— Soldi, soldi! — требовал он, вытянув к Вадиму Арнольдовичу ладошку.
А когда Вадим Арнольдович, порывшись по карманам, положил в нее несколько монеток достоинством по пять чентезимо[13] — он сам получил их ранее в ресторане поезда, — скорчил недовольную рожицу:
— Taccagno![14]
— Ступай, ступай, малыш! — ответил, нимало не смутившись, Гесс.
Мальчишка сплюнул и удалился.
11.
Войдя в кафе, Гесс неприятно поразился царившей в нем атмосферой.
Поначалу, попроси его кто-нибудь об этом, он даже не смог бы эту атмосферу охарактеризовать — по крайней мере, внятно, — но уже через минуту он понял, что именно его так смутило: разнузданность под маской благочиния! Впрочем, и такое определение было бы слишком расплывчатым, но лучшего на ум не приходило.
Практически все столики были заняты: парами, компаниями, одинокими посетителями. На первый взгляд, ничего необычного и уже тем более странного в этом не было, но стоило приглядеться, как становилось ясно: все эти пары и компании состояли исключительно из сводников и сведенных, а посетители, пока еще не нашедшие пару, постреливали взглядами по сторонам так, что становилось не по себе.
«Вот тебе и Флориан!» — подумал Гесс, отыскивая свободное местечко[15].
Это мысленное восклицание вполне укладывалось в психологию Вадима Арнольдовича, и вообще достаточно чопорного, и не привыкшего, в частности, к обилию женщин в публичном месте: в России такого рода заведений, как это венецианское кафе, было еще сравнительно мало… да что там — мало! В столице если такое и было, то разве что одно-единственное, на Невском, да и то: даже в нем такого явного стремления, придя в одиночку, уйти под ночь не одному, не наблюдалось!
«Публичный дом, да и только!» — оформил Вадим Арнольдович новую мысль. — «Однако!»
Но было — строго между нами — и кое что еще, что, помимо непривычной атмосферы, смутило Гесса. Как ни стыдно было бы в этом признаться, но причина лежала на поверхности: одежда. Да: Вадим Арнольдович, не ожидавший ничего подобного, оказался неподобающе одет!
Вообще, готовясь к выходу — а времени, как мы помним, у него было совсем немного, — Вадим Арнольдович достаточно критично отнесся к своему костюму. Дорожное платье, которое всё еще — на момент получения записки от Можайского — было на нем, он переменил на вполне добротную «тройку»: темный однобортный пиджак, брюки в полоску, жилет на пяти пуговицах. Сорочка была белоснежной и с отложным воротником. Галстук — неброский. Довершали картину котелок и довольно внушительного вида трость: с такими в Европе уже почти не ходили; разве что в сельской местности еще можно было такие встретить — у прогуливавшихся господ и безлошадных коммунальных врачей.
Этот костюм смотрелся хорошо. Но — не в Флориане!
Едва Гесс переступил порог, в его глазах запестрело: краски, искры, оттенки струились со всех сторон и, подступаясь к Вадиму Арнольдовичу, словно бы в изумлении замирали — это что еще за явление?
Едва Гесс переступил через порог, он понял: в своем добротном, но мрачноватом костюме он выглядел пугалом для собравшихся в кафе людей и, что еще хуже, выделялся из их среды так же, как на свадьбе выделялся бы зашедший на рёв баяна могильщик. Это второе обстоятельство било по нервам и заставляло ежиться.
«Вот попал!» — в очередной раз подумал Гесс, сумрачно констатируя очевидное. — «Этак не я в наблюдателях окажусь, за мной наблюдать не устанут!»
Но делать было нечего: найдя местечко, Вадим Арнольдович присел и начал — уже более внимательно — осматривать помещение.
— Коза дезидера?[16] — отвлек его немного насмешливый голос.
Гесс поднял взгляд и встретился им с и вправду смеявшимися глазами официанта. Это было довольно обидно, но понять официанта не составляло труда: не каждый день увидишь в заведении такого посетителя!
— Кофе! — буркнул Вадим Арнольдович и поспешил отвернуться.
— Э тутто куи?[17] — не удержался официант.
— Всё! — зло прошипел Вадим Арнольдович, не поворачивая головы.
Официант щелкнул каблуками — в этом Вадиму Арнольдовичу тоже послышалась насмешка — и удалился.
«Черт знает что такое!»
— Что вы, синьор! Антонио — превосходный малый!
Вадим Арнольдович повернул голову и едва не вскрикнул от ужаса: к его столику подошла — и руку в атласной перчатке уже положила на спинку свободного стула! — разодетая в цветастые шелка матрона.
— Антонио — мастер на все руки и прыток… если вы понимаете, о чем я!
— Сударыня, — начал Гесс, но его язык отказывался работать должным образом. — Сударыня…
— О, синьор! Не смущайтесь! — матрона сделала движение сесть.
И вот тогда к Вадиму Арнольдовичу вернулась уверенность:
— Не сметь! — воскликнул он. — Убирайся!
Матрона на мгновение опешила, а затем, привлекая к столику всеобщее внимание, разразилась воистину площадной бранью. По залу полетели смешки.
— Гварда!
— Гварда![18]
Но Гесс уже полностью оправился от первых впечатлений и снова стал самим собой: к нему вернулась не только уверенность, но и определенная властность — всё-таки он был из России, страны, как известно, господ! Да и служба в российской полиции наложила свой отпечаток на его характер…
Гесс решительно поднялся из-за стола и, схватив матрону под локоть, поволок ее на выход. Матрона визжала и отбивалась, но сил противостоять закаленному систематическими занятиями в полицейском спортзале Вадиму Арнольдовичу у нее, разумеется, быть не могло. Очень скоро она оказалась снаружи, тогда как Вадим Арнольдович остался внутри.
Его возвращение за столик можно было назвать триумфальным: в зале царила мертвая тишина. Смолк даже дотоле пиликавший что-то оркестр. Все взгляды были устремлены на него, а он — усмехнувшись открыто и даже презрительно — пальцем поманил другого официанта — Антонио видно не было — и приказал стремительно подбежавшему человеку:
— Десерт к кофе на ваше усмотрение! И поживей!
— Си, синьор!
Официант улетел исполнять.
— Ну-с, — Вадим Арнольдович уже не думал про себя, а говорил вслух, — теперь можно и осмотреться!
12.
Можайского он обнаружил сидевшим почти в самом центре зала в компании двух пестро одетых господ и трех не менее пестрого вида девиц. Девицы, впрочем, производили сравнительно приятное впечатление: то ли их ремесло еще не успело на них отразиться, то ли они и не были профессионалками. Тем не менее, Вадим Арнольдович был удивлен: не тем, конечно, что его начальник оказался в компании девиц — эка, в общем-то, невидаль! — а его обликом в целом: его сиятельство своими одеждами настолько походил на местную шутовскую публику, что оторопь брала!
— Ну и ну!
Тем временем, Можайский и его спутники открыто смотрели на Гесса и, посмеиваясь, обменивались шутками — явно на его, Гесса, счет.
Вадим Арнольдович нахмурился.
И вдруг из-за столика Можайского послышался совсем уж громкий смех:
— Прего, прего! — восклицал один из спутников князя, а одна из девиц даже захлопала в ладоши.
Можайский позвал официанта. Тот подошел, выслушал, закивал головой и — с улыбкой — отправился за заказом. Через минуту он вернулся с помещенной в серебряное ведерко бутылкой шампанского, бумагой, пером[19] и чернильницей.
Можайский принялся что-то писать, а его спутники склонили к нему головы, заглядывая в листок. На их лицах появилось недоумение, но Можайский тут же вновь развеселил их комментариями.
— Сплендидо!
— Маньифико!
Официант принял небрежно сложенную пополам бумагу и понес ее — с бутылкой в ведерке — к столику Гесса. Вадим Арнольдович прищурился.
— Синьор! — торжественно провозгласил официант, подавая послание. — Позволите открыть бутылку?
— Окажите любезность!
Откуда-то появился еще и бокал, официант негромко хлопнул пробкой и наполнил его. Гесс же погрузился в чтение.
А вы, я посмотрю, молодец! Не растерялись. Признаюсь, я уже и не знал, как с вами связаться, но повод вы подали великолепный! Мои спутники — на них не обращайте внимания: один из них — аристократико локале[20], а второй — полицейский агент — уверены, что в этой записке я высмеиваю ваше поведение… синьоры и синьоры любят пошутить!
Так вот, милый Вадим Арнольдович: обстановка, в которую мы с вами угодили, крайне напряженная. Я нахожусь под постоянным наблюдением, поэтому свободно действовать можете только вы. Прямо сейчас возьмите на заметку сидящего слева от вас — через стол — господина: полагаю, он покажется вам знакомым, а если нет — не беда. Просто следуйте за ним, когда он покинет кафе. Проследите, куда он направится и, по возможности, установите его местожительства.
