Я заметила, что Дарлин смотрит на меня; у нее заканчивался коктейль. Следовало из вежливости подлить ей еще.
Я наклонилась к ней и понизила голос.
– О, Дарлин, – сказала я, будто разговаривая с ребенком. – Это касается только Фарлоу. Прости, но тебе, наверное, пора домой. Томми нужно спать. – Я поднялась, поправила свой пояс. Перед приходом Дарлин мне пришлось нарядиться. Не лучшее мое одеяние, но все же.
Дарлин пыталась осознать происшедшее. Как так получилось, что только что она была носителем важной информации, а теперь – ее выгоняют из дома Сесе Бьюкенен, даже не дав допить напиток?
С порога я помахала Дарлин, которая, отъезжая от дома, вздрогнула, наехав на газон возле нашего почтового ящика. Она плохо водила. На самом деле, как и все мы. Но нас это и не заботило.
На секунду я испугалась, что Дарлин позвонит Кенне, Сиэле или кому-нибудь еще из нашей компании – Кристал Карутерс или Джин Хилл – и расскажет им какой-то омерзительный секрет обо мне. Но я не простофиля. Я никогда не открывала своих секретов никому, кроме Джоан.
К тому же я понимала Дарлин. Она не была ни злая, ни добрая, ни умная, ни глупая. В отличие от Джоан, она ничем не выделялась, но очень к тому стремилась. Джоан была ее мишенью. Она всегда была и будет мишенью для таких женщин, как Дарлин. Я также ничем не выделялась и не была благородной или завистливой, не считая ситуаций, когда я рядом с Джоан.
Дарлин приедет домой, сбросит туфли, нальет себе бокал вина, уляжется на белый кожаный диван, позвонит Кенне и расскажет о моем нападении, выставляя себя в выгодном свете: «Я просто пыталась помочь бедняжке Джоан!» – и они полчаса или даже час будут обсуждать эту ситуацию, пока их горничные не приготовят ужин, а няни искупают детей. Однако завтра Дарлин и не вспомнит о том, как Сесе Бьюкенен буквально выставила ее из дома.
А ведь я могла поступить еще хуже, я могла сказать ей все, что думаю, вместо того чтобы просто выставить ее за дверь. Все мы мечтали о том, чего у нас быть не могло. Дарлин хотела быть популярнее Джоан. Я хотела, чтобы Томми заговорил. И чтобы Джоан стала собой. Ее обсуждал весь город. Если бы Дарлин знала, что за мужчина вышел из ее дома, то знали бы и все остальные. Если бы спросили меня, то я сказала бы, что это партнер по бизнесу Фарлоу, но мне никто не поверил бы.
Какое-то время я простояла на улице. А дома меня ждали дела – ужин, купание Томми, кроме того, нужно было уложить его спать, прочитать книжку, хотя это его не особо интересовали. Убрать посуду, помыть ее. Поговорить с Рэем. Но, защитив Джоан, я чувствовала прилив сил. Я осмотрела газон: возле подъездной аллеи вырос небольшой куст плюща, белый лилейник и ночная красавица. Скоро все зачахнет и умрет в техасской жаре. Но пока рано.
Уложив Томми спать, мы с Рэем сели у бассейна. По вечерам температура воздуха радовала.
– Я уложил Томми под Роя Роджерса[3], – сказал Рэй. – Кажется, он полюбил его.
– Ну а кому не понравится Триггер? – спросила я, и Рэй засмеялся.
Тем вечером мне не хотелось обсуждать Томми. Я думала о том, насколько его интересует телевидение. Наши с Рэем мнения насчет Томми расходились: он не принимал факта, что с нашим сыном что-то не так. «Я тоже поздно начал разговаривать, – говорил он или: – Он станет известным футболистом, а не ракетостроителем».
– Какие у тебя планы на завтра? – спросил Рэй, как всегда это делал по вечерам.
Я перечислила свои дела: ланч с леди, встреча в Клубе садоводов. Супружеские мелочи; мелочи жизни. Мелочи, которые успокаивали меня. Никто так не интересовался мной, как Рэй. Джоан вообще никогда не вдавалась в подробности.
Я нежно дотронулась до его руки, и он, неожиданно резко, повернулся ко мне.
– Думаешь, Томми одинок? – спросил он.
Видимо, он давно хотел задать мне этот вопрос. Или, скорее, не совсем этот вопрос. Что он хотел спросить, так это то, когда нам стоит завести второго ребенка? Это было если не проблемой, то существенным вопросом, который нужно тщательно обдумать. Большинство наших друзей решились на второго ребенка, когда первому было два года. Раньше – опасно, позже – проблемно. Томми было три.
Что мешало мне принять такое решение? Я хотела, чтобы Томми сначала заговорил. Я хотела убедиться, что наш следующий ребенок тоже будет говорить; я хотела знать это наверняка. Я не могла сказать это Рэю, но я часто думала о том, не стало ли молчание Томми отражением моей о нем заботы. Что, если я была недостаточно нежной, недостаточно заботливой? Вдруг Томми ощущал что-то, чего не ощущала я? Я научилась ценить молчание у матери; чем меньше скажешь, тем меньше риск кого-то обидеть.
Рэй сказал бы мне, что это ерунда, что я всю себя посвящаю Томми, что все вокруг видят, как сильно он меня любит. Я хотела бы верить, что это ерунда, но иногда, в темные времена, просто не могла.
– Меня часто не бывает рядом, – сказала я и заметила, как Рэй расстроился, что я ушла от его вопроса. Но как мне нужно было ответить? Мне было стыдно: у меня пропала надежда, и при мысли о втором ребенке вместо любви я чувствовала страх.
– И то правда, – тихо сказал Рэй, и я, закрыв глаза, отклонилась в кресле-качалке. В воздухе витал запах свежескошенной травы, ночной красавицы и хлорки. Летний запах.
Я подумала, что когда-нибудь обязательно наберусь смелости и отвечу на вопрос Рэя. Отвечу честно. И мы поговорим по душам. Но в этот вечер мои мысли были заняты Джоан, так что я не могла собраться с силами для такого серьезного разговора.
Рэй поднялся, наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Спокойной ночи, – сказал он. – Не засиживайся допоздна.
– Не буду, – пообещала я.
Скоро я пойду спать. Я очень устала, а через несколько коротких часов, несмотря на то, отдохну я или нет, начнется новый день.
Глава 5
1957
На следующее утро, как только Мария появилась на пороге, я ушла.
– Скоро вернусь, – кинула я через плечо и выскользнула на улицу, чтобы Томми не успел понять, что я исчезла. Он не закатывал истерик, но иногда мог, рыдая, повиснуть на моей ноге. Когда он это делал, я просто не могла уйти.
Садовник подстригал газон вдоль улицы, медленно и методично. Ну а в остальном улица была тихой – слишком рано для детей, плещущихся в бассейнах и бегающих вокруг разбрызгивателей. Ривер-Оукс – это район, предназначенный для семей с детьми, для пряток, для качелей. Для задних двориков. Передние дворы предназначались для того, чтобы ими любовались прохожие.
Дом Джоан был слишком большим для нее одной – она была единственной одинокой женщиной в Ривер-Оукс, которая не живет с родителями. Я всегда думала, что ее муж поселится с ней, когда они поженятся, но какой достойный мужчина захочет жениться на Джоан, когда она постоянно общается со странными мужчинами.
По пути к Джоан я проезжала мимо дома, в котором выросла. Он теперь принадлежал незнакомой мне семье. Старый и колониальный, он гордо стоял, как высокий солдат, с белыми колоннами, длинными окнами с жалюзи. Помню, как мама сидела возле одного из окон, курила сигарету и говорила мне о вреде курения и о том, что если она узнает, что я курю, то свернет мне шею. Однажды она поймала меня с сигаретой, но не свернула мне шею; вообще-то, казалось, ей было все равно. Звездчатый жасмин, который выращивала моя мама, как раз цвел. Раньше я чувствовала его запах из своей спальни.
Я позвонила в дверь Джоан и стала слушать, как электрический колокол раздается в доме с высокими потолками. Ее дом был в испанском стиле, с покатой крышей из красной черепицы и розовым садом, загораживавшим бассейн. Она никогда не заходила в свой сад.
Я ждала. Я могла разбудить Джоан, которая любила поспать допоздна, но мне было все равно.
Дверь открыла Сари. Она была немкой и уже давно работала на Джоан, с тех пор как мы окончили школу. Все остальные горничные в Ривер-Оукс были темнокожими, однако Мэри Фортиер с трудом, но все же удалось найти для дочери горничную-немку.
– Я пришла к Джоан, – сказала я, и Сари нахмурилась. Она годилась мне в бабушки, и, кажется, я никогда не видела ее улыбающейся. Благодаря Сари Германия казалась местом, где совсем не хотелось побывать. Обычно Джоан сама открывала дверь.
Я увидела белого кота Джоан, глухого, как дверная ручка. Он лениво разлегся на плитах лестничной площадки, и я вдруг поняла, что она наверху с ним. С незнакомцем с непривлекательным профилем. Дарлин говорила, что он выходил от нее в воскресенье; это значит, что он приходил и уходил, когда хотел. Но на парковке не было незнакомых машин.
– Она не одна, не так ли? – Я протянула руку и поставила ее в дверном проеме.
Сари посмотрела на мою руку, затем на меня.
– Джоан приболела, – промолвила она.
Я почувствовала запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из кухни. Увидела вазу с букетом желтых роз из сада на тумбочке у входа, рядом с серебряным подносом, заваленным вчерашней почтой. В стопке были журналы, и я узнала красный уголок «Тайм», на который был подписан Рэй. Джоан была единственной женщиной из моего круга общения, которая читала его, а затем развлекала нас с девочками новостями за обедом.
