Я вышла у Елоховской церкви, протопала по снегу через какой-то мелкий переулочек и свернула в Аптекарский. Вокруг меня примерно c такой же скоростью плелись машины. Мне стало смешно: у всех водителей, измученных дорожной пробкой, одинаково озверевшие лица. Странно, сколько развелось нынче машин! Ну право, только ленивый сейчас ходит пешком. Как же так получается: я живу в Москве там, где деньги чуть ли не лежат под ногами, а работаю у сексуально невостребованного кавказца Вано, который, очевидно, в скором времени перейдет от взглядов и случайных касаний к более активным действиям. Хорошо, что сейчас ему мешают хватать меня за соответствующие места все эти свитера-пальто-шарфы-пледы. Но даже мой заиндевевший нос, по-моему, его возбуждает.
– Вы к кому? – оглушил меня серьезный дядечка, когда я подошла к третьему дому и замерла в поисках вывески.
Вывески не было.
– А вы кто? – ответила я ему в том же тоне.
– Я – секьюрити.
– Круто. А мне нужен АКБ «Национальный стандарт».
– А это он и есть. Вы к кому?
Я достала бумажку и прочла фамилию.
– Подождите у турникета. К вам спустится ваш персональный менеджер.
– Мой личный? – удивилась я.
– А как же? А раньше у вас кто был?
– Никого, – пролепетала я и растерялась. Что это? Меня тут принимают как родную, как старую знакомую. А почему я ничего не знаю о них? Это что-то паранормальное. Охранник ушел внутрь и вышел через несколько минут с девочкой лет двадцати.
– Кто Петрова? – спросила она.
– Я, – крикнула я, радуясь, что хотя бы в лицо здесь меня не узнают.
– Пойдемте.
– Куда?
– К операционистам, – сухо бросила мне худая девочка в джинсах и черной водолазке и навострила лыжи внутрь.
Я уперлась.
– Зачем?
Она обернулась и непонимающе произнесла:
– Но вы же письмо получили?
– Ну и что?
– Вы задолженность хотите погасить?
– Нет. – Ведь я же действительно не хотела.
Она, похоже, растерялась.
– Почему?
– А я не понимаю, почему я вам должна гасить какую-то задолженность?
– Так вы же по кредиту.
– Да по какому кредиту?! – начала я горячиться. – Вы меня с кем-то путаете.
– Хорошо. Пойдемте в переговорную и разберемся. Я вызову администратора.
Не могу сказать, чтобы я была в восторге. Идти внутрь мне совсем не хотелось. Но что делать? И вообще, я замерзла, а тут красота, чистота, все блестит и переливается. Хоть побуду часок в приятном месте. Меня проводили в просторную холеную комнату для избранных. Во всяком случае, она была так хороша, что можно было так подумать. Усадили за овальный стол из красного дерева. Ну, может быть, и не красное дерево, но очень похоже. И предложили кофе. Сняв пальто, я развалилась в кресле и, глядя в окно, потягивала из малюсенькой чашечки отличный эспрессо. Давно мне не было так хорошо. Наконец в зал вошел администратор, сухопарый маленький клеркообразный мужик лет пятидесяти.
– Простите, вы Ольга Николаевна Петрова? – спросил он, не высовывая носа из пачки бумаг.
– Да. Но имя у меня довольно распространенное, наверное, письмо отправили неправильно.
– Боюсь, что это невозможно, но на всякий случай дайте ваш паспорт.
Я достала мой новенький паспорт гражданина теперь уже России (как раз недавно поменяла) и величественно протянула ему.
– Да, все верно. И что же вы хотите мне сообщить? – Он скользнул взглядом поверх меня.
Тут уже я растерялась.
– Что верно?
– Верно, что именно вы, Ольга Николаевна, взяли у нашего банка кредит на сто тысяч долларов.
– Когда?! – прошептала я.
– В 1994 году. Секундочку… В ноябре. Что вас еще интересует? – Клерк был так вежлив, что хотелось его треснуть по лоснящейся благополучной лысине.
– Сколько? – выдавила я из себя.
– Сто тысяч. Но вы выплатили уже половину. Так что осталось пятьдесят. Слушайте, мне не нравится, что вы на меня смотрите так, словно впервые все это слышите. Смотрите. Это ваша подпись? – он извлек из недр красивой массивной папки-скоросшивателя какую-то бумагу.
Подпись была моя. Кошмар. Я начала вспоминать. Я была уверена, что Сережа все давно выплатил.
– Но это же бумаги, которые я подписывала черт знает когда!
– Не черт знает когда, а в 1994 году. Кредит на бизнес.
– Ну да. На пиццерию. Но Сережа ничего не говорил, он же давно все выплатил. Это вообще его дела. При чем тут я?
– Как же вы можете так говорить? Кредит брали вы, а не ваш муж. Да, вы его брали с целью открытия пиццерии. Но пиццерии больше нет, мы это выяснили, когда не пришел очередной платеж.
– И что же теперь? Что же, теперь он не платит? Ну и напишите ему!
– О господи! Я же вам объясняю, кредит брали вы, а не он. Да он и не мог его взять, он же не имеет собственности в Москве. А все кредиты выдаются под залог чего-либо.
– Но у меня-то тем более ничего нет.
– А квартира? Вы же единственный собственник большой квартиры на улице Покровка, дом 35.
– Что? Я вам что, должна отдать квартиру? – заорала я.
– Зачем? Выплачивайте кредит и все. Залог взыскивается только в судебном порядке, когда станет ясно, что никак иначе вы не собираетесь возмещать задолженность.
– То есть либо я выплачиваю пятьдесят штук, либо вы отберете у меня квартиру?
– Грубо, но верно. Вы меня простите, но зачем же вы подписали кредитный договор, если не понимали, что делаете?
– Он же был моим мужем. И ведь он исправно выплачивал все эти пять лет.
– А что же изменилось? – сочувственно и в первый раз как-то по-человечески спросил он.
– Он от меня ушел. И, видимо, решил, что дальше я разберусь сама, – горько выдавила я из себя и разрыдалась.
Господи, я не могу лишиться моей любимой квартиры! Я не хочу жить с девочками на вокзалах и подрабатывать проституткой! Да и не гожусь я в жрицы любви. Толстая и старая. Тридцать лет!
– Успокойтесь, ради бога. Выпейте водички.
– У меня нет денег. Он все, что можно было продать, забрал. Я не смогу платить, – скулила я. Неуклюже и нелепо я размазывала сопли по щекам и хлюпала носом. Ни одной конструктивной мысли, сплошной бабий мандраж.
– Прекратите истерику. Она вам все равно не поможет, – раздался у меня за спиной чей-то незнакомый голос.
Я обернулась. Передо мной стоял Мужчина с большой буквы. Я таких отродясь не видала, если честно. Высокий, сильный, про таких говорят – косая сажень в плечах. Правильные черты лица, черные с проседью волосы, хотя лет ему не больше сорока. Эта проседь придавала ему возвышенно-благородный вид. Синие глаза, чувственный рот, высокий лоб. Горделивая уверенная походка человека, который всю жизнь был как минимум на голову выше окружающих его людей. Прекрасный костюм, явно специально сшитый для него и под его нестандартные размеры. Все это я вспоминала и муссировала по дороге домой, думая, что таких мужиков, наверное, выводят в специальных лабораториях по борьбе с женским феминизмом. Против его слова и его взгляда не устоит ни одна. И вот этот самый великолепный полубогообразный экземпляр презрительно стряхнул с рукава соринку, причем сделал это так, что мне показалось, что он стряхнул с рукава меня, и сказал:
– Мадам, не надо так горько плакать. Мы не бандиты, а коммерческий банк. На улицу вас выставлять никто не хочет, но и вытаскивать себя из проблем, в которые вы сами себя вовлекли, вы будете сами. Я понятно излагаю?
– Да, – проглотила я всю свою истерику и заткнулась. Плечи, конечно, еще дрожали.
– Очень хорошо. Я так понял, что муж вас бросил, не объяснив, что вы должны нам денег. Так?
– Так, – кивнула я.
– Но деньги нашего банка вам в лице мужа были выданы полностью согласно договору. Все сто штук наличными. Не наша проблема, что он не умеет раскручивать бизнес. Это ваша проблема. Деньги придется вернуть. Единственное, чем могу помочь, это дать вам немного больше времени. Сейчас напишите заявление с объяснением ваших обстоятельств, и мы дадим вам, ну, скажем, три месяца отсрочки платежа. И снимем пени за декабрь и январь. Так вам будет полегче?
– Наверное. – Я смотрела на него, как кролик на великолепного сильного удава. – Правда, я не понимаю, где я через три месяца возьму пятьдесят штук.
– Во-первых, не пятьдесят. Это всего вы должны пятьдесят. А в месяц, – он заглянул через плечо пожилого клерка на бумаги, – в месяц восемьсот десять долларов. Это вместе с процентами. При необходимости мы можем растянуть немного сроки платежей, с тем чтобы в месяц вы платили меньше. Но не более чем на семь лет. А то за такое время у нас правящий режим уже может смениться. Надо вам пересчитать?
– Какая разница – восемьсот или семьсот. Все равно деньги запредельные.
– Ну и правильно. Чего там растягивать.
– Вы что – смеетесь? Я понятия не имею, где брать эти деньги.
– А вот на то, чтобы понять, где в ближайшие пять лет каждый месяц вы будете брать восемьсот десять долларов, у вас есть три месяца. Три. Вам понятно? Не думайте об этом прямо здесь. Поезжайте домой, выпейте, развейтесь. А потом и подумаете. – Он смотрел на меня, излучая в окружающее пространство мужскую силу и уверенность, заражая ею все вокруг, словно радиацией.
