– Мужики бунтовать задумали, а вы в недоумении? Кто дал вам распоряжение о наложении запрета на их хождения на заработки? – трясла она несчастного старика -управляющего.
– Вообще, это мое прямое указание, – раздался за спиной Лизы голос опекуна. Лиза застыла на месте, сдерживая дыхание. Конечно, а она еще кипишевала, греша на бедного Яна Карловича
– Что ж, сразу можно было догадаться, – сквозь зубы произнесла Лиза, незамедлительно поворачиваясь к опекуну, сжимая губы узкой полоской.
«Опять вы!» – всем видом говорила она.
– И на каком же основании? – иронично произнесла она, четко проговаривая каждое слово.
– На основании моего права, обозначенного в завещании вашего батюшки, отвечать за вас и распоряжаться вашим имуществом в течение сего года, – открыто улыбнулся ей опекун, – поверьте, Елизавета Дмитриевна, я не принимаю непродуманных решений. Вы – молодая девушка и, как бы точнее выразиться… пусть это и звучит грубо, женского роду. Вопрос сложный и требует принятия жестких решений, как и жесткого общения с мужиками, что конечно исключает участие женщины при данных обстоятельствах… —
Лиза не собиралась слушать дальше этот бред о слабом поле, возникающий на непонятно каком основании, в головах вот таких надменных мужланов, уверенных в своем праве, полученном непонятно откуда и данных им – кем только, руководить всем и всеми, особенно слабым полом, в этом мире. Она твердо перебила опекуна: – с чего это вдруг, я прекрасно ознакомлена с теорией господина Адама Смита и … —
– Милая Елизавета Дмитриевна, – граф не дал ей развить тему, в свою очередь настойчиво, но вежливо перебивая ее, и голос опекуна прозвучал неожиданно мягко, даже нежно, – я повторюсь, вопрос очень глубокий и сложный и вообще, – он подошел к Лизе, склонив голову, с высоты своего роста заглядывая ей в глаза, – неужели у юной особы, барышни ваших лет есть желание заниматься такими скучнейшими материями, как экономика ведения усадебного хозяйства? —
– Да, граф, удивлю вас, – Лиза категорически не желала сдаваться, пленяясь его откровенными поддавками, этим нежным воркующим голосом и вдруг мягкой учтивости его обращения, – и поверьте, горячее желание живейшего участия.-
Слова Лизы заставили опекуна несколько напрячься, а в глазах на мгновение проявился холод: – хорошо, – в его голосе прорезалось некоторое раздражение, гася любезные нотки, – я объясню, поверьте, вы всего лишь не знаете всей ситуации и всего того, что я хочу предложить селянам.-
– Так объясните мне, объясните немедленно, а не разговаривайте со мной как с малым несмышленым дитятей, – не отводя глаз, сердито воскликнула Лиза.
– Незамедлительно, как только я встречусь со старостой и улажу все споры, – тоном, не терпящим возражений, ответил ей опекун. Все нежности были отброшены окончательно:
– но я гарантирую вам наверняка, что мои преобразования принесут только пользу и вам, как хозяйке имения, и вашим крепостным.-
Его слова прозвучали настолько безапелляционно, а последовавшее за ними молчание таким красноречивым, что Лиза, просто не найдя, что сказать в ответ, помолчав секунду, резко развернулась и направилась к двери кабинета.
– Елизавета Дмитриевна! —
Лиза даже не соизволила обернуться, остановившись на его окрик, уже держась за позолоченную ручку двери.
– И передайте вашему информатору, я готов встретиться с селянами в любое время.-
– Обязательно, – буркнула, выходя Лиза, громко хлопнув дверью напоследок, отчетливо давая понять смотрящему вслед опекуну, насколько она раздражена…
Душный день Лиза провела в своей спальне. Желание ехать на реку пропало, но и на обед она так и не вышла, считая это уже принципиальным после своего заявления. Посидев в раздумьях в теплой воде, наполнившей высокую мраморную ванну, вдыхая медвяный аромат трав, настой которых растворенный в воде, должен был привнести успокоение в разбередившуюся произошедшими событиями душу Лизы и, переодевшись в домашнее платье без особых изысков с простым, совсем детским воротничком, она попыталась почитать «Отечественные записки». Но после первой страницы отбросила журнал в сторону. Аромат трав не принес облегчения, и душа металась, продолжая возмущаться на каждое слово, каждый взгляд, каждый жест услужливо преподносимых памятью о ворвавшихся в ее жизнь новых персонажей. Так, целый день, Лиза и ходила из угла в угол своей огромной спальни, то выходя на балкон, то забегая обратно, хватая журнал и снова отбрасывая его в сторону. Нет, этот новоявленный опекун явно не располагал ее к себе – столичный денди, напомаженный солдафон. Читал он Фарадея в английском варианте. Подумаешь. Конечно, она солгала, у нее было прекрасное образование, уж на что, на что, но на образование горячо любимого и безмерно любопытного чада покойный папа не жалел никаких денег. Француженка – гувернантка, преподаватель английского из Лондона, общение с Яном Карловичем на немецком, поощряемое покойным папа, независимо от преподавателя-немца, бесконечное обучение танцам, музыке и этикету, не говоря уже об обязательных предметах. Ее домашнее образование было на высшем уровне. Череда занятий, глубокое вхождение в предмет, чтение и серьезное изучение… Лиза обладала острым от природы умом и ее притягивали любые новости мира науки, литературы, музыки. Она прекрасно разбиралась в экономических вопросах ведения хозяйства имения, впрочем, всецело доверяя эти вопросы Яну Карловичу, обрусевшему немцу с незапамятных времен служащему семьи Ланских. И сколько помнила Лиза, он всегда был благодушным, чуть суетливым, но добропорядочным старичком. Ему безмерно доверял покойный папа, а Лиза всегда знала, что Ян Карлович уже наперед знает все нововведения, который предлагал бурный прогресс технического века, разбирая с ним чертежи новинок, периодически появляющихся в научных журналах, каких-то механизмов и разнообразного назначения паровых машин, молотилок, маслобоек и еще чего-то любопытного. И даже незадолго до кончины папа увлеченно обсуждала возможность приобретения чуда техники, которую породила прогрессивная инженерная мысль продвинутого века.
– Смотрите, Ян Карлыч, – торжествующе воскликнула тогда Лиза, – новый патент выдан опять же в Шотландии на электрическую карету, приводимую в движение неперезаряжаемыми [битая ссылка] первичными гальваническими элементами, -прочитала она написанное в разделе «Науки» журнала «Отечественные записки». Согласитесь, Ян Карлович, все-таки в этом создании есть определенное изящество, – говорила Лиза, тыкая пальчиком в изображение этого нового чуда техники на странице журнала.
– Несомненно, Елизавета Дмитриевна, – согласно кивал головой Ян Карлович, рассматривая подробную картинку, – я, думаю, появление за рулем этого монстра, на мой взгляд очередного монстра, – подчеркнул он, – станет шоком для селян не меньше, чем ваше появление на скамье того чудища с дымящей трубой, да еще в широких шальварах на манер персидских и в этой странной шляпе.-
– Вот, вот, – вскричала возбужденная Лиза, уже представляя четкую картинку, явленную перед глазами, – это не тот крокодил с паровым двигателем – самодвижущаяся повозка, приводимая в движение силой пара, которая распугала всех собак. Нет, Ян Карлыч, это, поверьте, было нечто. Оно так стрельнуло дымом из трубы, разбросав кругом искры, вызвав разноголосый лай сельских собак, причем всех сразу, граничащий с надрывным воем от ужаса! И вообще на мне были не персидские шальвары, а шальвары в стиле мадам Амелии Блумер и английская охотничья шляпа, только в стиле «а-ля сафари», охота в джунглях, – она вполне с серьезным видом призадумалась, – нет, в этот раз я надену кожаные перчатки с высокими отворотами и шляпу с широкими полями. Точно. И очки такие круглые, на резинки, защитные от пыли, – еще, чуть подумав, уверенно добавила Лиза, – это будет с ног сшибательно.-
«Господи, как же давно это было, а теперь ей даже не нужно никаких железных монстров… Да и почему она должна была отчитываться в чем-то перед этим, так называемым, опекуном, который только и умеет, что читать морали, – вернулась она к мыслям о сегодняшнем появлении графа, – да еще и толком не успев появиться в имении, уже и настроить против себя селян, да плюс ко всему уже раздражающему, что просто возмущает, с таким пренебрежением отзываться о ней – женского роду!»
Да, пожалуй, именно это взбесило ее больше всего. Она, она женского роду! Она, принимающая участие с малых лет в охотничьих забавах, стреляющая не хуже любого егеря, прекрасно разбирающаяся в норове лошадей, она – женского роду! Да… да, даже так. И что, если она – девушка, значит, у него есть право ограничить ей свободу и запретить даже интересоваться делами, не говоря уже о вмешательстве в жизнь имения. Конечно, принцип жизни таких героев в отношении женщин понятен – кухня, церковь, дети.
