«Лес рубили – и всё зверье…»
Лес рубили – и всё зверьеДальше в горы ушло пугливо.И я знала: счастье моеТак же срубят – и вниз с обрыва!
Не останется даже пняВ тихой чаше моей любимой,Чтобы вспомнило про меняТо зверье, возвращаясь мимо.
И от ладана свежих смол,От прохлады высокой чаши —Счастье мертвое, словно ствол,Увезет грузовик пылящий.
«В последний раз целует ветер горный…»
В последний раз целует ветер горныйМои глаза, горячие от слез, —В последний раз смотрю на кряж узорныйСквозь хохот убегающих колес.
Смотри, смотри — недолго длиться чуду:Еще один скалистый поворот —И мой Тироль, подобно изумруду,С ладони жизни в память упадет.
В ПУТИ (Нью-Йорк, 1959)
«От родников твоих ни капли нет во мне…»
От родников Твоих ни капли нет во мне,Питают кровь мою давно другие страны,И Ты – лишь быстрый вздох в передрассветном сне,Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешьИ под ноги бежишь, как вечная дорога,И мне перешагнуть ревниво не даешьЧужого равнодушного порога?..
«Не жена и не любовница…»
Не жена и не любовница,Не подруга и не мать –Мне бесплодною смоковницейНад источником стоять.
И, как лист на лист, похожиеШелестят на солнце дни, –Лишь случайные прохожиеОтдохнут в моей тени.
И, вставая, чуть оглянетсяНа приветную листвуТа неведома странница,Для которой я живу.
«Где круто бьет и пенится…»
Где круто бьет и пенитсяПоток над крутизной,Мой стих растет поленницейНа вырубке лесной –
Пахучей, неотеcанной,Увянувшей во мхи;Крест-накрест в ней набросаныСмолистые стихи, –А под корой древесноюДо срока залеглоДля очага безвестногоТаимое тепло.
«Свежий луг и теплый ветер…»
Свежий луг и теплый ветер,И шмели на стебельках.Что мне делать в утра этиС книгой пасмурной в руках?
Что бумажные страницы,Если нынче я могуБожьей грамоте учитьсяНа нескошенном лугу?
Тайной азбукой цветеньяРаскрывается трава…Вот еще, еще мгновенье –И пойму ее слова!
«Кто в земном хозяйстве лишний?..»
Кто в земном хозяйстве лишний?..Посмотри, – на гладь рекиОт шатра цветущей вишниОблетают лепестки.
И плывет вода густая,Унося вишневый цвет,Не жалеет, заметаяНавсегда прозрачный след…
Но в воде полощет иваЗеленеющий платок –И считает терпеливоКаждый легкий лепесток.
«Передо мною всё богатство дня…»
Передо мною всё богатство дня –Земля и лес, обрывы, травы, пчелы, –Они тепло струятся сквозь меня,Душа от них становится тяжелой.
Когда ж еще, лучиста и тиха,В нее звезда вечерняя упала –То ракушкой душа ее всосала,Обволокла жемчужиной стиха.
«Вселенная умрет со мной?..»
Вселенная умрет со мной?..Леса, и звезды, и метели,Все, что сияли и звенелиВо мне одной, –И душный мрак и Божья слава,Что замкнуты во мне, как лаваВ коре земной…
Но если я – не раб лукавый?Но если я – не вся умру?Но если слово жаркой лавойПрорвет застывшую кору?
О, как я радостно вернуМой дом – мой мир – мое жилище,И поднимусь беспечной нищейВ Твою высокую страну!
«Белка носит желуди…»
Белка носит желудиВ теплое дупло.От деревьев в золотеИ в лесу светло.
Листья веют шепотомИ летят к земле,И смеются хлопотамВ беличьем дупле.
Их заботы кончены,Их зовет покой.Я листок подточенныйПерейму рукой, –
Чтобы тонким шепотомНаучил меняОтойти без ропотаОт земного дня.
«Крепчают синие снега…»
Крепчают синие снега,Мороз каленым паром дышит.Дымок чужого очагаВитой колонкой стал на крыше.
А под стрехой сосульки мечВисит, прозрачный и огромный,Чтоб дом вечерний уберечьОт нищеты моей бездомной.
«Кто из предков во мне проявляется больше?..»
Кто из предков во мне проявляется больше?Кто глядит из моих неуверенных глаз?Мой задор – от моей неуступчивой Польши,Чувство меры – твое, виноградный Эльзас!
Где-то хитрая дремлет во мне Византия,Синью греческих волн озаряется стих…Но всех слаще мне имя Твой, Россия,Все мои чужеземцы – у ног Твоих!
ПАМЯТЬ
Чуть стихами – магической палочкой –Трону в памяти спящую быль –Рыбный ветер над солнечной балочкойПронесет беловатую пыль.
И тугим сухоногим кузнечикомЗазвенит по обрыву трава,И за детским коричневым плечикомБудет влажно мерцать синева…
Было, есть – для души одинаково, –Даже, может быть, сердцу слышнейХруст и шорох раздавленных раковинПод ребячьей сандальей моей.
«Бывало, двумя руками…»
Бывало, двумя рукамиУцепишься за краяИ сдернешь шершавый камень:А вдруг – под камнем – змея?
Под камнем сыро и гладко –Личинки да корешки,Ругаясь, бегут с оглядкойЗаспавшиеся жуки.
Опустишь камень обратно(Напрасен отважный труд), –А в памяти всё же пятнаИзвивом змеи ползут.
«Прозрачно море с пристани до дна…»
Прозрачно море с пристани до дна –И в солнечном, солено-свежем утреСмотрю, как осторожная волнаРасчесывает водорослям кудри;
Как их упругий изумрудный садВздымается и опадает живо,И пузырьки серебряно скользят,И дно мерцает золотым отливом.
Ложусь на доски теплые ничкомИ руки в море опускаю быстро –И вот он, в пальцах, мертвый, бурый ком.И это всё. И пахнет солью пристань.
«Наш спор был жарок и высок…»
Наш спор был жарок и высок.Мы шли и луг топтали дикий –Крутили в пальцах колосок,Срывали венчик повилики,
И мертвой бабочки крыло,Не видя, к свету поднимали(Оно круглилось и цвелоОтливом бархата и стали).
И жизнь была так молода,И мир чудесней и огромней…О чем мы спорили тогда?Ты помнишь? Я совсем не помню.
«Помню полустанок под горой…»
Помню полустанок под горой,Солнечную, рыжую скалу.Пахло углем, камнем и жарой,Потный паровоз шипел в пылу.
И когда напился паровоз,Дрогнул поезд, поползла скала, —А на ней мой колокольчик рос –Прямо так – из камня, из тепла.
Легкий, зыбкий, бледно-голубойНа сухом невидимом стебле…Для того мы встретились с тобой,Чтоб расстаться тотчас на земле?
Чтобы поезд вылетел рывкомНа равнину от горячих скал,Чтобы долго синим огонькомТы в вечерней памяти мерцал.
ОТЪЕЗД
