Свинарник, буквально накануне освобождённый от своих постояльцев, произвёл на нас неизгладимое впечатление, граничащее с экстазом. Такого количества свежего дерьма, собранного в одном месте, я в своей жизни никогда не видел ни до того, ни после. Под ногами, нагло волоча хвосты, бродили непуганые крысы, размером с хорошую кошку. От стойкого запаха фекалий першило в горле и ужасно хотелось пить. Я сразу понял, что большие деньги лёгкими не бывают, и, как ни странно, эта простая мысль привела в состояние равновесия окружающую нас обстановку и сформировавшиеся к этому времени эстетические ценности. Нужно было приступать к работе, объём которой на первый взгляд казался запредельным.
Прежде всего, мы сорвали и вывезли остатки старого настила и весь мусор со свинарника. Этим были достигнуты два положительных момента: во-первых, распуганы все крысы и, во-вторых, чётко обозначился объём работы. Мужики с Западной Украины, одновременно с нами подрядившиеся на ту же работу в соседнем равноценном помещении, за это время только начали разбирать настил. Увидев такое рвение, они пытались взывать к нашей совести, но потом поняли, что их не слышат и оставили эти бесплодные попытки.
Затем мы освоили пилораму, где опытный Сашка Дышлюк научил нас превращать брёвна в необрезные доски, которые на следующем этапе уже с помощью циркулярной пилы превращались в аккуратные, обрезанные с четырёх сторон одинаковой длины доски для настила. Синберг, разбирая старый хлам в сарае неподалёку, обнаружил недействующую установку для побелки стен. Будучи электриком по образованию и одновременно представителем нации, умеющей делать и считать деньги, он быстро понял, что момент их получения можно существенно приблизить, заменив ручную побелку механической. За короткое время перерывов в работе он тайно починил бездействующий механизм и опробовал его. Эффект был потрясающий. После этого стало ясно, что за две недели, работая по шестнадцать часов день без выходных, наш отряд сможет выполнить эту лишённую облагораживающих элементов работу.
Мы, вооружённые реанимированным механизмом, быстро побелили стены и потолок, вручную покрасили ограждения загонов и приступили к самой трудоёмкой процедуре устройства лаг и укладке настила. Потянулась монотонная работа с молотком и гвоздями в руках.
Очень хотелось есть. Баба Маня кормила нас один раз в день. Кто решил, что реставраторам свинарников чужды завтрак и ужин, мы не знали, но если бы нам довелось увидеть этого лишённого чувства юмора человека, то, уверяю, ему не удалось бы уйти живым. Обед представлял собой неслабую миску супа, в котором в качестве второго блюда плавал кусок жилистого мяса. Попытки выяснить, кому при жизни принадлежала эта белковая масса, ни к чему не привели. Завершался приём пищи кружкой напитка, который наша повариха почему-то называла чаем, хотя тот даже цветом не походил на этот благородный напиток, не говоря уже о его вкусе. Вся посуда была алюминиевой. Как позже выяснилось, баба Маня её не мыла, а просто вытирала тряпкой сомнительного происхождения. На наше замечание она резонно заметила, что всё равно сюда наливают горячее, так зачем мыть?
А супчик действительно был горячим. Когда мы впервые увидели на столе огромные тарелки с этим блюдом, то решили, что температура его близка к среднесуточной. Ни струйки пара не поднималось над поверхностью этих маленьких лоханок. Но хлебнув первую ложку их содержимого, мы дружно отплюнулись, переглянулись и молча пошли ставить свои миски в лужу возле крана. Под тонким слоем расплавленного жира температура варева была близкой к точке кипения. Есть это было просто невозможно, да ещё в такую невыносимую жару, которой отличался тот август.
Особенно страдал Сашка Синберг, который вообще любую пищу употреблял исключительно в холодном виде. Все наши попытки объяснить бабе Мане, что готовить нужно хотя бы за час до нашего прихода, успеха не имели. Ей совершенно были непонятны наши городские заморочки. «З жиру хлопци бисяться», – так объясняла она всем наши претензии.
Через десять дней трудовой эпопеи мы приобрели жёсткие мозоли на ладонях, необыкновенную стройность фигур и опасный блеск в глазах, который усиливался при виде любой еды, лишь бы только она не была приготовлена шаловливыми руками нашей поварихи. Особенно настораживал тот факт, что естественной в таком возрасте тяги к женщинам не ощущалось вообще. Правда, опытный Дышлюк, подводя итог обсуждения этой жизненно важной темы, сказал, чтобы не брали в голову, мол, при такой работе и таком изощрённом питании это более, чем естественно. «Начнём нормально питаться и всё пройдёт, мужики, как с белых яблонь дым», – сказал он философски, лёжа в перерыве на новеньком настиле и пуская кольцами сигаретный дым.
– Если не п-помрём к тому времени – слегка заикаясь, вернул всех на грешную землю Юра, – я тут вот о чём подумал. В ста метрах от нас, если доверять обонянию, находится коровник. В нём, следуя логике, должны быть коровы, а где они, там и доярки, там же, следовательно, и молоко. Господа, вы следите за причудливыми изгибами моей мысли?
Я сел на полу в позе турка и обвёл всех лежащих осмысленным взглядом:
– Коллеги, туда должен пойти Дышлюк…
– А чё это чуть что, так сразу я?
Из нашей пятёрки только Сашка Дышлюк при довольно высоком росте обладал особой внешностью начинающего аскета. Мне кажется, что именно так должны были выглядеть библейские патриархи в начале своего жизненного пути. Довольно тяжёлый труд последних дней, ограничения в питании и борода, которую он начал отпускать, лишь усиливали это сходство. Большие карие глаза горели изнутри. Их голодный блеск посторонние ошибочно принимали за огонь просветления, а иные старушки при его появлении осеняли себя крестным знамением и даже норовили приложиться к руке. Я сразу понял, что появление такой фигуры на ферме, где работали впечатлительные дамы из местного контингента, не должно было остаться незамеченным, а уж тем более безрезультатным.
– Саша, – сказал я ему, – поверь моему опыту, только ты сейчас можешь спасти нас от голодной смерти, а, соответственно, и наше мероприятие от полного краха. Дуй на ферму и не возвращайся без молока, а мы пока смотается в магазин за хлебом. Он в любом случае не будет лишним.
Дышлюк молча встал, обвёл нас взглядом идущего на смерть человека, взял пустое ведро и отправился в соседний коровник покорять мастериц машинного доения. Минут через сорок он вернулся с лёгкой улыбкой в своих бездонных глазах. В одной руке он нёс ведро молока, в другой – небольшой трёхлитровый бидон.
– Хорошие девушки живут в этом селе, – вынес он приговор, – дали бидончик сливок и ведро молока. Взамен просили, если сможем, посмотреть их неработающий кормораздатчик.
– Разумный обмен ценностями, – заметил Юра, ополаскивая под краном банку из-под майонеза, – не будем тянуть резину, кто хочет п-первым отведать сливок?
Я любил молоко и не мог представить свою жизнь без этого продукта. Синберг не пил его вообще, о пристрастиях других членов команды я попросту не знал. Короче, мы не пошли вкушать опостылевший обед, приготовленный руками бабы Мани, а взамен под три булки черного хлеба практически опустошили бидон сливок. При этом я выпил четыре, Синберг, превозмогая отвращение, две, остальные осилили по три двухсотграммовые баночки. Никому и в голову не пришла мысль о том, что это не те сливки, которые мы привыкли покупать в наших магазинах. По сути это было жидкое сливочное масло. Из нас пятерых только мой организм оказался готовым к такому биологическому удару. Остальные участники оргии через полчаса сидели, согнувшись в три погибели, впервые осознав на личном опыте, что такое настоящая печёночная боль. Поругиваясь сквозь зубы, я в одиночестве продолжал стелить полы в злополучном свинарнике.
В комнате на пятерых мне выпало спать у окна. Эта ночь показалась слегка нервной, поскольку с регулярностью в полчаса кто-то из команды срывался с постели, с выпученными глазами прыгал через меня в окно и рысью мчался к туалету. Обратный путь тоже пролегал через мою койку. К утру все страдальцы дружно решили, что лучше помереть от супа бабы Мани, чем от поноса.
Ведро молока, прикрытое чьей-то рубахой, словно мусульманская девушка чадрой, сиротливо стояло в углу. К вечеру Коля вспомнил о нём и приподнял, выражаясь высоким стилем, вуаль завесы. Ведро было до краёв наполнено великолепной простоквашей. Вот тут-то мы и оттянулись, разбавив наше убогое меню вначале свежим молочнокислым продуктом, который в отличие от сливок не давал побочных эффектов, а затем следующей его стадией, пропустив скисшее молоко через практически чистую майку Дышлюка. Творог после этого приобрёл специфический, можно даже сказать пикантный, вкус.
Это был первый по настоящему светлый момент в нашей трудовой эпопее. Вторым, не менее запомнившимся событием, стало окончание работы в славном селе Нычково. Мы, раздражённые регулярными наездами главного инженера, не афишировали свои трудовые успехи. Сообщив заведующей комплексом о том, что завтра готовы показать комиссии выполненную работу, мы за ночь заменили разбитые стёкла, покрасили в качестве бонуса ворота и были готовы сдать девственно чистый свинарник в эксплуатацию. За эти две недели наши коллеги из Западной Украины, работая параллельно, успели только лишь разобрать старый настил.
