– Капитан, вы же меня помните, верно? – спросил доктор. – Майор Ватсон. Доктор Ватсон, как вы меня называли. Мы встретились возле Плаг-стрит[10].
Фэйрли вздрогнул, словно под воздействием электротерапии, которую применяли к тем, кто сильнее всех пострадал от снарядного шока. Ватсон увидел в его глазах проблески жизни.
– Вы помните ту ночь?
– Да. Вы майор Ватсон, стало быть? – проговорил Фэйрли тоном, который был совсем не похож на тот, который он использовал, когда они с Ватсоном беседовали в последний раз. Тогда он говорил как культурный, образованный выпускник Винчестерского колледжа. А теперь его голос звучал… ну на шотландский лад.
– Да, капитан. На вашу долю выпало нелёгкое…
Он не успел закончить фразу. С новообретённой прытью Фэйрли прыгнул через стол, как пантера, и Ватсон под тяжестью налетевшего тела грохнулся на спину, ударившись затылком о деревянный пол. У доктора потемнело в глазах, он почувствовал вес человека на своей груди, сдавливающий лёгкие, а через секунду длинные, костлявые пальцы безумца сомкнулись на его шее.
Четыре
Слухи кружили по Лондону, как захваченная смерчем пыль. Ветер дул с особенной силой в штаб-квартире Ассоциации иностранной прессы, которая располагалась в большом городском особняке неподалёку от площади Сент-Джеймс. Брэдли Росс стоял у барной стойки АИП, под позолоченным потолком, и надеялся заполучить какой-нибудь ценный слух из тех, что циркулировали в комнате. Ему требовался хороший сюжет, и быстро, иначе его вызовут обратно в Нью-Йорк. Он не хотел уезжать. Его отец всё ещё приглаживал пёрышки, встопорщившиеся из-за происшествия с молодым кэдди[11] в гольф-клубе. Ему грозили страшными и разнообразными карами, но, как обычно, деньги всё решили. Ещё несколько месяцев – и о случившемся забудут. А пока что он нуждался в сюжете.
Это не должно было быть трудным. В конце концов, идёт война. Но британцы наплодили так много бюрократических проволочек и сбивающей с толку путаницы, что он как будто тонул во лжи и полуправде, а в некоторых случаях – в чистейшем вымысле.
– Вы идёте сегодня на ужин?
Росс повернулся и увидел незнакомое лицо.
– В «Савой»? Нет.
Это было благотворительное мероприятие только для мужчин, и Росс знал, что главенствовать там будет Гэбриел де Веселицки, эксцентричный председатель АИП, находившийся, как догадывался Росс, в кармане у британцев. Он мог придумать лучший способ потратить десять шиллингов, которые пришлось бы заплатить за ужин.
– Прошу прощения, – сказал Росс. Он гордился тем, что никогда не забывает лица, но к этому что-то никак не удавалось подобрать нужное имя. Лицо, широкое и дружелюбное, принадлежало крепкому мужчине тридцати с небольшим, с широкими плечами и русыми волосами. Он был во фраке, с примечательной изумрудной застёжкой для рубашки, которая мерцала и блестела на свету. – А вы из…
– «Мувитоун». Дирк Альбертс.
Росс подумал, что ослышался.
– Как вы сказали – Дик?
– Дирк. Я голландец.
Голландцы сохраняли нейтралитет, но Росс чувствовал, что они клонятся на сторону британцев.
– Брэдли Росс, «Нью-Йорк геральд». – Они пожали друг другу руки. – Кинооператор, да? Вы те ребята, которые собираются оставить нас, писак, не у дел?
Альбертс рассмеялся.
– Лишь после того, как люди смогут носить кинопроекторы в кармане. И лишь в том случае, если нам удастся оказаться вблизи от войны. Для этого требуется письмо от Господа Бога, скреплённое подписью Хейга[12]. Так что меня послали сюда разнюхать какую-нибудь хорошую новость, приключившуюся на внутреннем фронте.
– Нашли что-нибудь?
Росс узнал это переминание с ноги на ногу и эту напряжённость в теле. Плечи Альбертса чуть-чуть приподнялись. Да, у парня был сюжет. Но он не собирался его выбалтывать.
– Простите, глупый вопрос. Я куплю вам выпить?
Альбертс встретил прямой взгляд Росса.
– Спасибо. «Ван дер Хам»[13] с содовой.
Росс свистом подозвал бармена в белом пиджаке и заказал бренди Альбертсу и «Олд Джамайка» – себе.
– А как насчёт вас? – спросил Альбертс.
– Почти то же самое. Не могу получить разрешение, чтобы подобраться поближе к какому-нибудь лакомому кусочку. Британцы всё разложили по полочкам. У них есть пять официальных военных корреспондентов – зачем нужен какой-то янки, который будет тыкаться туда-сюда и вещать правду?
Все пятеро – плюс несколько особых корреспондентов вроде Джона Бакена[14] – позволяли британскому правительству руководить своей работой и цензурировать тексты. Газета Росса не одобрила бы такое.
Альбертс покрутил свой бренди в стакане.
– По правде говоря, я услышал кое-что интересное. Здесь. В Англии. Кое-что крупное.
– Держите это при себе, – сказал Росс, с наигранным безразличием взмахнув рукой. – Не говорите мне ничего, о чём потом можете пожалеть.
Альбертс сделал большой глоток спиртного.
– Это сюжет не для кинокамеры. С нашей братией есть одна проблема – нас едва ли можно назвать неприметными, верно? Вы же знаете, у одного парня сценарий, а другой вертит ручку какой-то большой чёрной коробки. Не бывает кинооператоров под прикрытием.
– Думаю, нет.
– Чтобы заполучить свой сюжет, вам нужен всего лишь блокнот. Мне – тонна оборудования.
Росс кивнул. У печатного слова имелось такое преимущество по сравнению с движущимися картинками.
– Вы облегчаете мою тревогу за судьбу газет, – сказал он.
– Я думаю, места хватит для нас обоих, – сказал Альбертс. – Мы занимаемся одним и тем же делом, просто представляем его разными способами. Думаю, ваш больше подходит для этого случая.
Росс глотнул немного своего рома. Внимательно изучил голландца, принюхался к запаху его одеколона. Неужели этого Альбертса интересовало только профессиональное товарищество? Его зелёная изумрудная застёжка как будто светилась ярче с каждой минутой. Был ли выбор цвета случаен? Возможно, как иностранец, Альбертс не знал, что он символизирует, как в Лондоне, так и в Нью-Йорке.
– Ну так о чём он, Дирк? Этот ваш сюжет.
Голландец лукаво улыбнулся.
– Просто слух. Нет – и того меньше. Шёпот.
– Шёпот по поводу чего?
Альбертс подался ближе, и Росс почувствовал на своём ухе его горячее дыхание с запахом алкоголя.
– По поводу чего-то особо секретного.
– Где? Здесь, в Лондоне?
– В Суффолке, как я слышал.
– Суффолк. Интересно. А вы не хотите рассказать мне побольше? Может быть, за ужином? – спросил Росс, и его рука опустилась на барную стойку в полудюйме от руки голландца. Кинооператор не отпрянул – просто уставился вниз, размышляя, правильно ли он интерпретирует сигналы.
– Может, когда мы узнаем друг друга получше, – с опаской проговорил Альбертс, осушил стакан и опустил его на стойку так, что их руки соприкоснулись костяшками пальцев. – Ужин выглядит хорошей идеей.
– А как быть со встречей в «Савое»? – спросил Росс, чувствуя биение крови в висках.
Альбертс рассмеялся и коснулся изумрудной булавки, покрутил её между указательным и большим пальцами. Он точно знал, что она означает, – они оба принадлежали к запрещённому братству.
– О, не переживайте, мы что-нибудь придумаем.
Джорджина Грегсон спустилась по ступенькам своего съёмного жилища, стуча каблучками и благодаря Господа, что вследствие перемен в моде юбки больше не волочились по полу, и можно было не бояться наступить на них, быстро идя по лестнице вниз. Когда она достигла тротуара, стоявший у бордюра таксомотор поменял флажок на «Свободен». Удача была на её стороне.
У неё был билет на премьерный Променадный концерт сэра Генри Вуда в Куинс-холле в Лэнгхем-плейс[15]. Когда она в последний раз побывала на одном из его концертов, аудитория громко выражала своё неодобрение тем, что в программу включили Бетховена и Вагнера, но сэр Генри переманил инакомыслящих на свою сторону, произнеся пылкую речь о том, что великое искусство превосходит государственные границы. Сегодня, однако, программа была очень безопасная – Равель, Дебюсси, Воан-Уильямс и Элгар, англо-французский музыкальный альянс.
Она купила только один билет, поскольку обнаружила, что в одиночестве проще раствориться в музыке, не переживая, что какое-нибудь произведение окажется слишком современным или и впрямь слишком немецким для спутника.
Миссис Грегсон прокричала водителю такси адрес концертного зала и, подобрав юбку, забралась в заднюю часть. Лишь оказавшись большей частью внутри, она поняла, что заднее сиденье уже занято.
– О, простите, – начала она. – Я думала…
– Закройте дверь, миссис Грегсон, – сказал мужчина, сидевший в углу и погружённый в тень.
Прежде чем миссис Грегсон смогла отреагировать, её грубо запихнули внутрь, и дверь за спиной захлопнулась.
– Что происходит? Откуда вы знаете моё имя? Как вы смеете…
– Не помните меня, миссис Грегсон? – Он наклонился вперёд, произнося эти слова, выставив на вечерний свет розовое и безволосое лицо. – Гровер. Я был сержантом. Возможно, с той поры прибавил пару фунтов. – Он похлопал себя по туго натянутому жилету. – Я знал вашего мужа. Помню вас с той поры, когда вы были Рыжим Дьяволом. – Он покачал головой. – Подобные вам никогда не меняются, верно? Вечно устраиваете неприятности. Я об этом подумал сразу же, как только увидел ваше имя.
