– Давай, золотце, огорчи нас, а я пока соберу парней.
Дальше я смутно помню сложную процедуру оплаты счёта, бурные проводы, поиски такси и не сразу удавшуюся попытку объяснить, куда следует везти нас с Толей, круглые глаза Веры Исааковны, благостное ощущение постели, вращающийся по часовой стрелке мир и сладкий мрак забвения.
Проснулся я утром, когда часы показывали восемь. Дом был наполнен тишиной. В комнату проникали яркие лучи солнечного света и по их интенсивности можно было понять, что за окном, слава Богу, хорошее осеннее утро, а не вечер. Во рту ощущался сложный привкус вчерашних сигарет, водки и грибочков с луком. Голова же была на удивление кристально чистой и пустой. Молодой организм словно высох после вчерашнего веселья и срочно требовал воды, как можно быстрее и как можно больше этой живительной влаги. Я поднялся, с огорчением обнаружил, что спал, не раздеваясь, и пошёл на кухню.
Кран, к которому я попытался припасть пересохшим ртом, удушливо захрипел, отплюнулся каплей воды и затих. Это было неожиданно, но поправимо, поскольку на газовой плите стоял чайник. Я взял спасительный сосуд за ручку и пил до тех пор, пока его содержимое полностью не перешло в мой организм. Так вода после ливня бесследно уходит сквозь трещины в иссохшую землю. С каждым глотком жизнь неотвратимо возвращалась ко мне. Наконец, с облегчением вздохнув, я поднял глаза и увидел сына нашей хозяйки Сашку Синберга, стоявшего в дверях и с улыбкой наблюдающего за процессом моей реанимации.
– Привет, коллега, – бодро произнёс он, – как жизнь?
Семья моей жены последние лет десять провела на Западной Украине, где обращения «коллега» и «коллежанка» были очень популярны.
– Привет, коллега, – хрипло ответил я ему, – спасибо, понемногу налаживается.
– Что, вчера славно погуляли?
– Да, в целом, неплохо, хотя конец праздника я припоминаю как-то смутно.
Послышался топот детских ножек, и на кухню вбежала Эля – пятилетняя дочь коллеги.
– Папа, – сообщила она, – а ты знаешь, что у нас в гостиной спит дядя с бородой под носом?
Тут я припомнил, что вместе со мной вчера приехал и Толя, чьи роскошные усы привели в состояние восторга маленькую девочку. Боже мой, представляю состояние нашей хозяйки, когда перед ней, на ночь глядя, возникли два весёлых молодых человека. Скрипнула дверь соседней комнаты и к нам присоединилась и сама Вера Исааковна. На её лице была лёгкая улыбка, означавшая, что грозы не будет.
– Доброе утро, – сказала она.
Я поздоровался и тут же предусмотрительно добавил, что мы больше не будем.
– Знаю я вас, – ответила мудрая женщина, – а где второй?
– Я здесь, – послышался голос Анатолия. Он вошёл весь в измятом костюме, но как всегда вальяжный и слегка томный.
– Вера Исааковна, – произнёс Толя чуть севшим голосом, – мы с Александром просим принять наши глубокие извинения по поводу вчерашнего вторжения и заверяем, что подобное никогда больше не повторится.
С этими словами он склонил голову перед нашей хозяйкой и элегантно поцеловал ей руку. Подобного действия со стороны мужчин она не видела последние лет двадцать, поэтому мы были прощены мгновенно и навсегда.
– Простите, – продолжал Толя, – а нельзя ли мне попросить воды?
Чайник был пуст, я скромно потупил глаза, движимый состраданием к ближнему, воду принёс коллега Синберг. Толя махом выпил не меньше литра и вздохнул с облегчением:
– Хорошо-то как, господи, – произнёс он.
– Вера Исааковна, – спросил я, – а что с водой? Я, конечно, догадываюсь, куда она могла подеваться при таком специфическом контингенте местного населения, но хотелось бы знать, как долго она будет отсутствовать?
Лицо Веры Исааковны приобрело скорбный вид:
– Прорвало трубу и воду пришлось перекрыть, а впереди ещё три дня праздников, слесарей не найти. Что делать, ума не приложу.
Отсутствие привычных радостей жизни, таких как свет, вода, канализация, всегда действует угнетающе. Нужно было что-то предпринимать.
– Коллега, – обратился я к Синбергу, – а, что, хомут мы сможем наложить на трубу.
– Да, запросто, – ответил тот.
– Вера Исааковна, – продолжил я, – скажите, местное население согласится как-то оплатить труд двух инженеров, если они вернут воду в дома.
Я сказал двух, потому, что Толя питал отвращение к любого рода физической деятельности и годился только в качестве идейного вдохновителя. Глаза хозяйки дома вспыхнули:
– И что, вы сможете это сделать?
– Вера Исааковна, – несколько оскорбился я этим вопросом, – вы имеете дело с серьёзными людьми, желающими заработать пару рублей в свои законные выходные дни. С такими вещами, знаете ли, не шутят.
– Я сейчас, ждите меня, – сказала она и исчезла.
При росте не более ста пятидесяти сантиметров Вера Исааковна умело руководила домом и пользовалась непререкаемым авторитетом в его окрестностях. Все соседи считались с её мнением. Она была строга, но лишь немногие догадывались, что при этом она имела удивительно мягкое сердце. Как-то дядя Тевель, её муж, купил индюшонка, имея конечной целью вырастить его, а когда тот станет взрослой птицей, привнести в семейный бюджет пару десятков свежего диетического мяса. Мысль всем показалась неплохой. Индюшонок быстро рос и вскоре не без основания стал считать Веру Исааковну своей мамой, поскольку она его кормила, она его ласкала, она с ним разговаривала и, как она же утверждала, более благодарного слушателя в её жизни никогда не было. Прошло какое-то время, и птичка стала взрослым индюком, ростом чуть меньше своей хозяйки. Назвали его, естественно, Изя.
Словно собачонка ходил он вслед за ней в магазин, к соседям, бродил по двору, пугая беспризорных собак. Со стороны это было забавное зрелище: маленькая седая женщина и большая птица со специфической внешностью, медленно бредущие по улице. О том, что это два десятка чистого диетического мяса уже никто не вспоминал. Погиб Изя случайно, угодив под автомобиль, который раз в год проезжал по их улице. От судьбы, как говорится, не уйдёшь. Его похоронили, искренне сожалея о случившемся.
Вера Исааковна вернулась довольно быстро.
– Я договорилась, – сказала она, – они сказали, что заплатят по восемь рублей с семьи. Это будет девяносто шесть рублей.
– Иду переодеваться, – ответил на это я, прикинув, что вскоре могу заработать половину своего месячного жалования. Одевая рабочую одежду, я сосчитал жалкие остатки тех денег, что оставила перед отъездом жена, рассчитывая на моё целомудренное поведение. Грядущий заработок на порядок превышал имеющуюся у меня наличность.
Час времени ушёл у нас на то, чтобы отрыть трубу, наложить хомут на отверстие и зарыть образовавшуюся яму. Несколько оборотов вентиля и невидимый поток воды хлынул к домам взволнованного населения. После этого мы втроём, испросив разрешения у женщин, пошли выпить пива с чувством прекрасно выполненного долга и ощущением резко улучшившегося отношения к жизни. Возвращались мы с коллегой Синбергом домой, когда часы показывали без чего-то там шестнадцать. Шли молча, размышляя каждый о своём. Сашка неожиданно произнёс:
– А неплохо было бы вот так же быстро, как сегодня, заработать много денег. Машину можно было бы купить…
– Да, неплохо бы, – согласился я, – только где они ждут нас, эти бешеные деньги?
– Надо думать, – ответил мой друг.
И мы стали думать.
После случившегося прошло полгода. Работа и повседневные заботы как-то не давали возможности серьёзно заняться денежной проблемой, хотя время от времени мы с коллегой возвращались к этой теме, актуальность которой по синусоиде то возрастала к концу каждого месяца, то падала к его началу. Однажды в середине июня я возвратился с работы домой раньше положенного и обнаружил за столиком во дворе трёх невзрачных мужчин, которые пили водку и неплохо закусывали в присутствии нашей же хозяйки, выполняющей непривычную для неё роль официантки.
– Вера Исааковна, – осторожно спросил я, – кто эти, пардон, плохо воспитанные люди?
Она тяжело вздохнула:
– О, Саша, чтоб вы знали, это таки сантехники. Я решила провести в дом канализацию, чтобы к старости иметь тёплый туалет и ванну. Это была ещё мечта моей мамы, царство ей небесное.
– Хорошая идея, но в таком случае, почему эти на первый взгляд половозрелые мужчины не работают, а пьют вашу водку?
– Саша, вы ещё не имеете опыт за жизнь: чтобы сантехники начали работать, их нужно хорошо угостить.
– Неплохо устроились ребята, – восхитился я, – и, если не секрет, обо что вам станет это удовольствие?
– Это счастье будет стоить мне двести пятьдесят рублей, и я не считаю того, что они съедят и выпьют, чтоб эти люди были здоровы.
Миновало ещё два дня. Сантехники по-прежнему резвились за столом, а во дворе лишь сиротливо темнеющая яма, назначение которой было лично мне как инженеру непонятно, напоминала о великой конечной цели. К концу третьего дня за вечерним чаем я осторожно поинтересовался:
