испуганно произнес один из нижних чинов. — Только что…
Но Листок его уже не слышал. Он и так знал, что бак чист. И бак чист, и в канцелярию занесли воду чистую, и никто из посторонних не заходил… А вода в стакане оказалась отравленной, а перебежчик-армянин умер, а какой-то немецкий шпион где-то рядом… Полные "Взвейтесь, соколы, орлами!.." Дела, в общем… И что теперь? Докладывать в Тифлис, в отделение, или сначала Воробанову? Нет, пожалуй, сначала генералу… Его Превосходительство надорвется, если из его огорода что-то вылезет без ведома! Что ж, надо идти… Только с чем?
Он перевел взгляд на дежурного офицера:
— Пусть нижние чины выйдут! И соедините меня с "тридцать вторым"…
На коммутаторе штаба это был открытый номер его контрразведывательной "конторы". Военным гарнизона он был хорошо известен, хотя формально проходил как номер "Отделения помощника начальника штаба 1-го Кавказского армейского корпуса". Так что поручик без лишних вопросов выпроводил кивком рядовых и прокрутил ручку полевого "Гейслера":
— Соедините с "тридцать вторым"! Побыстрей!
Затем протянул трубку ротмистру:
— "Тридцать второй" на проводе!
Листок прокашлялся:
— Гм… Росляков? А где Оржанский? Так найди его! И чтобы в одно касание выяснил, проживают ли в городе или в Верхнем Сарыкамыше некие братья… Записывай: Ашот, Вазген и Давид Акопяны… Акопяны, говорю! И пусть узнает, если ли у них за турецким бугром старший брат Арен. Записал? И по возможности пусть переговорит с кем-нибудь из них! Желательно, чтоб информация была через час! А звонит пусть адъютанту Воробанова, я буду у генерала. Все понял? При необходимости пусть седлает мою двуколку и с Яшкой дует куда потребуется. Уразумел? Все, конец связи!
Ротмистр подкинул трубку поручику:
— Я в штаб!
4. 25 ноября 1914 г. Доклад Воробанову
— У Его Превосходительства подполковник Лавренюк! — предупредительно объявил адъютант, как только Листок прошел в приемную.
— Давно?
— Да уж порядком, — понизив голос, доверительно сказал штабс-капитан в аксельбантах. — Как пришел с допроса…
— Тогда, пожалуй, доложите — у меня дело, касаемое их обоих…
"Доклад" адъютанта был предельно коротким — едва блюститель приемной открыл дверь кабинета, как раздалось нетерпеливое:
— Ротмистр?
— Так точно, в приемной! — кивнул адъютант.
— Зови!
Листок не стал оттягивать неминуемого — дойдя до середины кабинета, вытянулся и, глядя только на генерала, неожиданно для присутствующих отрапортовал:
— Ваше Превосходительство, перебежчик скончался!
Лицо Воробанова медленно вытянулось.
— Что значит… скончался?!
— Вода в стакане, которую я вынужден был подать, ввиду великого расстройства допрашиваемого, оказалась отравленной. Предположительно — цианид.
Подполковник, сидящий слева у приставного стола, испуганно перекрестился:
— Из графина? Боже Праведный! Я же… с него чуть не выпил! Неужели хотели отравить… меня?
— Вы понимаете, о чем говорите, господин ротмистр? — не обращая внимания на лепет подполковника, произнес неожиданно генерал. — Здесь, в казарме полка, под носом всего штаба и начальника гарнизона травят важного для всей армии информатора! Довели его жандармскими штучками?
— Ваше Превосходительство! — перебил его ротмистр. — Перебежчик умер у меня на глазах, после того как выпил стакан воды. Умер от яда, поскольку от его осколков специфически пахло цианидом. Вода же в графине отравленной не была! Установить отравителя не удалось, предпринятое мной расследование по горячим следам ни к чему не привело.
— Не привело? А к чему оно могло привести?! Вы, вероятно, только и способны…
— Выясненные в ходе расследования обстоятельства таковы… — Листок не дал договорить возбужденному начальнику. — Дежурный офицер, поручик Баков, после получения распоряжения о допросе перебежчика отдал приказ младшему унтер-офицеру Карнаухову навести порядок в канцелярии полка. Пока происходила уборка двумя нижними чинами из состава дежурной службы, унтер-офицер лично наполнил водой графин из питьевого бака дежурной комнаты и занес его в помещение канцелярии. Затем канцелярия им же была заперта и вновь открыта с приходом конвоя с задержанным. Следом прибыл и генерального штаба подполковник Лавренюк. Больше в канцелярию, кроме меня, никто не входил. Это подтвердил и конвойный. И все-таки вода в стакане, из которой пил перебежчик, оказалась отравленной, а кавказец погиб…
— Вам, господин жандармский ротмистр, — взвился Воробанов, — требовалось только одно — убедиться в надежности и достоверности сведений, излагаемых турецким перебежчиком! Вместо этого вы мне преподносите его труп! Уж не сами ли вы отравили его?
— Господин генерал!..
— Молчать!! За это отвечать надо! Развели казуистику — "никто не входил, а перебежчик отравлен!" Здесь что же, по-вашему, французский циркус?
Листок неожиданно вспомнил рассказы о полевых смотрах Его Превосходительства и с брезгливостью подумал: "А вы, оказывается, господин генерал, еще та штучка…"
Вслух, скрепя от возмущения зубами, процедил:
— Здесь "не французский циркус", как вы изволили выразиться, и потому, прежде чем делать выводы относительно деятельности "жандармского ротмистра", прошу выслушать его до конца!
Кажется, взорвавшегося генерала этот неожиданный отпор несколько осадил. Он с удивлением уставился на ротмистра и с минуту молча разглядывал его. В конце концов, эта жандармская ищейка прислана штабом Кавказской армии и, по сути, ему не подчиняется… Бог знает что сегодня же наплетет наверх! Лучше уж знать наперед…
— Хорошо, — уже справившись с замешательством, произнес генерал. — Что вы желаете сказать в свое оправдание?
— Я желал обратить ваше внимание именно на то обстоятельство, что только несколько человек переступали порог канцелярии, после того как графин с водой оказался на столе, и, следовательно, возможность отравить стакан имели: младший унтер-офицер Карнаухов, который и принес графин; генерального штаба подполковник Лавренюк…
— Вы это серьезно? — прервал его штаб-офицер. — Полагаете, я желал отравить самого себя? Играл в "русскую рулетку"?
В ответ ротмистр лишь упрямо повторил:
— …Генерального штаба подполковник Лавренюк, а также я — начальник контрразведывательного пункта Сарыкамышского гарнизона — и…
Листок помедлил.
— Что "и"? — поморщился Воробанов.
— …и сам перебежчик!
Генерал изменился в лице.
— Убить самого себя? Заранее приготовить себе зелье? Нонсенс!
— Почему бы и нет! — упрямо возразил Листок.
— На кой черт ему было травиться?
— Чтобы мы поверили его дезинформации… Когда я, как, впрочем, и господин подполковник — о чем он наверняка уже доложил — подверг сомнению правдивость его сведений…
— Так вы считаете сведения о планах Энвер-паши дезинформацией?
— Пока не могу утверждать с уверенностью, но, думаю, часа через два кое-что прояснится.
Щека коменданта дернулась.
— Вы говорите загадками, господин ротмистр! Мне это определенно не нравится…
— Прошу прощения, Ваше Превосходительство, я сейчас поясню. Но прежде, хотел бы заметить, что если предполагать иначе — то есть что это не суицид, а убийство, — тогда непонятно, кто и для чего его устранил. Ни младший унтер-офицер, ни я, ни господин подполковник, как можно предположить, — этого сделать не могли. К тому же не вижу
