Талос фыркнул:
— И как, сработало?
— Сам погляди.
Кирион махнул рукой в сторону смертных, восторженно уставившихся на Талоса со всех концов командной палубы. Все взгляды были обращены к нему.
Талос сглотнул, ощутив во рту кислый привкус.
— Вы превратили меня в икону. Это балансирует на грани язычества.
Все воины Первого Когтя ответили хриплым смешком. Не веселился один Талос.
— Пятьдесят пять дней молчания, — сказал Кирион. — И у тебя нашлись для нас только укоры?
— Молчания? — пророк обернулся к каждому из них по очереди. — Я ни разу не вскрикнул? Не произнес вслух ни одного пророчества?
— Не в этот раз, — покачал головой Меркуций. — Тишина с той самой секунды, когда ты потерял сознание.
— Я даже не помню, как отключился.
Талос прошел мимо братьев и облокотился о поручень, огораживающий центральное возвышение. Он пристально всмотрелся в серую планету, зависшую в пустоте и окруженную плотным астероидным поясом.
— Где мы?
Первый Коготь присоединился к нему — ряд бесстрастных масок-черепов и скрежещущих сочленений доспеха.
— Ты не помнишь, какие отдал нам приказы? — спросил Ксарл.
Талос постарался не выказать раздражения.
— Просто ответь мне — где мы? Этот вид мне знаком, но я с трудом верю, что мы и вправду там.
— Да, знаком, и мы действительно там. Мы на Восточной границе, — отозвался Ксарл. — Вдали от света Астрономикона, на орбите того мира, куда ты так упорно желал отправиться.
Талос уставился на планету, вращающуюся с невозможной медлительностью. Он знал этот мир, хотя не мог припомнить ничего из того, о чем говорили братья. И все же пророк с трудом удерживал восклицание: «Быть этого не может!» Самыми невероятными казались серые пятна городов, струпьями усеявшие пыльную поверхность континентов.
— Она изменилась, — проговорил Талос. — Не понимаю, как это могло случиться. Империум никогда бы не стал отстраиваться здесь, и все же я вижу города. Вижу пятна человеческой цивилизации там, где должна быть бесплодная пустыня.
Кирион кивнул:
— Мы были удивлены не меньше тебя, брат.
Талос обвел взглядом мостик.
— К своим постам, все вы.
Люди повиновались, салютуя и бормоча: «Да, господин».
Последовавшую за этим тишину нарушил Меркуций:
— Мы здесь, Талос. Что нам делать теперь?
Пророк смотрел на мир, который должен был быть мертв — очищен от любых признаков жизни и покинут всеми, кто когда-то называл его домом. Империум Человека ни за что не заселил бы во второй раз мир, обреченный проклятию, — а тем более тот, что располагался за пределами священного круга, очерченного светом императорского маяка. На то, чтобы добраться до этой планеты на обычной тяге даже от ближайшего пограничного мира, ушло бы несколько месяцев.
— Всем Когтям приготовиться к высадке.
Кирион прочистил горло. Талос обернулся, удивленный этим слишком человеческим жестом.
— Ты многое пропустил, брат. Кое-что требует твоего внимания до того, как мы спустимся на поверхность. Кое-что, касающееся Септимуса и Октавии. Мы не знали, как поступить с ними в твое отсутствие.
— Я слушаю, — ответил пророк.
Он ни за что бы не признался, что при звуке этих имен у него по спине пробежал холодок.
— Ступай к ней. Посмотри сам.
«Посмотри сам». Слова эхом отозвались у него в мозгу. Они повторялись с пугающим упорством и казались чем-то средним между воспоминанием и пророчеством.
— Вы идете? — спросил он братьев.
Меркуций отвел глаза. Ксарл басовито хмыкнул.
— Нет, — сказал Кирион. — Ты должен сделать это один.
Талос добрался до покоев навигатора, ненавидя себя за разлившуюся по телу слабость. Пятьдесят пять ночей, почти два месяца без тренировок оставили на нем тяжкий след. Слуги Октавии столпились в тенях у ее дверей — согбенные короли темных закоулков.
— Господин, — шипели они сквозь прорезанные в лицах щели, некогда бывшие губами.
Окровавленные повязки шелестели при каждом движении, когда служители опускали оружие.
— В сторону! — приказал им Талос.
Они разбежались, как тараканы разбегаются на свету.
Лишь один остался на месте. На секунду Талосу почудилось, что это Пес, любимый служитель Октавии, однако существо было слишком субтильным. К тому же Пес был мертв уже несколько месяцев — погиб при захвате корабля меньше чем в двадцати метрах отсюда.
— Госпожа устала, — произнесло существо.
Его голос звучал сдавленно, словно с трудом пробивался сквозь сжатые зубы. И он был слишком мягок, чтобы принадлежать мужчине. Служительница подняла обмотанную повязками руку так, будто ее слова или физическое присутствие могли остановить воина. Обмотанное полосками ткани лицо женщины не позволяло судить о ее внешности, однако фигура служительницы говорила о том, что она — или, по крайней мере, ее тело — деградировала меньше остальных. Ее глаза скрывались под массивными пилотскими очками. Их черные линзы странно напоминали сетчатые глаза насекомых и заставляли предположить мутацию там, где на первый взгляд не было никаких отклонений. Из левого края оправы тянулся тонкий красный луч, следующий за взглядом служительницы. Женщина припаяла к очкам лазерный целеуказатель — из каких соображений, Талос понятия не имел.
— Тогда у нас с ней много общего, — холодно проговорил пророк. — Отойди.
— Она не желает, чтобы ее потревожили, — настойчиво повторил сдавленный голос, звучавший сейчас еще менее дружелюбно.
Другие служители начали возвращаться.
— Твое верноподданное упрямство делает честь твоей госпоже, однако довольно этой болтовни.
Талос склонил голову, не сводя взгляда с женщины. Он не хотел бессмысленного убийства.
— Ты знаешь, кто я?
— Кто-то, кто хочет войти вопреки желаниям моей госпожи.
— Это верно. Но также верно и то, что я хозяин этого корабля и твоя госпожа — моя рабыня.
Остальные служители вновь отшатнулись под защиту теней, шепотом повторяя имя пророка. «Талос, Талос, Талос…» — словно шипение скальных гадюк.
— Она нездорова, — сказала обмотанная повязками женщина.
Теперь в ее голос прокрался страх.
— Как тебя зовут? — спросил ее Талос.
— Вуларай, — ответила она.
Талос чуть улыбнулся под наличником шлема. «Вуларай» по-нострамански означало «лжец».
— Забавно. Ты мне нравишься. А теперь отойди в сторону, прежде чем ты перестала мне нравиться.
Служительница попятилась, и воин заметил блеск металла под рваным тряпьем, заменявшей ей одежду.
— Это гладиус?
Существо замерло.
— Повелитель?
— Ты носишь гладиус легиона?
Она обнажила висевший на бедре клинок. Для Повелителя Ночи гладиус был коротким колющим оружием длиной с предплечье воина. В руках человека он превратился в полноразмерный меч. Узор ностраманских рун, вытравленный в темном металле, не оставлял места для сомнений.
— Это, — сказал Талос, — оружие легиона.
— Это был подарок, повелитель.
— От кого?
— От лорда Кириона из Первого Когтя. Он сказал, что мне необходимо оружие.
— Ты знаешь, как им пользоваться?
Забинтованная женщина пожала плечами и ничего не ответила.
— А если бы я просто отшвырнул тебя в сторону и вошел, Вуларай? Что бы ты тогда сделала?
В ее сдавленном голосе послышалась улыбка.
— Я бы вырезала вам сердце, господин мой.
Навигаторские покои были освещены немногим лучше, чем остальные комнаты и коридоры корабля, — их озарял тусклый, нездоровый свет тридцати без малого мониторов, подключенных к внешним пикт-камерам. Они отбрасывали сероватый отблеск на остальную часть обширной комнаты, превращая круглый бассейн в ее центре в лужу расплавленного свинца. В воздухе висела густая мясная вонь амниотической жидкости.
Она держалась подальше от воды. С захвата «Эха проклятия» прошли долгие месяцы, и половина корабля была очищена с помощью огнеметов — однако Октавия поклялась использовать амниотический бассейн только для полета в варпе, когда ей требовалась самая тесная связь с машинным духом корабля. Талос, видевший Эсмеральду, предыдущую обитательницу этих покоев, отлично понимал, почему Октавия отказывается проводить слишком много времени в питательном растворе.
С химической вонью амниотической жидкости мешались другие запахи, связанные с личным пространством Октавии: острый душок человеческого пота, запах плесени, исходящий от ее книг и свитков пергамента, и слабый — но не неприятный — аромат ее волос. Даже недавно вымытые, они выделяли жир.
И было что-то еще. Что-то похожее на запах менструальной женской крови, с тем же богатством оттенков. Близкое, но не совсем.
