуть.
– Я и сам не думал.
– Я позвонила тебе в коттедж, но ты не отвечал. Мне стало очень больно.
– Вот как? А мне и в голову не пришло поехать туда. К чему – теперь ведь все решено.
– Разве? А как Руфь?
– Спит.
– Ничего подобного! – послышался из постели голос Руфи. – Скажи ей, чтоб не занимала мой телефон!
– А ты как? – спросил у Салли Джерри.
– Не очень хорошо.
– Нет? А где Ричард?
– Уехал. Наверное, я тебе потому и звоню, чтоб это сообщить. Ричард ушел из дома. Сказал, что не может больше выносить меня ни минуты, и хлопнул дверью. Даже чемодана не взял. Он обозвал меня проституткой. – Голос у нее прервался, и в трубке зашелестело от слез. Скрипнула еще чья-то кровать. Неужели все дети не спят?
– Он тебя бил?
– Нет. Но пусть бы и побил – мне все равно.
– Что ж, все складывается хорошо, верно? Разве не лучше, что он ушел? Ты сможешь заснуть?
– Гореть мне в аду за то, что я сделала этому человеку.
Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.
– Никто не будет гореть в аду, – зашептал он Салли. – Меньше всего – ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?
– В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?
– Конечно.
– Скажешь по-честному?
– Да.
– Ты считаешь, что я на тебя давлю?
– Конечно, нет.
– Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.
– Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.
– В самом деле? – В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:
– А я была ужасна.
– Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.
– Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.
– Все было отлично.
– У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.
– Даже слишком.
Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.
– Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других – ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?
– Да. – Она шмыгнула носом.
– Ты мне веришь?
– По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.
– Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?
– Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.
В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:
– Ты хочешь, чтоб я приехал?
– Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.
– Бедная крошка. А когда придет Джози?
– Завтра утром. Что мне ей сказать?
– Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.
– Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.
– По-моему, это сейчас самое правильное.
– Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:
– Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.
– Спокойной ночи, Джерри.
– Спокойной ночи. Ты грандиозна. – Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.
Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:
– Чего она хотела?
– Утешения. Ричард уехал.
– Среди ночи?
– Видимо.
– Что ж... молодец.
– Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.
– А еще что она говорила?
– Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. – Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. – Я должен был так поступить? – спросил он. – Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?
– Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?
– Благодарю, несчастный.
– С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.
– Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, – теперь, когда она это получила.
– Повтори еще раз.
– Нет. Я сейчас буду спать. У меня какое-то странное ощущение, – сказал он, пускаясь в очередную фантазию, за что его так ценили в студии рекламы, – будто я – Северная Африка и ноги у меня – Египет, а голова – Марокко. И весь я – сплошной песок.
Когда телефон снова разбудил его, он проснулся с чувством вины, так как видел во сне не свою “ситуацию” – не Салли, или Ричарда, или Руфь, а далекие уголки своего детства: горку на площадке для игр, которую натирают вощеной бумагой, чтобы скатываться быстрее, две потрепанные коробки с настольным хоккеем; кусок затоптанной травы за киоском, где дети постарше обменивались невообразимыми секретами, осыпая землю окурками “Олд голд”, – то прошлое, тот рай, где ты не волен ничего выбирать. Он пошел, спотыкаясь, заткнуть телефонный звонок – понимая, что повторяется, что сам обрек себя на бесконечное повторение, совершив этот грех, который свинцовой тяжестью давил ему на диафрагму. Звонила снова Салли, Салли; голос у нее обладал центробежной силой, и слова разлетались во всех направлениях – ей было унизительно снова звонить ему, она говорила задыхаясь, прерывисто.
– Эй! Джерри? Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь по-честному?
– Конечно. Ты приняла таблетку?
– Только что приняла и решила позвонить тебе, пока она не подействовала. Хотелось услышать твой голос, прежде чем отключусь. Не будешь на меня сердиться?
– Почему я должен на тебя сердиться? Я чувствую себя ужасно от того, что нахожусь далеко. Ричард не вернулся?
– Нет и не вернется. – Салли произнесла это как-то по-старомодному, чуть в нос: так соседки когда-то выговаривали ему за то, что он топчет траву на их лужайках.
– Спрашивай же, – сказал он.
– Ты не сердишься, что я ему сказала?
– Об этом ты и хотела меня спросить?
– Вроде бы.
– Нет, не сержусь, конечно, нет. Я-то ведь сказал еще несколько месяцев тому назад, так что тебе за мной не угнаться.
– Ты все-таки сердишься, – сказала она. – Я так и подумала, еще когда раньше тебе звонила, что ты сердишься.
– Я немножко дохлый, – признался он. – Завтра буду в форме. По-моему, ты очень храбрая и достаточно долго все скрывала, и я очень тебе признателен. Ты дала мне большую фору. В конце-то концов ведь он сам обнаружил телефонные счета.
– Да, но я умела нагнать туману кое в чем и похуже. Я просто очень устала. Кстати, Джерри! Знаешь, что еще случилось? Это в самом деле ужасно.
– Что еще, солнышко?
– Ты меня возненавидишь.
Ему надоело говорить “нет”, и он промолчал.
Тогда она сказала:
– Я солгала ему. Я ему сказала, что мы никогда...
– Что – никогда?
– Я сказала, что мы никогда не спали у нас в доме. Я подумала, что это было бы слишком ужасно при его самолюбии. Ну, разве не глупо?
– Нет, не глупо.
– Я сумасшедшая?
– Нет.
– Пожалуйста, не говори ему. Если мы все пойдем в суд, там я признаюсь, но только ты, пожалуйста, ему не говори. Это ведь не твой дом, Джерри. – Таблетка начала действовать, и она говорила как-то странно.
– А зачем, собственно, мне это нужно? – сказал он. – Чем меньше мне придется с ним говорить, тем лучше.
– Он так уязвлен в своем самолюбии.
– Ну, такое впечатление он постарался создать у тебя. И сейчас он старательно ведет к тому, чтобы все почувствовали себя виноватыми.
– Обещаешь, что не скажешь ему?
– Обещаю.
– Вот я, к примеру, очень многое никогда не скажу Руфи. Интимное.
– Я же сказал: обещаю. Ты думаешь, ты сможешь заснуть? Сколько сейчас, черт возьми, времени?
– Эй?
– Да?
– Помнишь, тогда, в Вашингтоне, на тебя напала бессонница? Я никак не могла понять, что тебя так мучило. А теперь знаю.
– Жизнь – мучительная штука, – изрек он. Она рассмеялась.
– Я прямо вижу, как у тебя губы поджались, когда ты это произнес, Джерри.. Вот теперь таблетка начала действовать. Я стала вся такая тяжелая.
– А ты расслабься, – посоветовал он ей. – Проснешься – и будет утро, и мир все такой же вокруг.
– Меня куда-то утягивает. Я боюсь. Мне страшно, как бы чего не случилось с детьми.
– Ничего с детьми не случится.
