Погрузившись в маниакальную печаль от того, что девушка покидает уездный город, я как-то сошелся с одним приличным флейтистом, и мы стали играть в дуэте милые моему сердцу душевные баллады в стиле группы Scorpions «I’m still loving you». Выступать нам приходилось в разных местах: улица, дни рождения странных людей, подвалы, дворцы культуры и пионеров. Грусть росла, флейтист тоже был несчастен, мы нравились людям. Петь мы не пели, мрачнели по полной, и наш дуэт становился культовым. На школьном выпускном вечере все стало окончательно ясно. Личная жизнь треснула. Группы не было.
В Универ я поступил с лучшими баллами на потоке. Репетиторы сделали свое дело. Меня ждала студенческая жизнь на юридическом факультете. Быть прокурором меня призывали с детства армянские родственники и могущественные друзья отца. Дядя подарил мне проигрыватель для пластинок «Вега». Отец был горд, мне дарили деньги в конвертах на праздновании моего поступления. Мама была очень довольна. Я был гордостью армянской диаспоры. Друг и Гит поступили в другой вуз. И уехали. Все уехали. Она не звонила. Бессмысленное лето лишь усиливало тоску. Сны о чем-то большем. Порнофильмы становились моими кратковременными спутниками. Занавес.
Стоял дурной августовский денек, школьный друг по телефону восторженно сообщил, что у него фирменная кассета с новым альбомом группы Metallica. Он давно меня сбивал на металл. Я неплохо уже в нем разбирался, например, мог отличить группу Manowar от King Daimond, знал, что Accept – это нормально, а Скорпы – попса, был в курсе, что наша Ария – подделка под Iron Maiden. Но зарубало меня в то время от рок-оперы «Jesus Christ Superstar». С горя я ее всю выучил наизусть и пел часами напролет. Один. Друг, вставив кассету и забрызгав меня радостными слюнями, с упоением рассказывал о группе, текстах (ударение на второй слог) и смысле альбома. Черный альбом. В том году он определил мое будущее. Вокал Джеймса Хетфилда, тяжелые рифы команды, яростные и сложные тексты погрузили меня в новые мысли. Прекрасные и легкие Битлы уступали в соревновании за мою деструктивную душу мастерам истинной мрачной музыки. Чем тяжелее играла группа, тем спокойнее становилось мне. Но как сыграть такую музыку? На акустической гитаре, полуакустической даже – не вариант. Гитарные соло пронизывали меня от макушки до пяток, пальцы судорожно бегали по несуществующему грифу. Эта привычка играть соло без гитары останется со мной навсегда и сослужит мне странную службу: когда танцую с девушкой медляк, во время соло я левой рукой автоматически играю соло на ее спине, бедрах или талии, и некоторые особо чувствительные и образованные девушки смотрели на меня как на правильного эротомана. Я не отрицал. Через две недели я выучил наизусть тексты с этого альбома, и вдруг мы с другом одновременно узнали, что в Москве, на аэродроме «Тушино», выступят в большом концерте группы Metallica и легендарные Эй-Си-Ди-Си. Невероятно!!!
Я помню этот концерт и в деталях, и полностью. Я был не просто впечатлен – после концерта, как декабрист, я решил посвятить себя рок-музыке по-настоящему, без обид и надежд. Так вышло, что мне по жизни приходится людей успокаивать, настраивать. В те смутные годы «Черный альбом» Metallica был для меня как лекарство, как глоток свежего воздуха, как антидепрессант. 50 минут – и ты в строю. Под эти песни было очень интересно ездить в электричках: меняются люди, входят и выходят, меняются песни, и как будто пассажиры электрички становятся героями этих песен: жертвами, палачами, детьми, животными. А ведь это гротеск – в электричке появляются продавцы, музыканты, цыгане, просители, менты, убегающие от них люди. И в один прекрасный момент действие в электричке на секунды совпадает с мыслями песен, и наступает момент истины. Чудо. Невидимый оператор снимает только для тебя клип. Я много раз переживал эти волшебные откровения. Каждая песня с этого альбома несет в себе свой смысл. В двух словах:
1) Enter Sandman – ужас сна;
2) Sad But True – горечь зависимости;
3) Holier Than Thou – лицо лицемерия;
4) The Unforgiven – сущность разочарования;
5) Wherever I May Roam – сладость дороги;
6) Don’t Tread on Me – ярость сопротивления;
7) Nothing Else Matters – глубина чувства;
8) Through the Never – постижение неизведанного;
9) My Friend of Misery – переживание друга;
10) Of Wolf & Man – острота поединка;
11) The God That Failed – неизбежность поражения;
12) The Struggle Within – неистовство мыслей.
Двенадцать треков, как двенадцать приговоров, как двенадцать надежд, как двенадцать падших ангелов.
Иногда в жизни все так, но есть провалы – это как котел с дырками, как гитара с порванной струной, и ищешь нечто цельное и великое. Таков этот альбом 1991 года. Пробудивший от сна целое поколение. Весь этот год проникнут великими музыкальными событиями: свой лучший альбом выпускают последние герои рока Nirvana – «Nevermind», лучший альбом выходит у преследователей Metallica группы Megadeth – «Rust in peace», король блюза Eric Clapton выпустил свой эпохальный «Unplugged». Великие Dire Straits радуют нас суперальбомом «On every street» с разрывающей сердце вещью «Calling Elvis». Поклон творцам.
Я набрал Гиту и стал задыхаться восторгом по этим поводам, но он как-то холодно отреагировал. Сказал, что все очень непросто. Но я уже решил создать лучшую в мире команду. Карлос Кастанеда писал: если решение принято, это важнее и цели, и результатов. Усилия стоят того, чтобы их совершить, даже если они не принесут ожидаемых побед.
Время ожидания стремительно испарилось.
Глава 5
Если в голове возникла удачная идея, если тебя заводит от мелодии, текста, фразы, которую сочинил, откладывать надолго, даже больше чем на день, этот вопрос никак нельзя. Ну а вдохновение приходит в тот момент, когда ты уже должен уйти куда-то. Или спешишь, или ты с кем-то, или кто-то отвлекает. Друг из Питера называет это армянским счастьем. Это проблема. Я стал опаздывать: стоило мне надеть туфли, я почему-то брал гитару и судорожно записывал на клочке бумаги аккорды и фразы, чтобы вечером вспомнить. Пытался я с этим бороться? Первые пять лет ожесточенно. Хоть пиши картину по аналогии с известной «Опять двойка» – «Опять вдохновение». Мама подозревала меня в паранойе: я постоянно ныл, разыскивая клочки бумажек, свои записки, наброски, странички, которые, как выяснялось несколько позже, выкидывались в процессе уборки мамой. Мои старые тетради с песнями и текстами… Если бы я знал, что с приходом телефона и компа все это незаметно будет исчезать, я бы в банковской ячейке их хранил. Так часто наши родители пытаются избавить нас от старого хлама, который, как выясняется позже, и есть самое дорогое в жизни. Ведь по ним – прочтенным книгам и журналам, записанным песням, написанным и иногда изданным статьям и книгам, выпущенным видео – меряется наша жизнь. И, конечно, по афишам.
В 1990-е афиши рисовались от руки на листьях ватмана, потом их стали печатать, потом пришли дизайнеры, и сначала они были культовы. Ночные озарения – и звонишь дизайнеру, думая, что его потрясет твой афишный креатив. А он и ни в каком не в восторге… Афиши лучше всех делают те, кто их обычно не делает. Закон такой. Афиши – твои соратники, доказательства состоятельности, предметы гордости, пыльные и истасканные, смотрят на тебя с квартирных стен с нежностью и шепчут: все еще впереди, не сдавайся, сделай еще шаг, не ленись, бро.
В середине 1990-х мне по основной деятельности (корпоративные финансы) приходилось много учиться, писать, выступать, защищать диссертацию и много всего. И во всем, что бы я ни пытался сделать, чувствовалось сопротивление внешней среды, ничто не доставалось легко. Когда в студенческие годы пришлось поработать пару лет продавцом шаурмы на рынке, мне вдруг стало понятно, что реальным тормозом почти всех наших проектов и стремлений является лень. То бишь мы сами… Если лень приходит в команду, переносятся репетиции, нет охоты записывать альбом в студии – пора распускать парней либо срочно менять на живых и бодрых перцев.
Найти базу для репетиций, с одной стороны, легко, но смысл – найти дом родной. Если аура на базе не та, неправильные люди там бывают, толку от такого места нет. Усталость в группе, пальцы не летают по грифу, в горле першит – этот стон у них репой зовется.
Тонкая грань на репетициях проходит в отношении гостей. Есть свои, и ты для рок-музыкантов становишься истинным другом, а значит, степень доверия и общения исключительно иная. Этот посыл приводит к тому, что в местах сбора музыкантов, в том числе на репетициях, собираются частенько друзья группы, подруги, знакомые, меломаны, сочувствующие тому, что вы играете. На самом деле им просто скучно и в гости не к кому пойти. Первый год это как братская квартира: единомышленники вместе, смех и пиво, объятья и поцелуи. Но когда группа разучивает песню, в самый интимный момент, когда твое творение, утром написанное, предстает перед музыкантами в форме робкого пения и неуверенной игры, некий знакомый, например, приятель сестры барабанщика, начинает ржать над каким-то физиологическим приколом, толерантность стремительно улетучивается. Типа, как будто «рок-н-ролл этой ночью, я думал, будет хорошо, а вышло не очень». У нас на репетициях людей чужих нет. Только ментально близкие. Молчаливые.
