«Белый камень горяч и покат…»
Белый камень горяч и покат,Море шепчет все мягче и глуше…Рядом старый смоленый канатСвои петли удавные сушит.
Я в шершавую петлю уткнусь,Укрываясь от синего зноя.Свеж и груб ее запах. И грустьВетерком полыхнет надо мною.
Ты, размытый прохладой зыбей,Ты, скитавшийся в море далече,Ты, разлуку избравший себеДля стократ возмещающей встречи.
Ты, овеявший бурей круги,Побелевшие серо и чисто,Ты, летавший арканом тугимОбнимать долгожданную пристань,
Расскажи, что почувствовать могВ час, когда подплыла величаво,Словно каменный теплый цветок,Золотая вечерняя гавань;
И еще, если можешь, скажи —Если есть этим мигам названье, —Как ты мог, как ты мог пережитьСмертоносное счастье свиданья?
ПОСЛЕ НАЛЕТА
Ударом срезана стена —И дом торчит открытой сценойДля улицы, где — тишинаПод ровно воющей сиреной.Отбой… Но лестница назад –Лежит внизу кирпичной грудой,И строго воспрещен возвратНаверх, в ушедшее, отсюда.Смотри, на третьем этаже,Вся розовая, как в ПомпееРаскрыта комната — ужеНе смеющая быть моею.В сквозные окна льется свет,Стоит на полке том Шекспира,И на стене висит портретИ смотрит из былого мира.Мне не войти туда, как встарь,И не поправить коврик смятый,Не посмотреть на календарьС остановившеюся датой.…А здесь, внизу, под кирпичом,В сору стекла, цемента, пыли,Квадратный детский башмачок,Который ангелы забыли..
«Твердый угол чемодана…»
Твердый угол чемодана.Пальцы в рукава.Крепкой дробью барабаннойБьется голова.
И, колес внимая бреду,Вытканному тьмой,Я опять куда-то еду —Только не домой.
«Прочь от цели, прочь от цели», —Мне бормочет бред…Дни, века, года, недели?..Сроков больше нет.
ЗИМА НА БРОДВЕЕ
Ветер мусор несет по Бродвею. Дрожит негритенокИ сосет почерневший на пыльном морозе банан.Веет ветер с Гудзона — и мечутся чайки, и тонокНад свинцовой рекой океанский соленый туман.
В нем прошел пароход заржавелый, мечтая о доке,Взбил недолгую пену усталой и круглой кормой…Вот неоновый бар— апельсиново светятся соки.Мальчик в клетчатой блузе вприпрыжку несется домой.
На киоске газеты кричат чернотой заголовкаО разводе актрисы – и шепчут, что сдали Китай…А в окне небоскреба булавочной смотрит головкойКто-то верящий в мир, демократию, будущий рай.
В БРАЙАНТ-ПАРКЕ
Подводным светом голубеют бары,То вспыхнет пурпуром, то гаснет вход,А ветер, подметая тротуары,Поземку черной копоти несет.
И, глядя сквозь мерцающие двериВ тепло, и свет, и молодость свою,Уснул бродяга в облетевшем сквере,Скользнув лицом на темную скамью.
ДОМ НА МАНХЭТТЕНЕ
Над двором, прямоугольной бездной,Тусклый дом безрадостно возник,Перечеркнут лестницей железной,Словно неудачный черновик.
Но за мутью всех незрячих окон,Слой над слоем и из года в год,Кто-то вьет свой человечий кокон,Кто-то плачет, курит и поет.
Чье-то сердце там упрямо бьется,Чьи-то в копоти цветут мечты…А на дне бетонного колодцаБродят одичалые коты.
«Забытая газета под скамьей…»
Забытая газета под скамьей;Ее листает перелетный ветер,Чуть шелестнув передовой.Что ветру в человеческой газете?
Шныряет белка в легкой скорлупе,Напрасно ищет съеденные зерна, –А я одна бреду в чужой толпе,Ища, как белка, тщетно и упорно.
И думаю – быть может, я слепа?Быть может, это братья, а не тени?Но прошлого сухая скорлупаХрустит в ответ, хрустит листом осенним.
МОЙ ТИРОЛЬ
Дыханьем пью твой ветер, высота,Что облаков касается крылами…Здесь так прозрачное солнечное пламя,А тишина блаженна и чиста.
Лишь медный колокольчик иногдаБренчит внизу переходящим звоном,Там, по уступам, по зеленым склонам,Где ползают далекие стада.
А здесь, у солнцем выбеленных пней,Где низки травы и цветы их дики, –Коралловые бусинки брусникиВ ладони собираются моей.
И, как монах, что шепчет древний стих,Роняя четки струйкою янтарной, –С молитвою простой и благодарнойТебе, Господь, я посвящаю их!
ГОРНАЯ ПАРУБКА
Вот сливочные, длинные – по склонамПовержены, разделаны стволы, –И пахнет кедром, ладаном, лимономРоса светло сочащейся смолы.
К земле любимой, каменисто-бурой,В последний раз припали тяжело…От содранной коры – от снятой шкуры –Идет живое, древнее тепло.
Тропинка вся в еловых колких лапах,Мелькают шишки в тесной чешуе, –Такой рождественский, щемящий запах,Что дышишь детством в легком забытье…
В долине, в дымке, блеск речных излучин,Голубизна слоящаяся гор.И, с тишиной высокой неразлучен,Упрямым дятлом звякает топор.
ЛЕСНАЯ ИЗБУШКА
Избушка с высоким крылечкомНа свежей дремучей поляне,И вырез на ставнях сердечком, –Как пряничный домик у няни.
А если к обшивке из дранокПрижаться доверчиво носом,То пахнет и сухо и пряно –Корицей, и солнцем, и тесом.
Мозаика древних дровишекУ леса, наколотых мелко,И в грозди коричневых шишекВисит любопытная белка.
А пышные ели опушкиПридвинулись нежно и тесно,Чтоб тихой не выдать избушкиНе знающим сказки чудесной.
ОСЕНЬ
Вот осень подошла: листы считая,Под кленом облетающим стоит.С атласным шорохом воронья стаяНад пахотой развернутой летит.
В деревне мирно топчутся коровы,И пахнет хлевом, теплым молоком,Листом опавшим, пахотой лиловой,Дровами, сеном, грушами, дымком…
Так мягко небо в пасмурных разводах, –Тепло и грустно в мире и во мне…Он подошел – земли желанный отдых,Забывшей тихо о своей весне.
«Подушку мха беззвучно оторвав…»
Подушку мха беззвучно оторвав,Я черный плат земли нашла под нею –И, наклонившись, медленно пьянеюПрохладным соком нерожденных трав.
Смотрю, как нежная лесная тляНа корешок всползает невесомо, –И, как она, в лесу я тоже дома,И, как она, одно с тобой, земля!
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Сереющая в облачном тумане,Поленница на вырубке-полянеБлагоухает чисто поутру;И мелко шепчет дождь в бору пустынном,И я бреду по скалам и ложбинам,Как лешачиха, в призрачном бору.
А завтра, в ясном розовом рассвете,Разоблаченные вершины этиВдруг ровно вспыхнут острой белизной –И крепкий холод молодого снегаПрозрачным ветром скатится с разбега,В тепло долины поспешив за мной.
ЗИМА
