такое говорить? Как я мог бить немецкий шпион? Да, ви… хр…
От вдруг нахлынувших слез мужчина захрипел.
— Ну-ну, успокойся! — всполошился ротмистр. — На вот, выпей-ка воды…
Листок отчего-то ухватился за наполненный подполковником стакан с водой и, поднявшись, протянул его допрашиваемому. Тот поднес, было, стакан к губам, но опустил его и, смахнув слезы рукавом, дрожащим голосом произнес:
— Я говорить правду! И я могу сделать доказание! Листок вновь опустился на стул.
— Вот как? Что ж, попробуй…
— Я это никому еще не говорить… Знаешь, что ответить германский полковник Иззек-паша? Он сказать, не бойся, Гассан, — план Энвер-паша хороший, и победа будет скоро! Об этом в Сарыкамыш заботится наш агент с Анной. У него очень трудный задание, но он очень большой разведчик!
— С Анной? — насторожился ротмистр. — Какой Анной?
— Не знаю… Так он сказать! Теперь ты веришь? Если я шпион, разве я сказать о другом шпион?
— А что сразу не сказал?
— Боялся! Хотел, чтоб быстро отпустил…
Голос армянина сорвался, и он залпом опустошил стакан.
Что произошло потом, Листок понял не сразу. Мужчина все еще держал стакан у рта, когда неожиданно замер, точно прислушиваясь к собственным ощущениям, и вдруг закатил глаза; потом выпавший из руки стакан со звоном раскололся на тысячи осколков, и, внезапно навалившись всей грудью, перебежчик уткнулся лбом в крышку стола.
С минуту Листок обалдело смотрел на неподвижную шевелюру армянина.
— Акопян? — позвал он.
Мужчина не шевельнулся.
Ротмистр поднялся, прошел к нему; осторожно ткнул пальцем в плечо. Армянин не реагировал. Пощупал артерию на шее — пульс отсутствовал.
"Но это невозможно!" — с ужасом пронеслось в мозгу ротмистра.
Он прошел к вешалке, вынул из кармана офицерские перчатки и вновь прошел к уткнувшемуся в стол мужчине; осторожно приподнял за сальные волосы голову и заглянул в лицо — перебежчик был мертв.
3. 25 ноября 1914 г. По горячим следам
Листок быстро прошел к двери.
— Караульный!
— Здесь, Вашсокбродь!
— Кто заходил в канцелярию кроме меня и господина подполковника?
— Никто, Вашсокбродь! Вы одни и были…
— К дежурному офицеру — бегом! — неожиданно сорвался ротмистр. — Пусть вызывает лекаря с носилками! Немедля! Хорошего лекаря! Чего рот раззявил! Бегом!! А самого ко мне!
Когда караульный, путаясь в полах шинели, затопал по длинному пустому коридору, Листок захлопнул дверь и невольно взглянул на уткнувшегося в стол армянина.
"Подарочек!.. — невесело подумал ротмистр. — Что же с тобой стряслось? Не выдержало армянское сердце, или…"
Взгляд его упал на осколки, блестевшие под стулом покойника. Приблизившись, подобрал, не снимая перчаток, самый крупный из них, бывший некогда основанием стакана, и осторожно поднес к носу. Потянуло горьким миндалем.
"Вот тебе и "Взвейтесь, соколы, орлами!" Да тебя же, братец, отравили — натуральный цианид!"
Он отложил осколок и потянулся к графину. Однако чисто — никакого намека на специфический запах!
"Этот тщедушный генштабист при мне налил из графина… Значит, отравлен был стакан… — Ротмистр вновь посмотрел на лежавший у головы армянина осколок. — Дьявол! Ведь с него мог выпить и я! Но чьих рук дело? От кого хотели избавиться — от генерального штаба подполковника, от меня — ротмистра контрразведывательного отделения, или от тебя, турецкого перебежчика? Если от тебя, то в твоих сведениях действительно было нечто важное…"
Мысли прервал топот в коридоре. Через минуту в дверь постучали, и в открывшуюся дверь вошел опоясанный ремнями поручик. Лихо прищелкнув каблуками, отрапортовал:
— Господин ротмистр, дежурный офицер поручик Баков по вашему приказанию!
И, переведя взгляд на покойника, совсем не по уставу спросил:
— Что это с ним? Никак кончился?
Ротмистр от каблучного щелчка и дурацкого вопроса поморщился, но своего неудовольствия проявлять не стал — сразу перешел к делу:
— Лекаря вызвали?
— Так точно, господин ротмистр! Однако что с ним? — вновь поинтересовался поручик, показывая глазами на армянина.
Листок раздраженно бросил:
— Не видите — умер, черт бы вас побрал! Важный информатор, а отдал богу душу прямо на допросе. Отравлен, знаете ли! И вероятнее всего, цианидом. Водой из этого вот графина…
Ротмистр сделал паузу.
— …И у меня возникает естественный вопрос: кто мог подсыпать отраву, если сто пятьдесят шестой полк на позициях в шестидесяти верстах отсюда, а в охраняемых вами казармах только взвод ополчения да дежурный офицер по полку?
Листок видел, как от щек поручика отхлынула кровь.
— Не могу знать, господин ротмистр… Неужели намекаете на меня и дежурную службу?
— Я пока ни на кого не намекаю, а рассуждаю, господин поручик! — рявкнул жандарм. — Когда в последний раз меняли воду в графине? Кто заходил в канцелярию до прихода подполковника Лавренюка? Кто первым вошел в помещение — подполковник или перебежчик?
Поручик, вытаращив глаза, быстро проговорил:
— Часа два назад, господин ротмистр, от начальника гарнизона было передано приказание подготовить для допроса канцелярию полка. Я отдал соответствующее распоряжение младшему унтер-офицеру Карнаухову. А подполковник Лавренюк… Когда привели задержанного, подполковник прибыл через минуту!
— И где сейчас ваш унтер?
— В расположении… Но вы ничего такого не думайте, господин ротмистр — отличный солдат…
— Ко мне его! — перебил Листок.
— Слушаюсь, господин ротмистр!
— И напомните насчёт носилок.
— Будет исполнено!
Наступила тишина, ибо ротмистр внезапно застыл: какие-то неясные и противоречивые мысли вдруг забегали по извилинам жандармского мозга, тщетно пытаясь состыковаться хоть в какую-нибудь правдоподобную версию. План Энвер-паши, немецкий разведчик с "Анной", графин чистой воды, стакан с отравой, скончавшийся армянин, подполковник Лавренюк, утоляющий жажду… Черт знает что! Как яд оказался в стакане, если никто не заходил, а графин чист? Лавренюк подсыпать яду не мог — воду наливал при нем…
— Будут еще приказания? — подал голос поручик, выводя его из минутного оцепенения.
— Да! Скажи, ты принимал перебежчика под конвой?
— Я… — насторожился офицер. — Что-то не так?
— А при каких обстоятельствах его взяли?
— Точно не могу знать… Сказали, был задержан у вокзала пограничной стражей. Около трех утра. Их поручик допросил и самолично доставил в штаб, к дежурному офицеру капитану Волчанову… Тот также допросил его, а после допроса им было доложено Его Превосходительству, который и распорядился временно поместить перебежчика в карцер сто пятьдесят шестого полка… То есть ко мне, господин ротмистр!
— Так… Значит, за пару часов армянина допрашивали как минимум четырежды… Пожалуй, было отчего наложить на себя руки… А? Как полагаешь?
Поручик пожал плечами:
— Не могу знать… Но из-за того накладывать на себя…
Поручик запнулся под быстрым взглядом ротмистра.
— Не могу знать, господин ротмистр!
— Ладно, ступай! О случившемся не докладывать — сам доложу. И тащи своего унтера. Иди!
— Слушаюсь! — козырнул поручик и, вновь неприятно щелкнув каблуками, лихо
