Половое созревание заставало некоторых девочек врасплох. В четырнадцать лет, в девятом классе, груди Джоан уже были размером с дыни. Однажды после школы я услышала, как один мальчик так сказал. Она уже была самая красивая, самая богатая, самая привлекательная – одним словом, самая-самая. У нее и сейчас была фигура, как у Кэрол Лэндис. Уже тогда мы с девочками прекрасно понимали, что нам такая фигура не светит.
Джоан быстро взрослела. Другие девочки, которые рано развивались, постоянно сутулились, носили книжки перед собой, закрывая ими грудь, а что делала Джоан? В первый день в старшей школе она пришла в бюстгальтере с заостренными чашечками, как у кинозвезд. Джоан прятала его в сумке и надевала в туалете.
Ну так вот, в тот вечер она надела знакомое мне нежно-голубое платье с расклешенной юбкой. Но я никогда не видела этого ее колье. На нем была подвеска с крошечной золотой звездочкой, в центре которой красовался бриллиантик. Мой взгляд завис где-то между ее ключицами.
На крыльце дома, где нас высадил Фред, я прикоснулась к колье.
– Что это? – спросила я.
– О, – сказала она, – папа мне подарил.
– А по какому поводу?
Она пожала плечами, и я поняла, что смутила ее. Ее папа дарит подарки дочери без повода – просто за то, что она Джоан, – в то время как моего отца, в сущности, и не существовало.
Джоан позвонила в звонок. Никто не открыл, и в конце концов она сделала это сама, растолкав кучку школьников. Почти сразу же к Джоан подошел Фиц, мальчик, с которым она тогда встречалась, и они вместе пошли наверх. Я стояла возле чаши с пуншем, пока, к счастью, не заметила Сиэлу. Мы стояли и болтали о пустяках, пытаясь не показывать, что тайно ловим на себе чужие взгляды.
– Джоан уже долго нет, – сказала Сиэла.
На ней было клетчатое платье с короткими рукавами и воротником. Если бы оно не было облегающим, то смотрелось бы точь-в-точь как наша школьная форма. Сиэла одевалась, как соблазнительница, но при этом никогда не позволила бы своему парню из колледжа трогать себя под лифчиком. Я почувствовала вспышку зависти – в тот вечер она выглядела как Лана Тёрнер.
Я напилась гренадина и виски; этот дом в Тэнглвуде был каким-то необжитым и совершенно новым. Можно было буквально почувствовать, как светло-голубой коврик превращается в коричневый под нашими ногами.
– Они с Фицом общаются, – сказала я.
Сиэла пристально посмотрела на меня.
– Ты действительно не понимаешь, чем они там занимаются?
– Они занимаются тем, чем хотят, – сказала я. – Джоан всегда делает то, что хочет. – Защищать Джоан было моей привычкой.
Сделав глоток пунша, Сиэла кивнула.
– Да уж, – наконец вымолвила она, улыбнувшись. – Это точно.
Сразу же после этих слов на лестнице появился Фиц и позвал меня жестом; я оставила Сиэлу, будто мы и не разговаривали.
– Джоан немного расстроена, – сказал он, когда я подошла. Я ухватилась за перила, чтобы не упасть – я была еще пьянее, чем думала, – и заметила, как Фиц рукой прочесывает копну густых черных волос и облизывает свои пересохшие губы. Он был настолько близко, что я видела отмершие частички кожи на губах.
– Где она? – спросила я.
Он кивнул в сторону закрытой двери возле лестницы, оказалось, что это ванная.
Джоан сидела на краю ванны. На полке над раковиной горела свеча, распространяя отвратительный приторный запах. В ее тусклом свете ничего невозможно было рассмотреть, но я знала, что это Джоан сидит в тишине. С тех пор как умерла мама, меня начала пугать темнота.
Я включила свет, и Джоан отвернулась от меня – необычный, в каком-то смысле ужасный жест. Я сразу же заметила, что у нее пропало колье.
– Что случилось?
Она пожала плечами. Это выглядело наигранно и небрежно, но в то же время элегантно. Она тоже была пьяна.
– Ничего, – сказала она.
Я сидела на крышке унитаза так близко к Джоан, что наши голые лодыжки соприкасались.
– Ты потеряла колье. – Я показала пальцем на пустое место между ее ключицами, где раньше был кулон, и она вскочила. Когда она посмотрела на меня, то не смогла сфокусировать взгляд.
– Где ты была до этого?
Джоан не сразу ответила, будто не слышала, что я говорю.
– В комнате в конце коридора, – наконец сказала она. – Она выглядит как комната чьего-то младшего брата.
Это и впрямь была комната чьего-то младшего брата, декорированная под Дикий Запад с подушками в форме лошадей на двухъярусной кровати. Верхняя койка была не заправлена, хотя в остальной части комнаты был полнейший порядок. Я заметила колье Джоан на подушке, застежка была сломана.
Вернувшись в ванную, я наклонилась, взяла ее подбородок указательным и большим пальцем и заставила посмотреть мне в глаза.
– Он обидел тебя? – спросила я.
На секунду мне показалось, что она вот-вот признается мне в чем-то. Но затем она покачала головой. Улыбнулась.
– Фиц? Боже, нет. Я просто уставшая и пьяная. Помоги мне встать. – Она протянула руки, и я взяла их в свои; когда мы уже стояли, я вложила колье ей в ладонь. Я больше не видела, чтобы она его носила.
Впервые я поняла, что у Джоан есть секреты. Раньше она рассказывала мне о своей личной жизни: о мальчиках, с которыми целовалась; о том, как в восьмом классе она впервые позволила мальчику прикоснуться к ее бюстгальтеру. Об эрекции Фица под ее рукой. Но с годами она рассказывала мне все меньше и меньше. Секс стал ее собственным миром.
Той ночью я уснула рядом с Джоан, под знакомый звук ее дыхания. Проснувшись посреди ночи, я села в постели. Я не могла избавиться от мысли, что с Джоан что-то случилось в спальне того мальчика, что-то, что она скрывала от меня.
– Все хорошо, – сонно сказала Джоан с соседней кровати. – Со мной все будет в порядке, Се. Все будет хорошо.
Я выросла в Эвергрине. Поначалу все казалось странным, но через месяц он стал моим домом. Как же быстро молодые все забывают. И хотя я никогда не считала Мэри и Фарлоу своими родителями, я полюбила их. Надеюсь, что и они полюбили меня.
Глава 3
Джоан делала все, что ей хотелось, как и всегда. Когда она была молодая, то это совпадало с желаниями Мэри: Джоан не была бунтаркой. А Мэри не была ханжой. Для нас не было строгих правил. Мы могли ходить на столько свиданий, на сколько хотели, танцевать, сколько хотели, посещать столько тусовок, сколько хотели. Мэри не была помешана на Джоан так, как моя мама была помешана на мне. Мы приходили и уходили из Эвергрина, когда нам вздумается, нас возил Фред, а финансировал Фарлоу. У него были открыты счета чуть ли не во всех магазинах и ресторанах, так что все, что мы покупали, просто записывалось на эти счета. Транзакции оставались невидимыми для нас.
Но в выпускной год в школе Джоан начала меняться. Она рассказывала мне все меньше. Она все чаще выскальзывала из нашей комнаты, когда я уже спала. Я никогда не забуду ту сонную панику, что охватила меня, когда я проснулась в нашей комнате и увидела ее пустую постель.
И тогда наступил сезон подготовки к балу. Она много лет ждала выпускного бала. Еще с детства. Джоан была так же взволнована, как и все мы прошлым летом, когда начинали подготовку к выпускному.
– Это платье, – сказала она во время одной из примерок, теребя пальцами белый атлас.
– Что с этим платьем? – спросила Сиэла.
– Будто мы выходим замуж. Будто мы собираемся устроить парад для всех хьюстонских холостяков, чтобы они могли выбирать себе невест.
– Хорошая идея, – сказала Сиэла и рассмеялась, но смех был натянутым.
Эта идея одновременно была и хорошей, и бессмысленной. Конечно же, мы себя покажем, но даже если молодые привлекательные холостяки заметят нас, мы все равно не поженимся еще три или четыре года. Как минимум – два.
Мы, как помешанные, носились с этими белыми платьями, часами сидели у швеи, которая творила чудеса; репетировали реверанс, наш «техасский поклон», снова и снова, мы настолько его отрепетировали, что нам даже снилось, как мы кланяемся президенту.
Джоан тогда встречалась, конечно же, с капитаном футбольной команды, темноволосым мальчиком по имени Джон. Той осенью она проводила все больше времени с ним и все меньше – со мной и остальными девочками. За неделю до этого, в столовой, Сиэла сказала, что мы надоели Джоан. Во время обедов она все чаще не появлялась за нашим столом – я думала, что она уходила к Джону, хотя кто знает. Я долго злилась на Сиэлу, пока она не сдалась и полуискренне не извинилась, но все же я понимала, что, скорее всего, она была права.
– Результат будет восхитительным, – услышала я голос Мэри, спускаясь на завтрак.
Это был последний месяц перед балом, который пройдет в Ривер-Оукском клубе в декабре. Ужинали мы обычно в обеденном зале, а завтракали за маленьким столом из сосновой древесины в столовой, которую от кухни отделяла лишь узкая створчатая дверь.
– Ты будешь выглядеть просто божественно, – продолжила Мэри. – Как белокурый ангел. – Она уже давно проснулась. Она всегда просыпалась рано, пила кофе и ждала нас, чтобы вместе позавтракать.