Подавшись назад, она села на закрытый унитаз, закинула ногу на держалку для туалетной бумаги, а вторую ногу, когда Уилл приблизился к ней, опустила на его теперь уже обнаженное плечо. Заметив крохотные листочки, застрявшие в ее лобковых волосах, Уилл развел губы мохнатки пальцами, потом зарылся лицом в эту горячую влажность. На вкус она отдавала не морем. Он обвел ее пизду языком, втолкнул его прямо в жаркое отверстие. Он пососал ее клитор, сглотнул жаркий сок, льющийся ему в открытый рот. На вкус она отдавала не морем – на вкус она была сама земля: плодородная почва и смола, сам сок растений.
Сжав его лицо ладонями, она мягко оттянула его от своей пизды. Снова обшарив взглядом ее тело, Уилл привстал, чтобы потереться членом о ее влажную мохнатку. Закрыв глаза, девчонка обеими руками схватила его зад, потом откинула голову, втянув в себя всю пульсирующую длину уиллова хуя. Опираясь об унитаз, Уилл продолжал лизать, покусывать и посасывать ее соски, при этом раз за разом вонзая прибор в ее мохнатку. Воздух в тесном пространстве кабинки стал тяжелым от ее жаркого земляного запаха. Уилл никогда не испытывал ничего подобного. Когда она закричала от наслаждения, Уилл заметил, что рунный узор на ее теле начал как будто светиться изнутри. Он сам вот-вот кончит. Он почувствовал, как его прибор все твердеет, вонзаясь в ее горячую мохнатку.
Внезапно в недрах ее тела расцвела вспышка зеленого света. Этот свет подсветил изнутри мистические татуировки. Она вскрикнула, когда ослепительная вспышка зелени отпечаталась на сетчатке глаз Уилла, на мгновение ослепив и его тоже. Острая боль, обжигая, прокатилась по коже его прибора. Красные отзвуки кельтских узоров поплыли у него перед глазами, и, извергая горячую сперму, в ее пизду, он вскрикнул от боли и отрубился.
5
Когда Уилл очнулся, то сообразил, что понятия не имеет, сколько времени он был в отрубе. Оглядевшись по сторонам, он понял, что в дабле он один. Девчонка исчезла. Он даже не знал, как ее зовут.
Его член, хотя теперь и дрябло обвис, болезненно пульсировал. Опустив глаза, Уилл охнул от удивления и ужаса, увидев, что тот же рунный орнамент, покрывавший все тело незнакомки, теперь будто выгравирован на коже его члена – все равно что какая-то татуировка. Однако, линии здесь казались более толстыми, чем у нее, и отдельные узоры были едва различимы – они казались меньше и как будто жались друг к другу. Тут Уилл разразился смехом, вспомнив, какими черными и толстыми кажутся отпечатанные рисунки на сдувшихся воздушных шарах. Он сообразил, что ему не увидеть новых украшений на своем члене до тех пор, пока у него не встанет в следующий раз.
Все еще несколько потрясенный ошарашенный, невзирая на это веселящее душу наблюдение, Уилл натянул одежду и на подгибающихся ногах поднялся наверх. Паб, через который он протащился, чтобы выйти на солнечный свет, был все также пуст.
Сидя под деревом некоторое время спустя, Уилл свернул себе самокрутку и глубоко втянул в легкие ароматный дым, позволяя себя насладиться сигаретой, несмотря на свои далеко не добрые чувства к табачной промышленности. Иными словами, его собственное ощущение благосостояния временно перевесило его возмущение эксплуатацией рынков третьего мира табачными конгломератами. Но расслабляйся, не расслабляйся, он все равно никак не мог найти смысла в сегодняшних событиях. Интересно, не могла ли Шэрон подсунуть ему кислоты? Как еще объяснить появление загадочной девчонки в пабе? Или то, как их секс вызвал потрясающий взрыв зеленого света?
Наверное, это был трип.
Мысль сама по себе недурна, но натертость в промежности напомнила ему, что все это случилось на само деле. Чувствовал он себя уже несколько лучше, но следы этой встречи были явственно отпечатаны на коже его прибора. Уилл не мог не рассмеяться про себя, подумав о романах Майкла Муркока, которые передавали друг другу ребята в его сквоте. Все это были романы фэнтези с названиями вроде «Дракон в мече» или «Рунный посох». От души затянувшись самокруткой, Уилл спросил себя, что произойдет, когда он в следующий раз задействует свой рунный посох.
Внезапно Уилл почувствовал невыразимое томленье. Несмотря на то, что она сделала с его членом, ему не терпелось снова увидеть ту девчонку, снова испить ее пахнувшей землей пизды. Когда он, наконец, нетвердо поднялся на ноги, желудок у него громко заурчал. Ничего удивительно, поскольку, не считая – ну просто невероятной! – пизды, у него с утра маковой росинки во рту не было. Ну да, конечно, были еще водянистая тюремная овсянка и кусок подмокшего тоста, какие он с трудом проглотил засветло, но с тех пор ничего. День выдался долгий, и он еще не закончен.
Уилл решил спуститься до Бродвей-маркет и купить еды по дороге в сквот. По дороге он заметил, что собака, сидевшая в парке в ярдах пятидесяти или около того от него, встала и засеменила за ним следом. Уилл остановился и с удивлением заметил, что собака остановилась тоже. Снова повернувшись в сторону рынка, Уилл решительно зашагал вперед, на сей раз уже не оглядываясь. Он не видел, что собака встала и пошла за ним, поскольку знал, что так она и сделает.
Уилл направился прямо к булочникам Бродвея, где купил несколько рогаликов и чашку чая. Устроившись за столом, Уилл жадно вгрызся в рогалик. По сравнению с затхлым, зачастую плесневелым хлебом, какой подавали в тюрьме, этот сухой хрустящий рогалик казался поистине даром кельтских богов. Залив хлеб чаем, сдобренным парой ложек с горкой сахара, и убрав последний рогалик в карман, он двинулся дальше, остановившись по дороге у ларька с фруктами, чтобы купить пару яблок на десерт.
Повернувшись снова к парку, он обнаружил, что собака сидит у дверей паба «Кошка и овца» на углу. Насколько он мог разобрать, это была какая-то беспородная дворняжка – маленькая и с длинной лохматой и нечесаной шерстью. Собака, наверное, каталась в траве, поскольку в шерсти у нее запутались опавшие листья. Когда Уилл подошел поближе, собака вскочила на ноги, чтобы потереться носом о его штанину, потом повернулась идти рядом с ним, будто знала команду «к ноге».
– Здравствуй дружок. А ты симпатяга, а?
Уилл присел, чтобы погладить брата своего меньшего. Он потрепал спутанную шерсть на голове пса, потом обеими руками погладил морду. Тут Уилл заметил что-то на шее собаки. Осторожно приподняв собачью морду, он обнаружил на беспризорном псе простой кожаный ошейник. С ошейника свисала архаичного вида подвеска. Сработанная из тусклого металла, она изображала какое-то драконоподобное существо, заключенное в сложный кельтский узел.
Внезапно Уилл догадался, кому принадлежала эта собака.
– Так куда же она подевалась? – спросил он, поглаживая голову собаки. – Ты тоже ее потерял? Похоже, тебе стоит пойти со мной, дружок.
Когда Уилл и его новообретенный друг свернули с Мэр-стрит на Уэлл-стрит, перед ними открылось удивительное зрелище. Все здания по южной стороне улицы были заняты. И со всех крыш свисали транспаранты протеста против трасы. За местом, где раньше находился «Теско-маркет», – рынок, как понял Уилл, был снесен, чтобы расчистить место для какой-то дробилки или катка обменника-транспортера, – раскинулась пустошь. На высоте человеческого роста колючая проволока шла поверху заграждения из листов гофрированного железа – насколько хватало глаз заграждение шло параллельно всей Касслен-роуд. За заграждением лежал 50 метровый участок голой земли, ничейная земля, прорубленная через кварталы между Хэкни и Лейтон.
За заграждением стоял припаркарованный тяжелый дорожный агрегат. Работы на сегодня были закончены, и теперь охрана патрулировала обе стороны стального заграждения. Как только работы дойдут до определенной точки, догадался Уилл, им придется снести дома сквотов для того, чтобы расширить Уэлл-стрит, так чтобы она могла вместить в себя удвоенный объем движения транспорта.
Подходя к последнему из сквотерских домов, Уилл думал о том, что еще полгода назад линия фронта проходила на милю или около того к востоку. Теперь же стальное ограждение подпирало саму стену сквота. Дорожные рабочие, уж конечно, не сидели, сложа руки за время его отсутствия, но он радовался в душе, что столько новых людей присоединилось к их борьбе.
Подойдя к наспех укрепленной двери, Уилл услышал пропущенные через усилитель звуки ударника, баса и пары гитар, так что догадался, что кто-то дома все же есть. Он оглядел переднюю часть дома. Здесь мало что изменилось, если не считать нескольких недавних плакатов в защиту Джа Шака на Рокет, наклеенных на стены, и колючей проволоки, оплетшей окна полуподвала и подоконники первого этажа. Он громко забарабанил в дверь, услышал шарканье шагов и звук поворачиваемого в замке ключа.
Дверь с шумом распахнулась, чтобы открыть знакомую сутулую фигуру,. Взлохмаченные дредки во все стороны торчали из-под на редкость потрепанного цилиндра. Острое выпачканное сажей личико украшало огромное серебряное кольцо в носу. Огромные штаны из лавки старьевщика держались на драных подтяжках поверх белой жилетки, а широкая ухмылка открывала два ряда гнилых зубов.
