известно. На любого мог вот так ткнуть пальцем.
Но на очной ставке Миша подтвердил все говоренное им прежде о ночной встрече, опустив лишь приведенные при первой беседе ради красного словца детали «обшлепывания» карманов Артамонова.
И вновь, не дрогнув, не смутившись, Артамонов разбил доводы Савина: ночью никуда не отлучался из дому, следовательно, Савин видеть его не мог.
А зачем, собственно, нам с вами огород городить, — добавил. — К чему лишние разговоры. У меня ведь полнейшее алиби. Мою непричастность подтвердят сразу несколько человек. В одной компании с ними провел вечер. Расстались поздней ночью. Дай бог памяти — что-то около трех часов.
Допрашивать тех, кого Артамонов назвал в качестве свидетелей своего алиби, Марин поручил Николаевой. На себя же взял обстоятельный допрос Артамонова. Но он глубоко ошибался, полагая, что предоставляет коллеге решение более легкой задачи. Татьяна Алексеевна убедилась в этом, едва перед нею предстал первый свидетель — Андрей Малевский. Не поздоровавшись, не спросив разрешения, плюхнулся он на стул. Натянул пониже на лоб шапочку с надписью «Карху», закинул ногу на ногу и, поигрывая дымящейся сигаретой, процедил сквозь зубы:
— Так шо вам от меня надо?
Николаева на какой-то миг опешила… Так развязно не вели себя при допросах самые отпетые люди. А тут совсем юный парень — и такая расхлябанность. Вспыхнула, но тут же взяла себя в руки и тихо сказала:
— Сядьте как следует.
— Шо вы ко мне привязались? Я к вам сюда не напрашивался.
— Сядьте как следует, — твердо произнесла Татьяна Алексеевна, — вы не в баре, а перед работником прокуратуры.
— Я — несовершеннолетний, и нечего ко мне приставать.
— Вот в чем дело? — усмехнулась Николаева и привстала со стула. — Тогда мы сейчас сюда маму с папой пригласим…
— Не надо маму, — иным стал голос Малевского.
Второй свидетель — Миша Паршин — потребовал начальство из прокуроров.
— Слушаю вас, молодой человек, — Марин, заглянувший как раз при этих словах к Николаевой, показал на свой китель советника юстиции. — Так какие у вас претензии?
И чистенький, ухоженный мальчик стал возмущаться, что его заставили сейчас ждать в одном помещении с какими-то «пьяными гопниками».
— Мы, конечно, глубоко извиняемся, что заставили ждать. У вас, поди, дела, а мы вот тут ради праздных разговоров собрались… Ладно, оставим иронию. Вы слышали о сегодняшнем убийстве?.. Подозревается приятель ваш. Или товарищ — не знаю, как правильно будет — Артамонов…
Паршин сделал большие глаза, замотал головой:
— Он не мог. Он никуда не отлучался весь вечер из квартиры, где был и я. Поздно ночью мы вместе разошлись…
Хорошее было у Артамонова алиби. Малевский, Паршин, а затем Наталья и Елена Васины, Маргарита Серегина безоговорочно утверждали: да, Артамонов находился среди них. Все пятеро, не сбиваясь, в тон Артамонову, едва ли не поминутно расписывали, чем занимались накануне днем, в тот вечер и в ту ночь. Всей группой ездили смотреть кино в кинотеатр «Спорт». На обратном пути купили две бутылки вина «Иверия». Смотрели телевизор, разговаривали о том о сем. Артамонов играл на гитаре и пел. Какой у него репертуар? «Блатные» песни, жалостливые… Вначале сидели у Васиных. Потом перебрались этажом выше — к Серегиной.
— Да и можно ли подумать даже о нем плохо, — убеждала Серегина Николаеву. — Он такой хороший. Добрый. В одном подъезде живем, знаем его. Сегодня билеты в кино для всех купил. Вино всегда на свои деньги покупает.
— И в этом доброта?
— А в чем еще? — удивленно округлила глаза Серегина. — Плохого нам он никому ничего не сделал.
— А деньги где брал? Месяц уже не работал.
— Мне какая забота? Еще оставались, значит…
Нет, не вызывала сомнений искренность свидетелей. И потом: неужто бы столь настойчиво стали выгораживать не кого-нибудь — убийцу?.. Такое и заподозрить грех, каким бы ни был каждый из этих свидетелей сам по себе.
— Оттого, Вадим Всеволодович, и вели, возможно, себя так вызывающе Паршин и Малевский, что чувства лучшие их, так сказать, оскорблены? — размышляла Николаева. — Молодежь — она ведь, как правило, чутко очень реагирует на любую несправедливость.
— Ох, — вздохнул Марин, — все может быть… Но у меня вот какая мысль из головы не выходит. Был в моей практике случай: человек получил сквозную рану в сердце. Минут через двадцать — тридцать доставили его на операционный стол. А месяц спустя он в добром здравии давал показания следствию. Тут же, тем более, наверное, можно было бы спасти Столбунова. Четыре часа еще жил. Метров двадцать прополз, и лишь напротив угла дома шесть силы оставили его. И неужели никому, если не считать мальчишки Савина, никому не пришлось ничего знать об этом случае?..
В третьем часу ночи разъезжались работники прокуратуры, уголовного розыска, так и не получив определенного ответа, где он — преступник?
А утром уголовный розыск предоставил в распоряжение следователей такие факты.
— Выяснили у соседей мои сотрудники, — сообщал Ильин. — В компании-то, оказывается, еще одна была девушка — знакомая Артамонова, четырнадцатилетняя Света Грошева. А живет она в другом доме. К сожалению, пока не разыскали ее, куда-то уехала. Подозреваем — не все время находился Артамонов на виду у компании.
Вновь приступили к допросу свидетелей. Нехотя вынуждены были признать Елена Васина, Серегина, Малевский, Паршин: да, утаили правду, где-то около полуночи Артамонов действительно провожал Свету. Каемся, мол, но поступили так-де из соображений, дабы Света, у которой строгая мама, не фигурировала на допросах. Но Артамонов, вновь убеждали они, отсутствовал пять, от силы десять минут.
Мог ли Артамонов в течение этих десяти минут успеть совершить преступление? Провели эксперимент, рассчитав все поминутно, учтя расстояние до места преступления. Концы с концами не сходились. Только при условии, если Артамонов заранее знал, что именно в это время появится Столбунов, готовился предварительно к встрече с ним, еще можно предположить такой вариант. Однако он исключался.
Но мог ли, в принципе, оказаться Артамонов в роли убийцы? — вот какой возник
