друг в друга, вороны летят против сильного ветра и не продвигаются ни на миллиметр. На больших колосьях построено целое поселение, на каждом колоске по дому. Величественно раскачиваются они на своих гигантских стеблях, наезжая друг на друга, все поселение колышется и качается. Ястреб держится против ветра, замер на одном месте над елями, потом его подбрасывает вертикально вверх и он разворачивается. Косуля выскочила на дорогу и поскользнулась на асфальте, как на натертом мастикой паркете. Очень холодно, незадолго до того, как я тут появился, прошел снег, кое-что от него еще осталось на прибитой траве. Ветка на одном дереве проросла его насквозь, это совершенно выбило меня из колеи, в довершение всего еще и собачий лай из вымершей деревни. Как бы мне хотелось увидеть хоть кого-нибудь стоящим на коленях перед придорожным крестом! Целый день над моей головой низко летящие самолеты, один из них подлетел так близко, что я даже смог разглядеть лицо пилота, как мне показалось.
Кеттерсхаузен: мне стоило огромного труда добраться досюда, я чувствую себя совершенно изможденным. Никаких больше мыслей. Кажется, там был какой-то старый пенсионер в пивной, на кожаном диване, он подогревал себе пиво специальной пивной грелкой. А хозяина с красным лицом того и гляди хватит удар. Местный диалект я перестал понимать. Матценхофен, Унтеррот, Иллертиссен, Фёрринген.
Среда, 27.11
Фёрринген, ночевка в местной гостинице. С утра первым делом купил пластырь и «Францбраннтвайн» для растирания ног. На улице страшный снегопад. Долго смотрел на снежинки. Я видел группу монахинь с гимназистами, они шли в обнимку и демонстрировали всем, что ничего в этом такого нет, если монахини придерживаются современного образа мыслей. Вся эта веселость и развязность выглядели невероятно искусственно и отдавали лицемерием. У одной монахини на спине был глубокий вырез, открывавший татуировку с изображением орла, который раскинулся между лопатками. А потом я увидел Вольфганга на Амалиенштрассе, со спины, и сразу узнал его. Он был весь погружен в свои мысли и при этом отчаянно жестикулировал, выделяя жестами отдельные места своих размышлений, как это бывает, когда человек говорит. Он исчез в вихре снежинок, которые рванули мне навстречу из какого-то запертого дома.
Мост через Иллер. Дорога в направлении Бойрена через лес, неожиданно открылась большая поляна. Лес, обставший поляну кругом, неотрывно смотрел на меня, высокий и черный, омертвевший в оцепенелой тишине. Из чащи раздался крик канюка. Рядом со мной – канава, полная воды, со стелющейся по дну травой. Вода такая прозрачная, что я удивился, почему она вся не замерзла. Я поддел башмаком немного инея, спихнул его в канаву и убедился, что на поверхности воды все же образовалась тоненькая корка льда, прозрачная, как стенка аквариума. Такая покинутость была мне до сих пор неведома. Сразу чуть дальше в лесу обнаружилась часовенка на перекрестке дорог. Ступени вели прямиком в лужу, полную ледяной воды, с грязными дубовыми листьями на дне. Какая тишина вокруг меня.
На асфальтированной дороге – дождевые черви, пытающиеся тут спастись от мороза. Они все тоненькие и вытянувшиеся в струнку. Поползень застучал по дереву, и я остановился, чтобы какое-то время послушать его, потому что это действовало на меня успокаивающе. Немного дальше, на пустынно одиноком месте, самом одиноком на свете, я увидел лису. Кончик хвоста у нее побелел. Швюпфлинген – Бихальфинген, я сижу на крытой автобусной остановке, совсем рядом школа, началась перемена. Появился ребенок, поздоровался и куда-то убежал. Нашлось для меня слово и у проходившего мимо священника. Школа снова заглотила всех детей. Воробьи оттаивают на крыше. На голых деревьях, растущих на склоне холма, еще висят яблоки.
Лаупхайм. Вокзальное кафе: купил “Süddeutsche Zeitung”, у меня нет ни малейшего представления о том, что происходит на свете. Убедился в том, что сегодня еще только среда, я был не уверен. Унтерзульметинген, потом через лес, тихий лес с зелеными листьями клевера на мокрой от снега земле. Когда я пристроился справить большую нужду, мимо, на расстоянии вытянутой руки, проскакал заяц и даже не заметил меня. Натер «Францбраннтвайном» левое бедро, которое болит при каждом шаге и эта боль отдает вниз. Почему ходьба доставляет такие страдания? Я утешаю самого себя, потому что нет больше никого, кто мог бы меня утешить. Бокигхофен – Зоннтхайм – Фолькертсхайм. В Зоннтхайме полицейский, увидев меня, сделал странное лицо и проверил документы. С ночевкой будет сложно. Места тут дурные. Промышленность, запах канализации, силоса и коровьего навоза.
Четверг, 28.11
За Фолькерстхаймом ночевал в сенном сарае, ничего другого во всей округе не нашлось, и потому я остановился тут, хотя было всего только полпятого. Что за ночь. Ветер неистовствовал так, что мой сарай, хотя он и был построен накрепко, только так и трясло. Дождь и снег забирались внутрь из-под конька, я зарылся в солому. В какой-то момент я очнулся и обнаружил рядом с собой животное, которое устроилось у меня на ногах. Когда я пошевелился, животное испугалось еще больше меня, мне кажется, это была кошка. Ветер был невероятной мощи, и я не помню, чтобы мне когда бы то ни было доводилось сталкиваться с таким. Черное утро, погруженное во мрак, такое мрачное и холодное утро опускается на поля только после большой беды, после большого мора. Сарай снаружи весь облеплен снегом с подветренной стороны. Чернеет пашня с белыми полосками от снега. Ветер был такой сильный, что снег даже не успел залечь в борозды. Низкие, стремительно мчащиеся облака. Небольшие пригорки, метрах в ста, не больше, белеют все покрытые снегом. Куропатки, которые только при взлете отличаются по цвету от земли. Такого мрака я действительно не видел еще ни разу в жизни. Метелью занесло дорожные знаки, снежные пласты уже немного съехали, но все равно еще продолжают держаться. Под Роттенкнакером я добрался до Дуная. Мост показался мне таким выразительным, что я долго стоял на нем и смотрел на воду. Там был лебедь в серых пятнах, пытавшийся пробиться вперед против течения, но он не двигался с места, потому что не мог плыть быстрее течения. За ним мусорозаборная решетка, перед ним с одного края устроен резкий перепад воды, так что у него весьма ограниченное пространство для маневра. По прошествии некоторого времени, устав от дикого барахтанья и топтания на месте, он вынужден был выбраться на берег. Строительные машины, грязь от тракторных колес, штормовой ветер, низкие облака. Неожиданно я оказался среди школьников, закончились занятия. На выходе из местечка они изучающе посмотрели на меня, я изучающе
